Не теряй надежду
— Абсолютно, — признал он. — И вполне сходится с тем, что я о вас слышал, мисс Брайс. «Разбивает сердца, как в старое доброе время», не говоря о прочем… Хотя я все-таки не возьму в толк: чем Генри так не угодил Всевышнему, что тот свел вас с ним? Одним словом, завтра вы летите в Лондон вместе со мной, в больницу к Генри. Надеюсь, вам все ясно, — холодно добавил он. — Мне не хотелось бы прибегать к силе, мисс Брайс, но, если потребуется, я готов.
Дайана долго и пристально смотрела в его глаза. Ее потрясло, насколько они были полны гнева и презрения. Ей пришло в голову, что она оказалась наедине с интеллигентным, но крайне раздраженным мужчиной, который не только был намного выше ее, но еще обладал сильным и легким в движениях телом и великолепными широкими плечами… Она в западне, а на помощь позвать некого.
Девушка задумчиво произнесла:
— Не знаю, как вы, Томас, а я замерзла, промокла и умираю от голода. Вы можете делать что угодно, а я переоденусь и приготовлю поесть.
— Отличная идея, — проворчал Томас Уильямс и с холодной усмешкой отметил вспышку гнева в ее синих глазах, прежде чем она прошла в спальню.
— Ну вот, макароны разогреты, салат готов, а хлеб домашний. Хотите вина, пива?
Дайана приняла душ, переоделась в синий спортивный костюм и намеренно надела старые меховые тапочки. Обычно она носила их лишь тогда, когда было очень холодно и она была дома одна. Все это время девушка пыталась сообразить, можно ли сбежать. И поняла: ни единого шанса.
Спальни и ванная на чердаке освещались окнами, выходящими на крышу. Через те же окна, если их открыть с помощью длинной палки с крюком на конце, в комнату попадал воздух. В гостиной и кухне окна были обычные, с симпатичными ящиками для цветов снаружи. Но в гостиной расположился Томас Уильямс, и хотя по его виду нельзя было сказать, будто он охраняет выходы, Дайана была почти уверена, что так оно и есть. К тому же он сидел у ее рабочего стола, на котором стоял единственный телефон.
— Стаканчик вина не помешал бы, — признался он.
— Пожалуйста, выбирайте. — Дайана вежливо указала на небольшую стойку с бутылками. Она накрыла стол красно-белой клетчатой скатертью, положила подходящие салфетки и поставила посередине вазочку с цветами. Еще теплый хлеб она завернула в белоснежную полотняную салфетку, салат, заправленный острым соусом собственного приготовления, смотрелся очень аппетитно. Она успела разложить макароны на тарелки, когда Томас наконец остановился на бутылке божоле, которую тут же открыл.
— Вкусно, — сказал он, попробовав макароны. — Сами готовили?
— Конечно. Во мне много качеств, которых мужчины не заслуживают; по кулинарной части им жаловаться не на что.
— Принято, мисс Брайс.
— Да… — Дайана подняла бокал, разглядывая рубиновое вино на свет. — Не вернуться ли нам к нашей теме? Вы, стало быть, уверены, что я одна из великих соблазнительниц и что я гнусно обошлась с Генри Бресли?
Он кинул на нее беглый взгляд, продолжая жевать.
— А вас не называют Русалочкой, мисс Брайс?
— Иногда, — призналась она. — В основном моя семья. Но мало кому из прочих позволено так ко мне обращаться, в основном потому, что это напоминает мне о тех временах, когда мне было года четыре, ведь именно тогда возникло это прозвище. Мне так и не удалось домашних отучить от него. Но, знаете, меня просто нервная дрожь пробирает от вашей «мисс Брайс».
— Хотите, чтоб я называл вас Русалочкой?
— Нет, — ровным голосом отозвалась она. — Просто Дайаной. И какое отношение это имеет к теме нашего разговора, Том?
— Просто Генри писал мне о вас, употребляя именно это прозвище, и он продолжает именно так вас называть в бреду.
