Очарованный кровью

Кот задвинула складную пластиковую панель, которая, несмотря на свою хлипкость, двигалась с тяжеловесностью дверей банковского хранилища. Магнитный замок закрылся с сухим звонким щелчком, словно сломалась кость.
Ни в одном учебнике по психиатрии, который Кот когда-либо читала, не описывалось ни одного случая настолько страшного, чтобы ей захотелось забиться в уголок, сесть на землю и замереть, прижав колени к груди и обхватив их руками. Сейчас она поступила именно таким образом, выбрав в качестве убежища самый дальний от стенного шкафа угол комнаты.
Котай чувствовала, что ей необходимо срочно взять себя в руки, и начать следовало со своего взбесившегося дыхания. Она дышала часто и глубоко, набирая полные легкие воздуха, и все равно задыхалась от недостатка кислорода. Чем глубже и чаще она вдыхала, тем сильнее кружилась голова и шумело в ушах. Ее периферийное зрение давно уступило окружающей темноте, и время от времени Кот начинало казаться, что она глядит в длинный черный тоннель, на дальнем конце которого еле видна полутемная спальная комната дома на колесах.
Ей удалось убедить себя, что юноша в шкафу был уже мертв, когда убийца взялся портняжничать. А если и нет, то милосердное сознание наверняка покинуло его. Потом она приказала себе вовсе не думать об этом, потому что от этого черный тоннель, в который она глядела, становился все у́же и длиннее, спальня все отдалялась, а свет настольной лампы мерк.
Чтобы сосредоточиться, она даже закрыла лицо руками, но, как ни холодны были ее ладони, лицо оказалось холоднее. Без всякой видимой причины Котай неожиданно вспомнила лицо матери, которое встало перед ней ясно, как на фотографии. И вот тут-то она поняла…
Для Энне, матери Кот, насилие было романтичным, даже увлекательным времяпрепровождением. Некоторое время они жили в Оклендской коммуне, где каждый говорил о том, чтобы сделать мир лучше, и где взрослые еженощно собирались на кухне, пили вино, курили марихуану и обсуждали, как лучше всего разрушить ненавистную капиталистическую систему. Иногда вино им заменяли пинакль и «девятка» [8], но и тогда, в более или менее трезвом виде, они говорили все о том же – о лучшем способе установить на земле царство Утопии, причем большинство настолько явно отдавало предпочтение революции, что было ясно, какая игра интересует их больше всего. Легче легкого было взорвать мосты и тоннели, чтобы затруднить сообщение; атаковать телефонные узлы, чтобы дезорганизовать связь; сжечь дотла мясоперерабатывающие заводы, чтобы положить конец безжалостной эксплуатации животного мира.
Чтобы обеспечить финансирование своих прожектов, эти люди планировали хитроумные ограбления банков и дерзкие налеты на бронеавтомобили инкассаторов, так что путь, проложенный ими к миру, свободе и справедливости, неизменно оказывался изрыт воронками взрывов и завален штабелями мертвых тел.
После Окленда Кот и ее мать снова отправились в дорогу и через несколько недель в очередной раз оказались в Ки-Уэсте, у своего старого знакомого Джима Вульца – революционного нигилиста, с головой ушедшего в торговлю наркотиками и подрабатывавшего контрабандой оружия. Под своим коттеджем на океанском побережье он устроил бетонный бункер, в котором хранил коллекцию винтовок и револьверов, насчитывавшую больше двухсот стволов. Мать Кот была прелестной женщиной даже в самые тяжелые дни, когда ее снедала депрессия и ее зеленые глаза становились серыми и печальными от тревог, которые она не в состоянии была объяснить, однако всякий раз, когда она оказывалась за кухонным столом в Окленде или в прохладном бункере – то есть рядом с мужчиной типа Джима Вульца, – ее безупречная кожа становилась еще более белой, почти прозрачной; искренний восторг оживлял изысканные тонкие черты, а сама она, преображаясь поистине волшебным образом, выглядела более гибкой, податливой, готовой улыбаться каждую минуту. Предвкушение чего-то необычного, дерзкого, жестокого, возможность сыграть роль Бонни при каком-нибудь подходящем Клайде [9] озаряли ее удивительное лицо светом, прекрасным, как флоридский закат; в эти мгновения ее зеленые, как изумруды, глаза становились неотразимыми и загадочными, как воды Мексиканского залива в пору вечерних сумерек.
