НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений

Келексел выделил одно слово — "Катастрофа!"
— С Чемами не происходит катастроф, — насмешливо заметил он. — Чемы — разумные существа, обладающие высшим интеллектом. На низшей ступени разум может стать причиной катастрофы. Но затем это исключено. Все, что происходит с Чемом с момента появления на свет, способствует достижению совершенства.
— Как все продумано, — сказал Фурлоу.
— Конечно!
— Какая непревзойденная четкость, — продолжал Фурлоу. — Дайте человеку жить подобной жизнью, и тогда она станет эпиграммой. Правда, после его смерти может выясниться, что эпиграмма неверна.
— Но МЫ не умираем!
Келексел ухмыльнулся. В конце концов этот Фурлоу оказывается таким наивным, его аргументы так легко опровергнуть. Согнав с лица усмешку, он произнес:
— Мы совершенные существа, которые…
— ТЫ не совершенен, — сказал Фурлоу.
Келексел изумленно воззрился на него, вспоминая, что и Фраффин говорил нечто подобное.
— Мы ИСПОЛЬЗУЕМ вас для собственного развлечения, — сказал он. — Мы живем вашей жизнью, когда наше существование кажется нам слишком пресным.
— Ты явился сюда, чтобы узнать о смерти, поиграть со смертью, — решительно произнес Фурлоу. — Ты хотел бы умереть, но боишься смерти!
Келексел в шоке смотрел на Фурлоу. "Да, -подумал он. — Поэтому я здесь. Этот знахарь видит меня насквозь". Он кивнул против своей воли.
— Ваше механическое устройство — это замкнутый круг, змея, держащая во рту свой хвост, — сказал Фурлоу.
Келексел сумел найти силы, чтобы возразить:
— Мы живем вечно, и это реальность!
— Реальность! — воскликнул Фурлоу. — Реальностью можно считать все, что угодно.
— Мы на голову выше вас…
— Тогда зачем ты пришел просить у нас помощи?
Келексел тряхнул головой. Гнетущее чувство приближающейся опасности овладело им.
— Ты никогда не видел, как действует паутина, — сказал он. — Как же ты можешь судить…
— Я видел тебя, — ответил Фурлоу. — И мне известно, что любая механическая система ограничена пределами познания. А истину нельзя загнать внутрь круга. Истина подобна бесчисленным лучам, уходящим в огромное пространство бесконечной вселенной.
Движение рта Фурлоу завораживало Келексела. Обжигающие слова словно стекали с его губ. Как никогда, Келексел сожалел, что он здесь. Сейчас он готов был бежать сломя голову, как будто стоял в преддверии ада.
— Со временем с такими системами происходят любопытные вещи, — говорил Фурлоу. — Изначально прямая линия вашей философии со временем начинает замыкаться в круг. Но вы не замечаете этого и не осознаете опасности. Вам кажется, что вы идете по верному пути. Тем временем вы сворачиваете все дальше и дальше в сторону, создаете новые теории, чтобы объяснить предыдущие и вязнете в них все глубже и глубже.
— Но у нас все в порядке, — возразил Келексел. — Твои доводы не для нас.
— Если ты однажды добился успеха, это не означает, что он неизменно будет сопутствовать тебе, — сказал Фурлоу. — Мы не останавливаемся на достигнутом. Мы пробуем применить полученное знание в других условиях. Все, что ты рассказал о Чемах, выдает тебя. Ты думаешь, что тебе известны ответы на все вопросы. Но все-таки ТЫ здесь. Ты в ловушке. Подсознательно ты понимаешь, что ты в замкнутой системе, из которой не вырваться. Ты обречен ходить по кругу… до тех пор, пока не погибнешь.
— Чемы не погибают.
— Зачем же ты тогда пришел ко мне?
— Я… я…
— Люди, которые существуют в замкнутой системе, напоминают крутящуюся гусеницу, — продолжал Фурлоу. — Они следуют за ведущим, всегда следуют за ведущим по его липкому следу. Но первый в этой цепи пристраивается в затылок к последнему — и все в ловушке. След становится все отчетливее, пока вы продолжаете двигаться по той же тропе. И этот след служит для вас указанием, что вы на верном пути. Вы живете вечно! Вы бессмертны.
— Да!
Заметив, как Келексел следит за каждым его словом, Фурлоу понизил голос.
