Зачарованный киллер-2
Какой–то доброжелатель вызвал милицию. По крышам вагончиков рассыпались фигуры с автоматами. В какой–то мере это было правильно, если разъяренная слониха вырвется в город, она может много бед натворить. Но автоматом–то ее не сразу убьешь, только разозлишь поначалу еще больше.
Кинга подошла к проходу и пожарные включили струю на полную мощность. Сперва они, как положено у растяп, направили гидрант на меня; вода сшибла меня с ног. Потом переключились на слониху. Давно Кинга не получала такого удовольствия: она поворачивалась то одним боком, то другим, фыркала, берегла глаза от мощного напора струи.
— Эй, Иваныч, — окликнули меня.
Мужественная Татьяна Леонтьевна оправдала звание жены директора. Под ее руководством уже закупили вино, водку, принесли мне ведра с уже растворенным в воде сахаром, буханки хлеба. Я, стоя в фургоне, начал подманивать слониху. Умытая, довольная, она увидела своими, маленькими на общем фоне глазками, лакомство охотно подошла, принюхалась, радостно выцедила ведро, куда я набухал литр водки, закусила буханкой хлеба.
Я отошел в глубь фургона, но Кинга на эту провокацию поддаваться не желала. Если бы она могла говорить, то сказала бы: «Хрен я туда зайду когда–нибудь. Сиди сам в этой камере!»
Жора в это утро был трезвым. А трезвый Жора вполне оправдывал звание инженера, что по–французски значит умелый человек. Рядом со слоновозом появилась длинная шея крана, который сгрузил толстую бетонную плиту с петлями арматуры. Я продолжал отвлекать внимание Кинги алкоголем и хлебом, а Жора бесстрашно дотянулся палкой до цепи, подтянул ее к плите и крепко примотал к петле. Кинга попала на прикол, как оставшийся без руля военный корабль.
Оставалось загнать ее в слоновоз. Но это уже было делом техники. Сквозь заднюю дверь фургона пропускался трос, к которому крепилась Кингина цепь. Сам трос был зацеплен другим концом за машину. За рулем — самый опытный водитель. Тихонько, буквально по вершку подтягивает он слониху, а та, не раз уже попадавшая в подобные переделки, покорно, хоть и без охоты, заходит в свой фургон.
— Я закрепил цепь снаружи, выпрямился. Грязный, мокрый, исцарапанный. Взглянул на часы. Три часа, оказывается, «воевали» мы с Кингой.
Еще оставалось много дел. Надо было ехать в милицию, оправдываться, чтоб напуганные власти не запретили нам гастроли, надо было оформить счет на оплату пожарникам, надо было заканчивать переезд, надо было составлять акт о чрезвычайном происшествии, могущем привести к несчастному случаю. Дел было много. Я в очередной раз проклял себя за то, что согласился принять должность, и пошел переодеваться.
Фотограф тронул меня за рукав:
— Иваныч, — сказал он, — я снимал.
— Получилось? — спросил я.
— Конечно. Я с соседнего дома снимал. И менты на крышах, и как она художника гоняла — все.
— Сделаешь на мою долю?
— Конечно.
В моей голове мгновенно возник сюжетный видеоряд фоторепортажа в зарубежной прессе и радужные бумажки валютного гонорара.
Идея была хорошая. Но директор, сразу по приезде вызвал фотографа и пленку изъял. Он был умным человеком, мой директор.
Зато Кинга после этой истории меня признала и пустила в фургон.
Москва, метро, 10–30, 2000 год
Совершенно измочаленный откинулся я на спинку жесткой скамейки вагона. Глаза до сих пор щипало, в горле першило. Накашлялся я от этого газа порядком. И накашлялся, и наплакался, и наблевался.
