Триглав, Триглав

Так и шел день за днем, без видимых изменений. Но стоило приглядеться и изменения замечались. Горе объединяло людей; привыкнув к лишениям, к полуголодной жизни, они стали терпеливее, хитрее и ловчее, когда имели дело с врагом. Складывалась особая лагерная этика; люди уже не были предоставлены сами себе. И в распределении пищи, и в помощи наиболее слабым, и в том, что зрела и не покидала их мысль о побеге - во всем этом, казалось, чувствовалась уже чья-то воля и направляющая рука. Аслан старался сблизиться с теми, кто, как он думал, осуществлял подпольное руководство лагерной жизнью, хотел отдать себя в полное распоряжение этих людей. Однако никакой организации в лагере пока не было. Правда, молчаливо признавался авторитет старших по возрасту, авторитет самых справедливых, и на этой основе крепло единство узников. Очевидно, фашисты почувствовали это. Спустя некоторое время они перемешали пленных таким образом, что рядом с советскими гражданами оказались военнопленные многих других национальностей. Но и тогда никакой суматохи, а тем более вражды не возникло - напрасно рассчитывали на это фашисты, и напрасно старались кляузники и провокаторы. Почему люди, и без того несчастные, должны драться между собой, из-за чего? Надо думать, как выбраться из беды! И вместо того, чтобы драться, люди общей судьбы начинали дружить. Это очень беспокоило лагерное начальство. Оно приняло меры... 
Вскоре перед строем военнопленных дюжий охранник кричал: 
- Желающие поехать на полевые работы - становись! 
В другом конце лагеря кто-то из охраны надрывался: 
- Желающие поехать в Румынию, на нефтяные промыслы, - выйти вперед! 
И тут же следовал издевательский вопрос: 
- А поехать в Америку нет желающих? 
Таков был испытанный фокус. Доверчивые люди шарахались из стороны в сторону, а немцы потешались. И никто никого никуда не вез. Зато на этот раз и не было таких, кто клюнул бы на приманку, хотя, конечно, люди хотели бы вырваться из лагеря с надеждой пробраться как-нибудь к партизанам, найти возможность побега. 
А однажды, к своему удивлению, Аслан услышал и такие странные призывы: 
- Бакинцы, идите сюда!.. 
- Кто из Казаха, ко мне! 
- Астрахан-базарцы, пошевеливайтесь! 
- Карабахцы, что, своих забыли? Мы собираемся здесь! 
В этот шум и гам вмешался один из пленных, уже седой человек: 
- Зачем вы делите нас на части, как ханы когда-то делили Азербайджан? Я предлагаю собраться вместе всем азербайджанцам. Когда мы будем едины, с нами и здесь будут считаться... 
Аслан не мог больше молча наблюдать за происходящим. 
- Вот вы, земляк, - обратился он к седому, - вы уже пожилой человек, а ведь тоже поступаете неправильно. Верно, что не надо нас делить на казахцев и бакинцев, карабахцев и нухинцев, но зачем же вы хотите все-таки обособить азербайджанцев от остальных? Этого не надо делать! Надо сплачиваться всем, без различия национальностей, родина у нас одна. Объединимся все, и тогда не только выстоим, но и сумеем выполнить свой долг. Каждый, в чьей крови есть хоть капля любви к родине... 
Седой саркастически улыбнулся: 
- Что здесь делать тем, кто любит родину? 
Аслан побагровел: 
- Не мерь всех на свой аршин!.. А вы, товарищи, поймите, в чем дело: враги хотят посеять среди нас ядовитые семена национальной розни, а когда не удается это, не прочь разделить нас и по принципу землячества. Больше того, они надеются, что мы сами перессоримся. Не выйдет. 
- Правильно, - поддержал Аслана Ашот. - Дорогие... Граждане... Мы же советские люди! Это наше несчастье, что мы здесь. Но и тут достоинство советского гражданина - превыше всего. Лучше умрем, но не пойдем на поводу у врага! 
- Аслан прав, - послышалось со всех сторон. Многие подходили к Аслану и пожимали ему руку. Последним подошел Цибуля: 
- Спасибо, сынок. Молодой ты, да, видать, ранний. А иной доживет до седых волос, а ума так и не наберется! 
