S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник)

– А пусть бы и из Мутосрансков, – мать нахмурилась, обиженно выгнув надбровные дуги, и, недолго думая (долго она попросту не умела), пошла в атаку. – Где ж ты еще такое плутонюшко ненаглядное сыщешь, радиевое сокровище…
– Сына, не слушай ее, – отец поостерегся связываться с раздухорившейся женушкой, чьи дыхательные пузыри заголубели от гнева, а мясистое подклювье увлажнилось плевательным ядом. Трусливо спрятав свои фасеточные сонары за коленным гребешком, он зашептал:
– Батя плохого не посоветует! В Малых Хиросимах сосватаем тебе приличную девушку: работящую, выносливую, с пятью сепаратными рукограблями, затылочной оглоблей, лбом-наковальней, плечами-коромыслами и ягодичной бороной. И, главное, молчаливую, чтоб супротив мужней воли слова сказать не смела!
Не успел Мутото возразить, как вновь вмешалась навострившая ушные параболы мать:
– Ах ты, ирод старый! Пашню на девичьи плечи перекладывать – сусалу своему землеройному покоя ищешь! Не бывать этому! На хозяйство Тотошке возьмем девочку-многостаночницу из Продольных Урановых Разрезов. С нособлендером, жопошейкером, борщерезкой, поясничным прихватом и скалкозубом – пущай на кухне мне помогает…
Отец возразил что-то невразумительное, но весьма эмоциональное. Слово за слово и между предками завязалась потасовка, постепенно переходящая в членовредительную вакханалию. Однако юный Мутото привычно не обращал на буянивших взрослых никакого внимания. Тихо и мирно он вожделел Губораду Титешкину из Больших Поповичей, чей стройный, в четыре обхвата стан будоражил его юношеское воображение. Молодая, едва наметившаяся вымяшишка о четырех сочных, упругих присосках лишила его сна, а кустистые, покрытые прошлогодним мхом девичьи губожвалы так и ждали робкого, еще неумелого поцелуя… В Тотошкиных грезах они резвились на залитых магмой лугах, ночевали в жерле атомного реактора, светящийся полуденный пепел кружил с ними в танце первой мутолюбви, буро-черный шлак укрывал теплыми фонящими объятиями их сплетенные в десятитонной неге ненасытные тела. Титешка и Тотошка…
Когда шум борьбы нарушил сладкую грезу, Мутото взмолился:
– Папа, мама, прекратите! Я сам выберу себе невесту. Не нужно мне ни умниц, ни трудяжек, хочу Губораду…
Имя избранницы, еще не успев сойти с сыновних уст, внесло смятение в родительские ряды, а мгновение спустя и вовсе примирило враждующие стороны. Перед лицом общего врага мутопапочка и мутомамочка забыли все разногласия и сплотились в единый противогуборадный фронт:
– Не бывать этот шалаве в нашем доме! Не дадим опозорить славный род Мутоборов! Копыта ее здесь не будет!
И еще много-много «не», ставящих крест на запретной страсти юного влюбленного. Он отчаянно спорил, пытался перекричать громогласных, разошедшихся не на шутку предков, но все было напрасно. Непреклонные в суровом решении родители довели несчастного юношу до слез, однако не остановились и на этом. Отец пообещал вырвать сыну – если тот еще хоть раз помянет самку из Больших Поповичей – почковальный стручок по самый корешок, а мама поклялась выцарапать блуднице всю «греховную породу», вздумай «головожопище поганое» появиться в этих краях.
Мутотошка прорыдал три полярных ночи и один экваториальный день, но так и не сумел растопить праведный лед в шестнадцатиклапанных сердцах старших Мутоборов. Не имея сил сломить родительскую волю, он отрекся от дарованного радиоактивной природой естества и принес обет пожизненного безбабья. Напрасно родители взывали к голосу разума, угрозами и мольбами пытаясь вернуть отрока на путь размножения и продолжения рода – был юный Мутото тверд в своем решении. Даже когда отец Мутабор сдался и отборным матом благословил упрямого наследника на порочную связь с падшей Губорадой, остался Тотошка непреклонен и обета не нарушил.
