Логово

– Сто двадцать ударов в минуту, – сказала Кари, – и пульс явно идет на понижение… ритмичность в пределах нормы.
Джина посмотрела на свои часы и пораженно воскликнула:
– Восемьдесят минут!
– Во дает парень! – восхищенно воскликнул Кен. – На десять минут побил рекорд!
Джоунас, чуть помедлив, взглянул на часы, висевшие на стене, и официально, для записи на магнитофон, провозгласил:
– Время двадцать один час тридцать минут, понедельник, четвертое марта, – пациент успешно реанимирован.
Шепотом высказанные друг другу поздравления и сопровождавшие их улыбки только отдаленно напоминали тот радостный вопль, который вырвался бы у них, находись они не в операционной, а на реальном поле битвы. Но не врожденная застенчивость сдерживала проявление их эмоций, просто они ясно понимали, что положение Харрисона все еще оставалось критическим. Смерть-то они сумели одолеть, но привести пациента в полное сознание еще не успели. Пока он не проснется и не придет в себя, когда станет возможно досконально проверить, как функционирует его мозг, всегда оставалась опасность, что они воскресили его к жизни, полной страданий и несбыточных надежд, трагически ограниченной неизлечимой травмой головного мозга.
 
12
 
Упоенный пряным запахом смерти, чувствуя себя в кромешной тьме подземелья как рыба в воде, Вассаго горделиво шагал мимо своей коллекции. Она занимала третью часть пьедестала громадного Люцифера.
Из мужских экспонатов одного он приобрел, когда тот вылезал из своей машины поздним вечером на безлюдном шоссе, чтобы сменить колесо. Другого, когда тот уснул за рулем припаркованной на стоянке возле пляжа машины. Третьего, когда тот полез на Вассаго с кулаками в баре Дана Пойнта. Правда, от бара там было одно только название – обыкновенная забегаловка, – и парень тот был вдрызг пьян, ему было худо, он был одинок, и море ему было по колено.
Ничто не приводило Вассаго в такую ярость, как сексуальные потребности и вызываемое ими возбуждение у других людей. Его самого секс уже не привлекал, и он никогда не насиловал убитых им женщин. Приступы отвращения и злобы к сексуальности других порождались у него не завистью к ним и не чувством, что его импотентность была для него проклятием и тяжким бременем. Нет, он был счастлив, что больше не испытывает сексуальных влечений и страстей. Став жителем приграничной полосы и вняв призыву могилы, он не сожалел об этой своей утрате. Хотя и не совсем понимал, почему даже сама мысль о сексе вызывала у него столь сильную ярость, почему игривый взгляд, или короткая юбка, или туго обтягивающий полную грудь свитер возбуждали в нем острое желание истязать и убивать. Видимо, потому, размышлял он, что секс и жизнь были воедино связаны между собой. Ведь недаром же говорят, что после инстинкта самосохранения самым сильным чувством, движущим поступками человека, является сексуальное влечение. Ибо благодаря сексу жизнь самовозрождается. А так как он ненавидел жизнь во всех ее разнородных проявлениях, ненавидел так сильно, как ничто другое, вполне естественно, что ненависть эта распространялась и на секс.
Он предпочитал убивать женщин, потому что общество больше, чем мужчин, поощряло их выставлять свою сексуальность напоказ, что они и делали с помощью косметики, губной помады, соблазнительных духов, короткой или туго обтягивающей тело одежды и кокетливого поведения. К тому же именно в чреве женщины зарождалась новая жизнь, а Вассаго дал клятву всегда и везде уничтожать ее. От женщин исходило то, что он ненавидел и в себе самом: огонь жизни, еще теплившийся в нем и мешавший ему сойти на обетованную землю мертвых.
Из шести женских экспонатов его коллекции две были домохозяйками, одна молодым адвокатом, одна секретарем в больнице и две студентками колледжа. Хотя он расположил каждый труп в соответствии с присущими той или иной жертве индивидуальными наклонностями, духом и слабостями, которыми они отличались при жизни, и несмотря на то, что обладал истинным талантом в искусстве аранжировки трупов и особенно преуспел в придумывании различных средств, позволявших фиксировать мертвые тела в том или ином положении, больше всего его самого восхищал эффект, которого ему удалось достичь при работе с трупом одной из студенток. Эффект этот, по его мнению, во много раз превосходил результаты так же тщательно продуманных аранжировок всех остальных экспонатов, вместе взятых.
