Прикоснись ко мне (СИ)

Со мной все хорошо, все хорошо.
***
Я проснулась, как только пришел врач с объяснениями. Мать уже сидела на моей кровати, а я не хотела ее видеть, я вообще не хотела кого-то видеть, кроме своего врача, который уже готовил для меня диагноз, от которого я буду страдать всю оставшуюся жизнь.
— Что у неё, Дмитрий Олегович? — с волнением в голосе, спросила мать.
— Для начала не переживайте, — произнес он, посмотрев на меня, я замерзала на кровати, — У тебя большая депрессия, Ксения. Та самая, от которой у тебя все эти вспышки гнева, рыдания.
Я подняла левую бровь, пытаясь понять, шутит ли он. Но Дмитрий Олегович не шутил, наоборот смотрел на меня совершенно серьезно.
— Не волнуйся, просто нужно принимать таблетки, и ты все время будешь находиться под наблюдением, — произнес мужчина, улыбнувшись, затем продолжил: — Слишком явные симптомы указывают на психические расстройства, но это просто депрессия, с которой легко справиться. Ладно, я пойду, оставляю тебя с мамой. До скорого.
Я улыбнулась, мужчина ушел, взглянув на Аллу Дмитриевну, и тяжело вздохнула.
— Ты можешь уйти? — спросила я, отвернувшись.
— Ксения, я побуду здесь, я твоя мать. Мне важно, что с тобой происходит, — проговорила она, поправив мне одеяло.
— Я хочу, чтобы ты ушла. Сейчас же! Проваливай отсюда! Убирайся к черту! Чего не понятно? — снова начала кричать я.
— Ксюша, ты чего, это же я, твоя мама, — пыталась она успокоить меня, взяв за руку.
Странная картина была перед глазами: я видела, как передо мной сиди Илья и направляет на меня пистолет, хотя слышала голос мамы и чувствовала ее духи, но видела лишь Илью. Я так сильно его боялась или это обычная галлюцинация. Я обняла свои колени, заплакала.
— Илья, пожалуйста, не причиняй мне боль, я сделала все, что ты просил. — плакала я.
— Ксюша! — звала мама.
Я четко слышала её голос.
— Я ничего не знаю! Я ничего не скажу! Убирайтесь, Виктория Владимировна! Проваливайте!
Я начала задыхаться, у меня начались судороги. Мне стало холодно, стало слишком холодно. Мои слёзы текли по щекам, я не понимала, что происходит и почему мне так плохо.
— Дмитрий Олегович, с ней что-то происходит. У нее начались галлюцинации, а потом она затряслась так, что пошла пена изо рта, помогите, прошу Вас, — прибежала Алла Дмитриевна, в слезах умоляя помочь ее дочери.
— Зовите всех в ее палату! Я же точно проверил ее анализы два раза, не было ничего. Что же с ней происходит? — не понимал доктор, убегая в палату.
Мужчина застал девушку на полу, которая тряслась непонятно от чего, кричала, звала на помощь и уверяла, что ничего и никому не скажет.
С ней явно что-то происходило, и никто не знал почему, ведь анализы ничего не дали, значит, это обычная подростковая депрессия, какая бывает у многих.
Но сейчас, найдя ее в таком состоянии, он был обязан все перепроверить, иначе на него могут подать в суд за плохую работу, а он этого не хотел.
Через час, когда девушка уснула, а он пошел снова проверять все, то, что он нашел, не находило объяснений. Дмитрий Олегович испугался не на шутку, ведь эта ошибка могла стоить ей жизни.
— Я идиот конченный, — произнес врач, ещё раз посмотрев на результаты. — Это эпилепсия.
Дмитрий Олегович нашел ее маму у палаты девушки, сел рядом с ней.
— Вы узнали, что с ней? — с тревогой спросила она, посмотрев на мужчину.
— Эпилепсия. — сообщил он, а потом просто ушел, оставив женщину одну и слышал, как та заплакала.
Такая работа у врачей: никогда не утешать родственников пациентов, как бы ни было трудно.
========== 13. Очередной серьезный приступ ==========
Ludovico Einaudi - Experience
Пролежав в больнице несколько дней, я поняла, что мне тяжело смириться с диагнозом, это пугало меня. Ещё вчера я была просто Ксюшей, которая любит учителя, а сегодня я — Ксюша, которая больна эпилепсией, это ли не странно?
Я все время вспоминала, как моя мама смотрела на меня и скрывала свою боль.