Когда все разошлись и у костра остались только старики – человек и шарик – рыже-алый абориген негромко спросил:
– Ну, как тебе наш фольклор?
– Для людского уха все эти ложноножки и писькожопки звучат довольно забавно, – не сразу ответил Михалыч. – Однако истории не хватает достойного финала. О чем она? О нерушимом мужском слове и о силе воли маленького мутанта? Я не уловил морали.
– Достойный финал, – задумчиво повторил шарик. Перекатившись с боку на бок, он еще немного повертелся на месте, массируя мыслительную мышцу. – Этот финал вряд ли назовешь достойным…
Одним непогожим зимнелетним ночером нагрянул в Мутоборы страшный гомогенный дровосек из шаловливого Садома-на-Гоморинске, выкорчевал он Мутотошку из сырой землицы и утащил горемыку в свое логово. Так несостоявшаяся женитьба трагически обернулась замужеством… С тех самых страшных пор славится мутоборово племя не генетическим многообразием видов, а окраской семицветной (в честь радуги дровосечьей), да ежегодными эгегейпарадами на лесной опушке, где произростают древние, неизменно голубые ели.
Михалыч напряженно хмурился, несколько долгих минут расчесывая всей пятерней свою мыслительную мышцу.
– В этой вариации с моралью и того хуже, – выдавил он наконец.
Шарик тотчас парировал:
Мораль сего былинного рассказа
понятна многим может быть не сразу:
коль пухлогузку хочешь сохранить ты,
не убегай от гетеросоитий! [1]
Человек недоверчиво посмотрел на мутанта. Сдвинул на переносице кустистые белые брови, растерянно покачал седой головой и… расхохотался.
– Ах ты, плешивая мохнатка, да ты отжигаешь не по-детски! – Он хлопнул себя по здоровому колену, а затем и шарика по предполагаемому плечу. – Кто бы мог подумать, что мутагенные уродцы обладают чувством юмора…
Абориген совершенно не обиделся на «уродца»:
– Это ты, старая двуногая развалина, еще не слышал сказание о глупом гуманоиде и пьяной нимфоманистой арахниде. Вот где кладезь нашего юмора!
Они просидели много часов, два болтливых, уставших от одиночества старика. Рассказчики сменяли друг друга, история следовала за историей, а взрывы громоподобного хохота безжалостно терзали ночную тишину до первых лучей утреннего светила, чье имя помнили лишь самые древние из «двуногих развалин».
 
Виктор Ночкин
В чем сила, брат?
Эта часть Великой Равнины носила название Желтая Земля. Почва здесь и в самом деле была желтоватая, а ландшафт поражал однообразием – плоская, как стол, пустошь, насколько хватает взгляда. Желтая Земля неплодородна настолько, что не подняться и неприхотливой колючке. Ни движения, ни звука.
На горизонте желтая плоскость смыкается со свинцово-серым, налитым сумраком небосклоном. Над Великой Равниной всегда такое небо – плотное, тяжелое. Многие тысячи тысяч душ людей, умерших в День Падения, вознеслись к небесам и наполнили его витальной субстанцией. Теперь во время сильных гроз, когда молнии протягиваются от переполненного душами неба к опустевшей земле, души Предков устремляются вниз по этим сверкающим столбам. Души ищут пристанище. Видно, не любят они свое небо, если стремятся разыскать на Великой Равнине тело, с которым разлучила Погибель.
По желтой равнине под свинцово-серым небом тащатся двое всадников. На них белые плащи рыцарей Хлама. Они молчат – позади долгий путь, они устали. К тому же однообразный пейзаж навеял на обоих тоску. Крысюки под ними тоже утомились, но мерно переставляют тощие лапы, взметая облачка желтой пыли…
– Пора бы уже показаться Длинному холму, – нарушил молчание один из рыцарей, коренастый плотно сложенный коротышка Бутс.
– Он показался, – ответил Гектор, высокий плечистый блондин. – Просто над землей дымка, тебе не видно.