Потерянные души
Слово «мать» по отношению к себе она слышала достаточно часто до того, как действительно стала ею. Слетало оно обычно с губ бандитов, наркоманов и продажных копов, не слишком ладивших с теми сотрудниками полиции, которые не шли на контакт с преступниками, но они не хвалили Карсон за решение родить ребенка.
В те дни она и представить себе не могла, что захочет иметь ребенка, не говоря уж о том, что выйдет замуж и действительно родит. Слишком многое требовалось ей доказать, и времени для романтики, мужа, семьи просто не оставалось. Она изо всех сил стремилась найти тех, кто выстрелами в затылок казнил ее мать и отца.
Тогда слово «мать» употреблялось на пару с другим словом и сопровождалось злобной гримасой и брызгами слюны, но ее эти процеженные сквозь зубы «твою мать» не оскорбляли, потому что подонки, которые так говорили, тем самым признавали ее неподкупность, преданность делу и безжалостность.
В погоне за ускользающей тенью, в которую обратился Чанг, когда сердце билось в такт ее бегущим по асфальту шагам, она задалась вопросом, а так ли она предана делу и безжалостна, как было в прежние времена. Может, маленькая Скаут заставляет ее притормозить, не бежать изо всех сил. Может, Чанг убегает все дальше не потому, что он моложе и сильнее, чем Карсон. Просто подсознательно она не хочет слишком уж сблизиться с ним и оставить Скаут сиротой.
И хотя Карсон хотелось бы все это отрицать, существовала вероятность того, что не могла она одновременно быть и матерью, и частным детективом. Возможно, теперь, родив самую красивую девочку на этой планете, подтереть попку малышке у нее получалось гораздо лучше, чем надрать кому-то зад.
По-прежнему справа от нее Майкл выдвинулся вперед, не отставая от Чанга. Когда они работали в паре в отделе расследования убийств, она водила автомобиль и бегала быстрее Майкла, уверенная в том, что нет преступника, которого она не сумеет догнать. Ныне она еле плелась, сердце выскакивало из груди, ноги отяжелели. Свинцовая тяжесть живота и давление на легкие спереди, возможно, не были истинными. Просто напоминали о беременности и материнских обязанностях.
Она стала женой и матерью, уже меньше думающей головой и больше – сердцем, осторожной там, где ранее была бесстрашной. Она смирилась с тем, что судьба держит ее дочь в заложницах, требуя заботу и осмотрительность в качестве выкупа, и платить его предстояло ежедневно и даже ежечасно, до конца своих дней. Так что Дорога робкого сердца могла вести к трусости.
– На хрен! – вырвалось у нее, и к тому времени, когда Чанг завернул за угол ближайшего склада, Карсон уже обогнала Майкла, стремительно приближаясь к зданию.
Прижавшись спиной к стене из гофрированного металла, держа пистолет обеими руками, стволом кверху, Карсон замялась, и не из-за своей дочери – мать или нет, не хотелось ей получить пулю в лицо после выстрела в упор. Приближающиеся шаги Майкла она слышала, а удаляющиеся Чанга – нет.
Не могла она теперь воспользоваться и преимуществом темноты. Фонари подсвечивали асфальт в непосредственной близости от склада.
Она опустила ствол, направив его вперед, вытянула руки перед собой, обхватив левой запястье правой, низко согнулась и выскочила из-за угла. Ее глаза и пистолет синхронно осмотрели территорию, справа налево, от ровной поверхности асфальта до стены склада.
Чанг бежал футах в шестидесяти впереди, вдоль прилива серых теней, где волны света растекались по берегу темноты.
Карсон не могла стрелять ему в спину. От нее требовалось поймать его, оглоушить… или гнаться за ним, пока он не повернулся бы и не выстрелил в нее, тем самым давая ей право на ответный выстрел.
Майкл ее догнал. Но она уже не хотела выполнять роль его дублера.
Чанг убегал, хотя тащил на себе и пакет, скорее всего, набитый деньгами, и «дипломат» с торговыми или промышленными секретами, которые продавал Бекманн. Карсон не могла этого допустить. Он стрелял в них. Стрелял в них. Дважды. Он пытался оставить Скаут сиротой. Сукин сын.