Я поздно поняла, что она меня любит, слишком поздно осознала, что я боюсь ее потерять. Игорь был в недосягаемости, сидел в тюрьме до слушания. Он может сесть на пятнадцать, а то и на двадцать лет, и я не смогу ему помочь, как бы я не старалась помочь, я не смогу. В больнице было много подростков, которые так же, как и я, болели чем-то, и у каждого была сложная жизнь.
Вот Никита, ему семнадцать, и он болен ангиной, у него температура, но скоро его отправят домой. А я не Никита и у меня не ангина, к сожалению.
— Ксения, я пришел вас навестить, — я улыбнулась, в палату вошёл Костя, он часто сюда приходил после того, как доставил меня. Он винил себя, что вовремя не смог помочь. — Я принес тебе бананы, мама твоя сказала, что ты их любишь.
Я снова улыбнулась, мужчина положил бананы на прикроватную тумбу.
— Скажи пожалуйста, у меня есть шанс, что с Игоря снимут обвинения? — задала вопрос я.
— Нет. Абсолютно никаких шансов. Ксюш, ты пойми, на нем три статьи, если не четыре, я не думаю, что судья даст ему шанс, прости, — Миронов взял меня за руку, а затем продолжил: — Я понимаю, что ты любишь его, но тебе не стоит больше ждать его.
Я ничего не ответила, лишь посмотрела в голубые глаза парня. Я знаю, что он прав, но я не хочу в это верить. Я верю в то, что мы будем вместе, потому что это любовь. Она настоящая, я это чувствую. Я готова ждать.
— Через двадцать лет тебе будет тридцать восемь, — вдруг заговорил полицейский, а я только сейчас поняла, что все это сказала вслух. — А теперь представь: ты без детей, без мужа, ждёшь парня, который раньше был молодым, красивым. Его тело было горячим, а сейчас ему сорок восемь и почти пятьдесят, то есть ты больше не подросток, а он не твой учитель. У тебя не будет детей, у него не будет по возрасту. Если и будут, какая вероятность того, что это навсегда или хотя бы на год?
Константин посмотрел на меня, затем вновь продолжил:
— Какова вероятность, что старые чувства вспыхнут снова? Разве ты этого хочешь? Ждать полжизни парня, который уже не сможет дать тебе то, что смог бы дать кто-то ещё? Пойми, ты разрушаешь свою жизнь. Я был женат, женился в восемнадцать, в двадцать три развелся. Сейчас мне двадцать пять, и я понимаю, что настоящее чувство придет ко мне. Нужно только подождать. Я оставлю тебя, подумай. Завтра приду, и мы продолжим, — закончил Миронов, затем встал и вышел из палаты.
Я задумалась над его словами, ведь он действительно прав, но я не могу отказаться от Игоря вот так просто, нужно время, хотя бы пару дней, чтобы обдумать.
Я легла на подушку, чувствуя, как медленно проникаю в сон, лекарства быстро действуют на мой организм.
Когда я уснула, мне приснился сон о том, что случилось несколько месяцев назад.
Три месяца назад.
Когда Игоря выписали, он дал мне адрес, куда можно прийти на случай, если он ещё будет на свободе. И стоя сейчас в его квартире, я не предполагала, что это случится так скоро. Я не готова к тому, чтобы его забрали.
Слепцов впустил меня в спальню, где я спокойно села на кровать. Комната была светлой с прозрачными шторами на окне, большая двуспальная кровать, справа огромный шкаф, возле кровати две тумбы.
Наверное, дизайн подбирала его жена. Игорь вошёл в комнату и улыбнулся. У нас есть пара недель до предварительного слушания, поэтому мы можем все спокойно обсудить. Мужчина сел рядом со мной, взяв меня за руку.
Мы смотрели друг другу в глаза, понимая, что сейчас нас ничего не останавливает.
— Я знаю, что ты хочешь быть со мной, — произнес он. — Я не могу так больше, я не могу больше скрывать от всех, что люблю тебя, и пусть я отсижу, но я хочу, чтобы ты жила все это время полной жизнью, а когда мы встретимся, я хочу, чтобы ты обняла меня и отпустила, — он смотрел на меня так, словно сейчас разрыдается. Ему очень тяжело сейчас, и я не могла помочь.
Я прикоснулась к его губам своими губами, легко целуя. Я хочу быть с ним, но ничего не могу сделать в этой ситуации, его просто отнимают от меня. И это слишком больно, когда не можешь обнять любимого или прикоснуться к нему.