Расчеты немцев поссорить пленных окончательно провалились; фашисты испугались влияния советских военнопленных на пленных из других государств и незамедлительно изолировали их друг от друга. 
Аслан не мог быть в бездействии, ждать чего-то. Человек восемь, с которыми он познакомился в лагере, были людьми надежными, и они представлялись ему серьезной силой. Поэтому, улучив удобный момент, когда они собрались вместе, он сказал: 
- Наступило время действовать. Думаю, пора создать подпольную антифашистскую организацию. Соберем вокруг нее крепких людей и сделаем все, что возможно при нынешних обстоятельствах. 
Первым отозвался Яков Александрович, за ним - Сергей. Он посмотрел на Аслана повеселевшими глазами: 
- Молодец, вовремя заговорил об этом. Зачем терять день за днем? Вот наши отцы... Как они вели себя в царских тюрьмах? Может быть, нам труднее... Ну так что ж? Сидеть и горевать? Пора стряхнуть страх! Главное - действовать сообща, а если нас даже отправят в разные лагеря, постараться сохранить связь друг с другом. Вот я недавно познакомился с одним плотником. Мужичок себе на уме, и смекаю я, что в лагерь он устроился не зря... Он мог бы помочь нам установить связь с партизанами... 
На этом первом подпольном собрании они поклялись оставаться верными друг другу до самой смерти и незамедлительно приступили к работе. Одного за другим прощупывали людей, намечали, кто кого привлечет в организацию, обдумывали вопросы конспирации. Казалось, все идет хорошо, прямо-таки отлично, как вдруг неожиданно встревожил всех скрипач Мезлум. Несколько дней он ходил молчаливый, замкнутый, сторонился всех и наконец заявил Аслану, что хочет кое в чем признаться... 
- Говори, - приказал Аслан, вытирая рукавом внезапно выступивший на лбу пот. 
- Немцы уже подходят к Махачкале. Значит, положение безвыходное. Все пропало. Я думаю, нет смысла бороться. 
- И что же ты решил? 
- Теперь о других думать не приходится... У каждого своя забота: как сохранить голову на плечах... Ну, и я... 
- Такую глупую голову беречь не стоит! 
- Это уж мое дело. Мне моя голова дороже чужой. 
- Запомни, Мезлум: голова труса очень дешево ценится. 
- Не запугивай. 
- А что тебя запугивать? Ты, я вижу, и без того живешь в постоянном страхе. 
Мезлум умолк. Подумав немного, он сказал: 
- Тебе легко. Ты одинок, а у меня - дети. 
- Не у тебя одного дети. А вот опозорить своих детей решаешься только ты! Ведь они будут стыдиться тебя. 
- Аслан, я никого не собираюсь предавать. Иначе не признался бы тебе во всем. Считай, что между нами не было никаких разговоров. Отныне мы не знаем друг друга. Хочешь, поклянусь, что не выдам вас, если даже мне будут грозить смертью? 
- Кто твоей клятве поверит? Ничего нам от тебя не надо. Делай что хочешь. 
- С сегодняшнего дня комендант берет меня к себе. 
- Ух ты!.. - Аслан присвистнул. - Когда успел выслужиться?! 
- Позволь, расскажу все, - заспешил Мезлум. - Я не набивался, не выслуживался... Как-то я топил печку в его комнате. Вдруг вижу - на столе скрипка. Все у меня внутри затрепетало. Не знаю, как это получилось, но только я схватил скрипку и стал играть. Забыл даже, где нахожусь. И вдруг смотрю - комендант стоит рядом. Растерялся я. А он приказывает: "Играй". Сперва я колебался, потом сыграл несколько вещей. Очень внимательно меня слушал. Похлопал по плечу: настоящий, дескать, музыкант... Никак я не ожидал этого. А потом говорит: "Вот ты - наш враг, но музыка ваша мне понравилась. Я очень люблю музыку, сам музыкант-любитель. Хочешь, будешь при мне денщиком?" 
- И ты согласился? 
- А что оставалось делать? Упустить такую возможность.... 
Аслан, никогда не грубивший старшим, не стерпел: 
- Сволочь! Для того тебя учило Советское государство, чтобы ты услаждал слух фашиста? - Аслан посмотрел на Мезлума и вдруг подумал: надо попытаться свернуть его с дурного пути. - Сможешь по крайней мере помогать нам, работая у своего коменданта?