С уверенностью пантеры, преследующей устающую газель, Карсон бросилась за ним.
Глава 6
Рафаэль Хесус Хармильо, всенародно избранный и всеми уважаемый начальник полиции Рейнбоу-Фоллс, не выходил на замогильную смену [3] с тех пор, как более чем двадцатью годами раньше начал службу в полиции обычным патрульным. Но в тот октябрьский день он пришел на службу до рассвета, потому что к полудню предстояло многое сделать.
Хотя никакого кризиса не наблюдалось, начальник смены, сержант Сет Рапп, и диспетчер Валери Корсар не удивились, увидев чифа. Без единого слова Рапп поднялся из-за стола и последовал за Хармильо по коридору, двери в стенах которого вели в пустые и темные по случаю ночи кабинеты. Дверь в дальнем торце коридора открывалась в гараж, где стояли шесть черно-белых патрульных автомобилей, дожидавшихся начала утренней смены. Грузовик-фургон занял ячейки четырех патрульных автомобилей, которые сейчас курсировали по городу, охраняя покой мирных граждан. Ни на синей кабине, ни на белом кузове не было никаких надписей, которые помогли бы определить принадлежность этого транспортного средства той или иной компании.
Фургон только что подъехал. Водитель наблюдал, как опускаются гаражные ворота, отсекая его автомобиль от темного переулка, ведущего к гаражу полицейского участка.
Напарник водителя, открывая задние дверцы, сказал Рафаэлю Хармильо и Сету Раппу: «За Коммуну».
– За Коммуну! – ответили чиф и сержант.
Девятнадцати людям, которые сидели в грузовике, мужчина приказал: «Вылезайте».
Среди прочих кузов покинули мэр Эрскин Поттер и его семья. Последними выбрались настоящий Рафаэль Хармильо, его жена и двое сыновей.
Разбуженные, вытащенные из постелей, все были в пижамах, ночных рубашках или нижнем белье. У каждого на левом виске блестела серебристая шляпка гвоздя.
Джессика Уэнхаус, городская библиотекарша, была лишь в голубых трусиках. Тридцати двух лет, симпатичная, с большой грудью.
Ни чиф, ни сержант, ни оба мужчины, приехавшие на грузовике, не задержали взгляд на ее прелестях. Коммунарам секс не требовался, а потому все с ним связанное их ни в коей степени не интересовало.
– За мной, вы все! – бросил Хармильо и направился к двери между гаражом и коридором.
В глазах всех девятнадцати стоял ужас, но их лица не выражали никаких эмоций, и они безропотно подчинились отданному чифом приказу.
За одной из дверей в коридоре находилась лестница, ведущая в подвал. Хотя движения арестованных не ограничивали ни наручники, ни кандалы, чиф спокойно повернулся к ним спиной и повел в то место, которому предстояло стать их последним прибежищем в этом мире.
Широкий коридор делил подвал на две части. Слева располагались кладовая, бойлерная, туалет. Справа – три большие камеры, на десять человек каждая, с решетками вместо передней и боковых стен.
На первом этаже находились шесть маленьких камер, каждая на двоих арестованных. И крайне редко все шесть использовались одновременно.
У подвальных камер предназначение было иное. Их построили на случай, скажем, массовых беспорядков.
Рейнбоу-Фоллс и окружающий округ не выделялись политической активностью. Не было здесь и агрессивных обществ утопистов, которые не сомневались, что разработанный ими правопорядок лучше существующего. Рафаэлю Хармильо и его подчиненным приходилось иметь дело с драчунами в барах, мужьями, поднимающими руку на жен и детей, пьяными водителями.
Поскольку правительство Соединенных Штатов оплачивало больше половины стоимости строительства полицейского участка, в здании всегда имелись дополнительные камеры, сооружаемые по требованию федеральных властей. Настоящий начальник полиции иногда задавался вопросом, а почему федеральные власти настаивали на том, чтобы даже в маленьких американских городах количество мест в камерах значительно превышало потребности: то ли власти перестраховывались, то ли готовились к неким событиям, которые сами намеревались инициировать.