Когда он дошел до нее, то остановился.
И, гордясь достигнутым, молча, в кромешной тьме, стал ее разглядывать…
Маргарет…
Впервые он увидел ее во время одной из своих беспокойных ночных вылазок в скупо освещенном баре, располагавшемся неподалеку от университетского городка, в котором она сидела и мирно потягивала свою кока-колу, то ли оттого, что еще была слишком молода, чтобы, как и ее друзья, пить пиво, то ли оттого, что вообще не употребляла алкоголь. Скорее всего, подумал он, верным было последнее.
Выглядела она абсолютно здоровой и цветущей и чувствовала себя явно не в своей тарелке в дыму и чаду этой забегаловки. Едва войдя туда и увидев ее, Вассаго, судя по реакции Маргарет на реплики ее друзей и по тому, как она неловко ерзала на своем месте, понял, что под внешней бравадой скрывалась робкая и застенчивая душа, всеми силами стремившаяся ничем не выделяться из той среды, в которой она вращалась, но ясно сознающая, что никогда не сможет принадлежать ей всецело. Разгоряченная крепкими напитками речь, дзиньканье рюмок и бокалов, грохот посуды, громовые раскаты и завывания Мадонны, Майкла Джексона и Майкла Болтона, изрыгаемые колонками стереопроигрывателя, удушливый сигаретный дым, тяжелый, кисловатый запах пива, потные и распаленные молодые лица будущих бизнесменов – ничто не трогало ее. Она сидела тут, вместе с ними, но неприкасаемая, наполненная внутренней энергией, перед которой спасовал бы любой из присутствующих в баре, да, пожалуй, и все эти молодые люди и девушки, вместе взятые, существовала как бы отдельно от них, сама по себе.
Энергия эта, казалось, заставляла ее светиться изнутри. Вассаго не в силах был поверить, что в жилах ее текла обыкновенная человеческая кровь. О нет, сердце ее разносило по телу очищенную от всяких ненужных примесей эссенцию самой жизни.
Кипучая жизнеспособность девушки неодолимо влекла к себе. До чего же сладостно будет загасить это ярко трепещущее пламя жизни!
Вассаго пошел за ней следом, чтобы узнать, где она живет. Два последующих дня он рыскал по студенческому городку, по крупицам собирая данные о ней. Он делал это с таким рвением и тщанием, с каким студент готовится к сдаче своей семестровой работы.
Звали ее Маргарет Анна Кампион. Она была студенткой старшего курса, двадцати лет, специализировалась в музыке. Играла на пианино, флейте, кларнете, гитаре и, если бы пожелала, легко могла бы выучиться играть на любом другом инструменте. Одна из самых известных и почитаемых товарищами по учебе студенток музыкального отделения, она была еще и талантливым композитором. От природы застенчивая, Маргарет делала все, чтобы ничем не выделяться из своей среды, и потому музыка была для нее не единственным увлечением в жизни. Она входила в сборную колледжа по легкой атлетике, была второй среди девушек по бегу, всегда боролась до конца; писала заметки о кино и музыке в студенческую газету; активно участвовала в деятельности местной баптистской церкви.
Ее кипучая жизненная энергия проявлялась не только в радости, которую она испытывала, играя на различных музыкальных инструментах или сочиняя музыку, не только в том сиянии, которое подметил в ней Вассаго в баре, но и в ее внешности. Она была на удивление хороша собой, с фигурой киноэкранной богини секса и лицом ангела. Чистая нежная кожа. Четкие контуры лица. Полные губы, чувственный рот, прелестная улыбка. Влажные голубые глаза. Одевалась она скромно, стремясь за складками одежды скрыть сладостную полноту груди, тонкую талию, ладную попку и длинные стройные ноги. Но он знал: стоит содрать с нее одежды, и она предстанет перед ним такой, какой он в самом начале мысленно вообразил ее себе: самкой-производительницей, бурлящим биологическим котлом, из которого будет возникать все новая и новая жизнь, не превзойденная по яркости и дарованию.