Ветер Балтики

Когда Берлин полностью погрузился во тьму, все бомбы были уже сброшены. 
И снова сорок минут длинной воздушной дороги до Штеттина. На этот раз небо над портом кипело, как адский котел. Штеттин горел. Гремели и грохотали зенитки. Светящиеся снопы артиллерийского огня каскадами летели с земли, преграждая путь балтийцам. 
К правому крылу Преображенского пристроился кто-то из летчиков. 
- Не знаешь, кто у меня справа? - спросил полковник Хохлова. 
- Как будто Афанасий Иванович Фокин. 
- Нет, Фокина я давно не вижу, это не он. Скорее всего, Миша Плоткин. Походка его. 
Самолет Плоткина то карабкался по огненной лестнице вверх, то опускался вниз, выдерживая курс Преображенского. 
- Спросить бы, - предложил Хохлов. - Плоткин это или Фокин? 
- Не торопись. За Штеттином непременно спросим. Сейчас молчи, как рыба! 
Глазастые фары мелькнули впереди. Как метеоры, помчались они к самолету Преображенского. 
Полковник понял: вражеский ночной истребитель идет на встречно-пересекающемся курсе. 
- Перехватчик! - передал штурман. - Огня пока не открывать! Думаю, проскочит! 
Ни один стрелок не обнаружил себя. Промолчали и штурманы. Ночной истребитель промчался совсем рядом. 
- Проскочил так близко, что поднимись мы на двадцать метров повыше, самолеты непременно столкнулись бы, - сказал штурман. 
И бомбардировщики снова пошли своей дорогой. А ослепительные фары бегали по небу, как светлячки на длинном бикфордовом шнуре. 
Остались позади город, темные леса, пустые ночные поля. Но все еще было видно, как пылал и пылал Штеттин. 
- Штеттин горит, - сказал стрелок Ваня Рудаков. - Смотрите, как пылает! 
- Вижу, - сказал штурман. - Значит, наши не все дошли до Берлина, отбомбились в Штеттине. 
- Прекратить разговоры, - приказал полковник. - Больше внимания и бдительности. 
Когда первые экипажи приземлились на своем аэродроме, их тут же окружили друзья. 
- Ну как? Добрались? Вы что же молчите? 
- Нет, - буркнул Фокин. - Не добрались. Не добрались мы до Берлина! 
От злости Фокин не был похож на себя. Вошел встревоженный Георгий Беляев, за ним - Иван Егельский. - Что же вы, товарищи? Не дотянули? В чем дело? - Не дотянули, - хмуро ответил Афанасий Фокин. - Штеттин бомбили. Последовал приказ Беляева. Почему дал такой приказ - спросите его. 
В этот миг послышались радостные возгласы. 
- Наши летят! Летят! 
- Летят! 
И настало чудесное утро. Запахом морской воды пахло с моря. Яркое солнце блеснуло над заливом, над камышниками, над притихшим лесом. 
- Летят! Скорее на аэродром! - слышались всюду возбужденные голоса. 
На аэродром бежали врачи, медицинские сестры, портные из пошивочных мастерских, писаря из базы. Взгляды не отрывались от той стороны неба, откуда слышалось гудение машин. 
А в деревне, за болотами, просыпались и пели петухи. 
Восточный ветерок раскачивал телеграфные провода. 
- Один, два... три... четыре... - считал кто-то. 
Шум моторов приближался. 
На мгновение моторы притихли, и тотчас из облаков, над центром аэродрома, над головами притихших людей показались бомбардировщики. 
- Преображенский впереди! - крикнул врач. Его руки, державшие бинокль, плотнее прижали окуляры к глазам. 
Большой круг описала первая машина и медленно пошла на посадку. 
Видна штурманская кабина, короткие радиомачты, соединенные антеннами, торчащие пулеметы. Засверкали на солнце красные, словно обновленные звезды. 
Флагман мягко заскользил колесами по земле. Безукоризненную посадку совершил Преображенский. 
За ним приземлился Михаил Плоткин. 
Потом показался ДБ-3 Дашковского. Он дал сигнальную ракету: "Иду на посадку". Ему ответили: "Посадка разрешается". Проходят минуты, а Дашковского все нет. И вдруг в стороне раздался глухой, сильный грохот. 
Что могло случиться? 
За дальним лесом, за высокими соснами, за темными крышами ангаров взметнулось высокое пламя. 