— Генри никогда не называл меня Русалочкой…
— Может быть, не в глаза, — согласился Уильямс. — Но в своем письме он описал вас как белокурую богиню и еще сообщил, что не знал, что такое любовь, пока не встретил вас. Генри также упомянул ваше происхождение и кучу адвокатов и судей в вашей родне… — Замолчав, он иронически поднял брови. Девушка попыталась было возразить, но Томас безжалостно продолжал: — А потом, разбирая его вещи, что же я нашел? Ваш незаконченный портрет. И ваше имя упоминалось в его дневнике. Ваше, несколько раз подчеркнутое. Да еще и от этой квартиры…
Дайана уставилась на него, широко распахнув глаза и раскрыв рот.
— Это… это… да я просто слов не нахожу. Впрочем, нет, нахожу. Произошла какая-то чудовищная ошибка. Да, мы с Генри расстались, но откуда вы взяли, что в том есть моя вина? Почему, несмотря на то что раньше вы меня в глаза не видели, я оказалась объектом, вызвавшим ваше презрение? — Ее глаза бросали ему гневный вызов.
Томас пожал плечами, покрутил в пальцах бокал на длинной ножке, и она машинально отметила, что у него длинные пальцы и что его часы с потертым кожаным ремешком видали лучшие времена.
— Я навел справки.
— Вот как, — насмешливо отозвалась Дайана. — Ну, расскажите мне еще что-нибудь.
Подняв голову, он встретился с ней взглядом, и девушка увидела в его зеленоватых глазах ту же насмешливость, которую заметила раньше.
— Должен признаться, что вы весьма колоритная особа, Дайана, — произнес он.
— Продолжайте! — скомандовала она.
— Ну… — Он откинулся на спинку стула. Двадцать три года, учились в хороших школах, еще пансион для благородных девиц, принадлежите к приличному обществу, научились ездить верхом чуть ли не раньше, чем ходить, выступали с показательными прыжками… Вот что мне удалось узнать. Плюс тот факт, что папочка, похоже, ни в чем вам не отказывает, включая и эту хибару. — Он огляделся. — Еще вы заработали репутацию… напыщенной, высокомерной девицы.
Она наклонилась вперед, подперев подбородок рукой.
— И кто вам это все рассказал?
— Да нашлись люди.
Дайана рассмеялась.
— Интересно, а вы спрашивали моих друзей? Что-то не похоже.
Глаза Томаса Уильямса сузились.
— Не похоже, чтобы вас вообще взволновали мои обвинения, — задумчиво заметил он.
— Да потому что они в основном не соответствуют действительности. Хотите ясности, Том? — Она пристально посмотрела на него и продолжила, не дожидаясь ответа: — Я участвовала в соревнованиях, когда была еще подростком, но для меня это не стало профессией или длительной страстью. Просто многие девушки, которым нравятся лошади, занимаются конным спортом. Далее. Отец вовсе не покупал мне эту… хибару, я унаследовала ее от бабушки. Вернее, унаследовала старую конюшню да двадцать акров необработанной земли. Но сейчас, — гордо закончила она, — вы видите результаты моих собственных трудов. Правда, мне пришлось занять денег у отца, но я выплатила ему все до пенни и превратила развалюху в ферму, куда владельцы присылают лошадей на отдых между скачками и прочими соревнованиями. Другими словами, мое дело процветает. Я полностью сама себя обеспечиваю, а кроме того, занимаюсь тем, что мне нравится.
— Принимаю поправки, — пробурчал Томас Уильямс, но не похоже было, что ему стало стыдно за несправедливые обвинения. — А как насчет мужчин, чьи имена связывают с вашим?
— Насчет тех, кому я давала ключ от своего дома? — насмешливо отозвалась Дайана. — Не верьте сплетням, Том! Поразительно, как вам еще не сообщили, что я не только напыщенная, но вдобавок и фригидная.
— Значит, вся эта бесконечная череда романов…
— Их почти не было, Том. Почти, — мягко ответила Дайана, но в глазах ее мелькнул огонек гнева. — Генри Бресли не был влюблен в меня, Том. Иначе я постаралась бы избежать встреч с ним. Неужели вы думаете, что по-настоящему влюбленный мужчина мог бы изобразить свою возлюбленную нагишом, чтобы получить премию? — Склонив голову набок, она окинула его внимательным взглядом.
Но он лишь рассмеялся.
— Это ведь не оскорбление. Генри — художник, человек не от мира сего…
— Может, и не оскорбление, — согласилась Дайана. — Я хочу сказать, желание нарисовать портрет вполне понятно… Но выставить его на всеобщее обозрение — совсем другое дело.