И хотя предвкушение насилия могло казаться романтичным и даже захватывающим, в реальности все оказывалось по-другому. Реальность – это кровь, кости, разложение, прах. Реальность – это стынущий труп Лауры на кровати и неизвестный юноша, подвешенный в шкафу на железных кольцах.
Сидя в углу тесной спальни и сжимая холодными руками свое ледяное лицо, Кот подумала, что никогда не будет столь неодолимо прекрасной, какой была ее мать.
В конце концов ей удалось привести дыхание в норму.
Фургон продолжал проваливаться в предрассветный мрак, и это неожиданно напомнило Кот их с матерью ночные поездки, когда она дремала на скамейках поездов, на сиденьях автобусов и на задних сиденьях машин, убаюканная монотонным гудением мотора и мягкими толчками, не зная толком, куда мать везет ее, и сквозь сон мечтала о том, чтобы быть членом семьи – такой, как показывают по телевизору: с глуповатыми, но любящими родителями, с забавными соседями, которые иногда разочаровывают, но никогда не бывают по-настоящему злыми, с собакой, которая умеет подавать лапу и приносить тапочки. Это были приятные грезы, но они, к сожалению, никогда не продолжались слишком долго, и чаще всего маленькая Кот просыпалась от навязчивых кошмаров и таращилась в окна на незнакомые пейзажи, желая только одного – чтобы она могла путешествовать вечно, нигде не останавливаясь. Дорога дарила ей покой, а пункт назначения непременно оказывался настоящим адом, бог знает каким по счету.
И на этот раз все должно было повториться. Куда бы они сейчас ни направлялись, Кот совсем не хотела туда попасть. Она собиралась сойти на полдороге к этому неизвестному ей, но, безусловно, страшному пункту назначения, чтобы попытаться снова отыскать путь к лучшей жизни, за которую она столько времени так ожесточенно сражалась.
Вскоре Кот настолько пришла в себя, что отважилась выползти из своего угла и подобрать нож, выпавший из ее руки, когда она чуть не упала, шарахнувшись от тела в шкафу. Потом Кот обошла койку и выключила лампу на тумбочке. Остаться в темноте с двумя мертвыми телами она не страшилась. Опасность представляли только живые.
Фургон снова притормозил и свернул налево. Чтобы удержаться на ногах, Кот отклонилась вправо.
Ей подумалось, что это наверняка магистраль 129. Если бы убийца свернул направо, дорога привела бы их на южную окраину долины Напа, в городок под названием Напа. Что касается северной части долины, то Кот не знала там никаких населенных пунктов, кроме поселков Святой Елены и Калистоги, однако и между ними располагались виноградники, фермы, ранчо и другие сельскохозяйственные предприятия. Кот должна быть уверена, что, где бы она ни выпрыгнула из фургона, за помощью не придется идти далеко.
Наугад повернувшись к двери, Кот нащупала ручку и замерла, решив снова довериться инстинкту. Большую часть своей жизни она жила, словно балансируя на изгороди, набранной из острых пик; и именно тогда, когда ей было тяжелее всего, двенадцатилетней Кот вдруг пришло в голову, что инстинкт – это тихий голос бога. Ответ на молитвы обязательно приходит, нужно только слушать внимательно и верить услышанному. Именно в двенадцать лет она записала в своем дневнике: «Бог никогда не кричит: он говорит шепотом и указывает, что делать».
В ожидании такой подсказки Кот подумала об изуродованном теле в шкафу; судя по всему, юноша был убит менее суток назад. Потом ее мысли снова вернулись к Лауре, чей труп еще не успел остыть, к Саре и Полу Темплтон, к брату Лауры Джеку и его жене Нине. Шесть человек погибли за какие-нибудь двенадцать часов. Пожиратель пауков явно не был рядовым социопатом, которые довольствуются шестью телами в год или больше. Говоря языком полицейских и криминалистов, которые специализировались на розыске и обезвреживании подобных людей, он был «горячим», то есть находился в той фазе заболевания, когда неутоленные потребности и желания горели внутри его жарким огнем. Но Котай, которая твердо решила вскоре после получения диплома защитить докторскую диссертацию в области криминологии, пусть даже для этого ей пришлось бы обслуживать столики в ресторане еще шесть лет, чувствовала, что этот парень не просто «горяч». Он был единственным в своем роде, только отчасти совпадая со стандартными клише, разработанными психологией для подобных типов. Он был чуждым и чужим, словно пришелец, словно сбежавшая из тайной лаборатории безжалостная и непобедимая машина-убийца. И если интуиция не придет к ней на помощь, у нее не будет ни одного шанса спастись.