Летчик Дашковский, штурман Николаев, стрелок-радист Элькин не дотянули до родного аэродрома каких-нибудь пяти километров... 
И так иногда бывало на войне. 
Возвратившиеся летчики, штурманы, стрелки в комбинезонах, унтах, держа в руках кожаные шлемы, выходили из машин усталые, с воспаленными глазами, с обветренными, пересохшими и потрескавшимися губами. 
Экипажи построились, надели шлемы. К ним быстро подошел генерал-лейтенант Жаворонков. Полковник Преображенский доложил: 
- Товарищ генерал-лейтенант, задание выполнили. Бомбили Берлин! 
- Спасибо, балтийцы, от всего народа спасибо вам, друзья! 
Генерал обнял Евгения Николаевича, горячо поцеловал. 
А потом командир вместе с друзьями сел на траву. Земля была теплой, родной и близкой. Полковник трогал ее руками, ласкал взглядом и, кажется, не было еще в его жизни торжественнее минуты, чем эта минута встречи с родной землей. 
"И ты будешь над Берлином!" 
Героев Берлина радостным щебетанием встретила официантка Тося Валова. 
- Кушайте... Кушайте, Евгений Николаевич! Петр Ильич, отведайте икорки... Свеженьких огурчиков, помидорок. Кушайте! 
- А где же Фокин? - спросил у Тоси Преображенский, не видя возле себя летчика, на которого больше всего надеялся. 
- Фокин? Да он как будто болен. Полковник встал и направился в комнату Фокина. Афанасий Иванович, бледный, лежал на кровати. 
- Ты что, болен, Афанасий Иванович? 
- Нет, устал, - хмуро ответил Фокин, отводя глаза. 
- Ведь мы сегодня именинники, Афанасий Иванович! В Берлин сходили, задание выполнили. 
- Евгений Николаевич, - с досадой проговорил Фокин, - я не ходил в Берлин. Я вернулся... Штеттин бомбил. Я... Я не был над Берлином! 
И огромная, бритая, словно бронзовая, голова утонула под подушкой. 
- Так ты же, Афанасий Иванович, еще будешь там. Непременно будешь. Ну что ты раскис? Не узнаю своего лучшего летчика. Ты не дошел? Но ты будешь в Берлине! 
Фокин встал. 
- Конечно, буду! Но сегодня, товарищ полковник, не могу спокойно смотреть вам в глаза. 
- Да полно тебе, Афанасий Иванович. Пойдем со мной. Там все наши. Ну, поднимайся! 
- Мне стыдно... Вы же, товарищ Преображенский, дошли? Вы же дошли? 
- Дошли, - согласился Преображенский. 
- Вы же бомбили? 
- Да, мы бомбили. Хорошо бомбили! 
- А погода? 
- Погода над Берлином была отличной. Тихая ночь, как здесь. 
- Ну, вот видите, - с грустью сказал Фокин. - Была, оказывается, погода. Да, в общем... позор один. Нет, Евгений Николаевич, идите сами к товарищам, а я не пойду. 
Рано утром 8 августа 1941 года Советское информбюро сообщило: 
"В ночь с 7 на 8 августа группа наших самолетов произвела разведывательный полет в Германию и сбросила некоторое количество зажигательных и фугасных бомб над военными объектами в районе Берлина. 
В результате бомбежки возникли пожары и наблюдались взрывы...". 
На другой день Евгений Николаевич встретил Фокина в библиотеке. Афанасий Иванович сидел с карандашом в руке над грудой книг и газет. Он сосредоточенно изучал материалы о том, как будут ученые наблюдать полное солнечное затмение 21 сентября 1941 года. Затмение начнется на Северном Кавказе, пересечет Каспий, пройдет через Аральское море к Алма-Ате... 
- Все ясно, - сказал полковник, посмеиваясь. - По-видимому, старший лейтенант Фокин не собирается лететь в Берлин! 
- Напрасно так думаете, товарищ полковник, - возразил Фокин вставая. Я усиленно готовлюсь к полету в Берлин. 
- А почему же вы не отдыхаете? Вы спали? 
- Нет, я не спал. 
- Идите спать, - приказал Преображенский. - Чтобы быть в Берлине, нужно хорошо спать, строго соблюдать режим. А вы что делаете? 
Их взгляды встретились. 
Опустив глаза, широкоплечий Фокин молча покинул библиотеку. 
А спустя два часа самолет доставил почту. Полковник получил письма от отца и жены. Он уже давно ждал от них вестей.