Выстрелил я метко, струя газа угодила в маньяка, успешно от него отразилась, полосонула меня и растеклась по комнате. Хоть я и прикрыл лицо, но облако мерзкого газа меня все же достало. Ничего убийственного, никакой потери сознания. Просто мне в морду швырнули горсть перца, который аккуратно вцепился мне в глаза и носоглотку. Сквозь подступающие слезы я увидел морду дога (облако газа еще не опустилось вниз), сделал второй выстрел прямо в огромную пасть. Тут в отечественном оружии что–то заело и пистолетик вообразил себя автоматом, аккуратно разрядив обойму в разные стороны. Комната превратилась в перечный склад, а я на ощупь пробирался к окну, водя слепыми руками и, конечно, наткнулся на мужика, который занимался тем же…
Короче, пожарные меня вытащили, мужика скрутили, комнату проветрили. А потом приехала милиция и оперативника почему–то больше всего интересовало, есть ли у меня разрешение на газовой оружие? Уже потом, когда в моей голове чуток посвежело, я понял, что опергруппа не желала делиться со мной лаврами поимки маньяка и таким своеобразным «наездом» советовала отвалить.
Я человек понятливый. При общении с ментами моя понятливость возрастает в прогрессии, равной количеству звездочек на погонах мента. Поэтому я свалил — ушел на метро, посидел чуток в скверике, отдышался, слегка умылся снегом и спустился под землю.
Мне следовало доехать до станции Полежаевская, где буквально в нескольких шагах от метро я снимал квартиру с обстановкой. Внизу массивной кирпичной многоэтажки располагался военторг, я жил на втором этаже и квартира была вполне приличная, хоть и скудно обставленная. Платил я за эти «хоромы» 200 баксов в месяц, по московским понятиям немного. Конечно, я мог купить себе скромную квартирку, у меня оставалось еще около 30 тысяч зеленых, но я еще не определился в своем будущем. Оставались неясности и с «мстителями», которые заказали мне Гения, и с Ангелами, которых мой отказ похоже задел за живое. Правда чиновники Гения уверяли меня, что ни те, ни другие мне каверз чинить не будут. Но я давно уже разуверился в богатеньких русских, их обещания напоминали их бизнес — нечто неосязаемое и явно уголовное.
Поезд шел без пересадок, он был полупустым, главный поток пассажиров уже схлынул. И, когда на Беговой, вошла группа юнцов, я не обратил на них внимание. Тем более, что сидел на предпоследней скамейке спиной к вагону. Но тревожный гомон заставил меня обернуться.
Моим слезящемся глазам представилась сцена, достойная кисти Сальвадора Дали. В центре вагона на скамье девушка с парнем нахально трахались, а остальные парни ходили по ошарашенному вагону и взимали плату за экстравагантное зрелище. Да, велика и могуча российская мысль, до невероятных проказ воспаряет наш обыватель!
Пистолет мент мне не отдал, посоветовав не баловаться с такими игрушками или выправить разрешение. Даже, если б он был, прикасаться к этому гадючьему оружию меня можно было заставить лишь под страхом смерти. Драться со здоровенными молодыми качками тоже бесполезно, да и требовали они сумму для меня невеликую — 200 рублей. У меня только в кармане куртки валялось смятых бумажек гораздо больше, не считая плотной пачки пятисоток в бумажнике. Я отдал деньги и спросил, сколько они зарабатывают за сеанс?
Пацан, ехидно улыбаясь, ответил.
(Я не считаю возможным привести тут его ответ. Лучше расскажу аналогичную историю. Иностранный инженер слышит напряженный разговор между мастером и рабочим на заводе и просит перевести содержание спора. Переводчик на миг заминается, потом говорит:
— Мастер просит рабочего изготовить деталь, аргументируя это тем, что он находится в интимных отношениях с матерью рабочего. Рабочий отказывается, аргументируя это своими интимными отношениями с мастером, матерью мастера, начальником цеха, директором завода и самой деталью, причем в противоестественных позах).
Я внимательно выслушал юнца. Произойди наш диалог несколько часов раньше, я бы не удержался, ввязался бы с молодежью в конфликт. Но сейчас я был вымотан до предела. Поэтому я надвинул шапочку на глаза и отвернулся. И уже в который раз задумался, отчего это меня находят самые невероятные события? Может я и впрямь гигантская флуктуация?
Через двадцать минут я отпер своим ключом квартиру, разделся в прихожей, прошел на кухню и заварил крепчайший кофе. В чашку я набухал четыре ложки сахара, вышел в комнату, уселся на диван и включил телевизор. (Хозяйка оставила мне черно–белый «Темп», но я не стал жадничать, купил «Самсунг» с видиком, двойку). Включил я его не зря, меня интересовала информация о Столярном переулке. Когда я оправдывался перед оперативником, подъехал микроавтобус с телевизионщиками.