— И тропинка всегда кажется вам прямой, — сказал он. — Глядя вперед, вы видите короткий ее участок и не способны заметить, что она поворачивает. Поэтому она остается для вас прямой.
— Какая мудрость! — презрительно фыркнул Келексел. — Удивительно, что она не спасла твоего драгоценного безумца, твоего Джо Мерфи!
Фурлоу сглотнул. "Зачем я спорю с ним? — подумал он. — Какую кнопку он нажал, чтобы заставить меня делать это?"
— Не так ли? — настойчиво спросил Келексел.
Фурлоу вздохнул.
— Еще один порочный круг, — ответил он. — Мы все еще метафорически сжигаем евреев за то, что они разносят чуму. В каждом из нас сидят Каин и Авель. Мы бросаем камни в Мерфи, потому что он олицетворяет дурную половину. Он больше Каин, чем Авель.
— У вас зачаточные понятия о добре и зле, — сказал Келексел. — Было ли злом… УНИЧТОЖИТЬ Мерфи?
"О, Боже! — подымал Фурлоу. — Добро и зло! Первичное и вторичное!"
— Это не вопрос добра и зла, — произнес он. — Это реакция из самой глубины сознания. Это… как поток… или ураган… Это происходит… когда ПРОИСХОДИТ!
Келексел оглядел простую комнату, обратил внимание на кровать, предметы на ночном столике. Там был портрет Рут! Как он смеет хранить память о ней? Но кто из них имеет большее право? Неожиданно комната стала отвратительной, страшной. Он захотел поскорее уйти прочь. Но куда ему было идти?
— Ты прибыл сюда в поисках лучшей философии, — сказал Фурлоу, — не сознавая, что все эти теории — пустая трата времени, маленькие ходы, прогрызенные червями в древней глыбе.
— Ну а ты… ты…
— Кто может лучше знать о ходах червя, чем сам червь? — спросил Фурлоу.
Келексел облизнул губы.
— Где-то должно скрываться совершенство, — прошептал он.
— Должно ли? Что это будет? Постулат совершенной психологии и совершенная личность в этих условиях. Ты ходишь по своему нескончаемому замкнутому кругу, но вот в один прекрасный день ты с ужасом обнаруживаешь, что круг не завершен. Он может оборваться!
Сейчас Келексел слышал малейший звук, тиканье будильника отдавалось у него в голове.
— Вымирание, — произнес Фурлоу, — вот где лежит предел вашего совершенства, обманчивость вашего рая. Когда ваша совершенная психология излечивает совершенный объект, она оставляет его внутри замкнутого круга… одного. — Он покачал головой. — Напуганного.
Он внимательно взглянул на Келексела, заметил, что тот дрожит.
— Ты пришел, чувствуя непреодолимое влечение к предмету, вселяющему в тебя ужас. Надеялся, что у меня найдется панацея, какой-нибудь примитивный совет.
— Да, — ответил Келексел. — Но как ты можешь мне помочь? — Он прищурился. — Ведь ты… — Он обвел рукой комнату, не находя слов для того, чтобы описать убогость существования этого туземца.
— Ты помог мне принять важное решение, и я за это тебе благодарен, — произнес Фурлоу. — Я живу на моей планет е и могу принадлежать себе, я намерен наслаждаться жизнью. Если же я существую для юга, чтобы удовлетворять прихоти какого-то сверхсущества, которое хочет видеть мое унижение, — я не доставлю ему этого удовольствия.
— Есть ли такое сверхсущество? — прошептал Келексел. — Осталось ли оно после… после…
— Собрав все достоинство, которое у меня есть, я выяснил это… для себя, — сказал Фурлоу. — Это мой выбор, мое решение. Вряд ли я смог бы до конца прожить отпущенное мне время, не приняв такого решения.
Келексел посмотрел на свои руки, на потемневшие ногти, сморщившуюся кожу.
— Я живу, — проговорил ок. — Все еще живу.
— Но ты так и не осознал, что жизнь — ПРОМЕЖУТОК между двумя ступенями, — с упреком заметил Фурлоу.
— Промежуток?
Фурлоу кивнул. Сейчас он говорил и действовал, полагаясь на инстинкт, вступив в борьбу с опасностью, которая не была до конца ясна.
— Жизнь — это движение, — сказал он, — и весь ее азарт в самом существовании. Только идиот не способен понять, что осужденный на смерть не умирает дважды.