Филолог
— Это было нужно для правильной смены поколений, а сейчас отмёрло за ненадобностью. Какая смена поколений, если все бессмертны? Через тысячу лет разница в несколько десятилетий сотрётся. К тому же, любящие теперь не должны заботиться друг о друге — у всех есть всё. А, значит, нет любви, в том виде, как её понимали древние. Остались только постельные забавы, а это не та вещь, из-за которой стоит портить себе настроение. Так что, улыбнись и пошли отсюда.
Верис кивнул и старательно выдавил улыбку. Только сейчас он заметил, что, слушая и даже отвечая Линде, он совершенно не анализировал значение слов. И, значит, вся Линдина речь могла быть понята неправильно и обратиться в фигуру речи.
— Пошли скорей, — торопила Линда.
— Я ещё посижу, — сказал Верис. — Мне надо подумать.
— Давай, думай. Дело полезное. Но учти, как только я соскучусь, а это случится скоро, я тебя отыщу, и тогда ты так легко от меня не избавишься. Поэтому, думай в ритме вальса.
* * *Ах, эти пряталки, ах эти хоронушки! Всё, что было серьёзного, теперь — игра, значит, былая игра стала делом серьёзным. Уйти ото всех, и жить одному, как и сколько получится, — мысль немудрёная, но другой в ритме вальса не изобрести.
Изобрести бродить беспрестанно по одним и тем же местам и мыслям — и изобрести. Изобретение — дитя бездумного повторения нерешаемой задачи.
Покидая промёрзший планетоид, Верис оглянулся и узнал, что этот мир принадлежит Верису Гольцу, и что он просит не нарушать его уединения. Одно дело — просить, совсем иное — получить просимое. Верис получил уже много непрошенного.
И ещё Казалось бы, очевидно, что у него та же фамилия, что и у мамы, но всё же напоминание об этом неприятно резануло душу. Не хотелось иметь с Гэллой Гольц ничего общего.
Верис попытался понять происхождение странной фамилии. Гольц — голый, обнажённый, открытый для других К нему это, может, и подходит, но мама всегда была закрыта для Вериса. Её имя верней происходит от «голец» — одинокий камень в бурном русле реки, о который разбивается ведомая неопытным гребцом лодка.
Вроде бы, всё сходится, но не избавиться от ощущения ложной этимологии. Тянет от краткого сочетания звуков неизбывной чужеродностью.
Великий язык Владимира Даля один, второго быть не может. Это живой великорусский язык. Есть ещё мёртвые языки, на которых никто никогда не говорил: латынь, греческий, иврит и санскрит — странные артефакты, эгрегоры, измышленные филологами для обоснования особо причудливых теорий. Есть язык немецкий, самое название которого показывает, что это и вовсе не язык. Могут ли говорить немые? Верис предполагал, что это система мимических знаков, жестикуляции, возможно — графических знаков (есть гипотеза, что такие существовали когда-то, но были вытеснены устной речью). Во всяком случае, немецкий — язык лишь по названию, ибо в настоящем языке важны звуки, издаваемые голосовыми связками. А у немых немцев именно с голосом и непорядок.
Наконец, порой можно услышать россказни об английском языке. С этим всё понятно. Корень «гл» — гласить, глаголать — и отрицательная приставка «ан». Англ — то, что не глаголет, не говорит. Пародия на язык, куча бессмысленных выкриков, всевозможных «тип-топ», «йес» и «вау». И никак не избавиться от ощущения, что изражение «Верис Гольц» выползло из подобной свалки.
Верис стёр предупреждение, чтобы всякий желающий мог, если захочет, безвозбранно сидеть на ледяном песке планетоида.
Теперь оставалось сделать так, чтобы Линда не смогла отыскать его, когда соскучится по забавам — постельным или общественно-развлекательным — не суть важно. Предстояло схорониться, словно тебя уже схоронили, и, вопреки всему, попытаться наладить жизнь. Построить своими руками дом
Мечты, мечты, где ваша сладость? Как глупо всё кончилось!
* * *Привет, Верька!
Ну ладно, всё, сдаюсь. Не могу понять, куда ты задевался, и как тебя искать. Так что, вылезай, а то не по правилам получается. Хочешь, я при всех признаюсь, что ты меня обошёл? А ты будешь гордиться и никому своего секрета не раскрывать. Лады?
В самом деле, Верька, мне почему-то очень тебя не хватает, сама не знаю, почему.
А Томика я отшила. Надоел он мне — сил нет. Да и ему полезно будет, пусть пострадает, а то и вовсе забудет, что такое человеческие чувства.
Я понимаю, Верька, мне, наверное, тоже полезно пострадать, но, может быть, уже хватит? Я вправду соскучилась.
Глава 2
Раб это тот, кто работает. Работник, тоже тот, кто работает. А работа, как явствует из курса физики — сила, умноженная на расстояние. И если дело не двигается, то нет и работы. Упрись лбом в стену и хоть надсадись от натуги, работы в твоих стараниях ноль. Значит, и раб, и работник должны что-то двигать. Но при этом рабский труд непроизводителен; мала мощность, то есть, количество работы в единицу времени. Такие выводы делаются из межпредметных связей, в данном случае, между историей древнего мира и основами физики. А связывает их филология — лингвистическая цепочка: раб — работа — работник.
Человек, встретившийся Верису на берегу, вполне попадал под определение раба: производил некую деятельность и был очень маломощным. В руках он сжимал орудие, которым шуровал в воде, выволакивая на песок, ломкие стебли водорослей.
Верис не мог понять, что за инструмент применяет в работе раб. Прежде достаточно было вглядеться в незнакомый предмет, и ты получал доступ к любой информации, касающейся этого предмета. Разумеется, первым среди информации было название. Но теперь приходилось полагаться только на собственную память. Такова плата за невидимость. Тебя не видит ни служба спасения, ни иные службы, но и ты не видишь никаких служб, в том числе — информационных. Решившись на такое, Верис выпал из состава человечества и был теперь просто биологической особью, единицей, стремящейся к нулю. Математика утверждает, что подобное невозможно, поскольку постоянная величина не может никуда стремиться. Впрочем, мало ли, что утверждает глупая математика. Уже древний мудрец знал: «Единица — ноль! Кому она нужна?» Верис был не очень нужен даже самому себе.
И всё же, как называется рабский инструмент? В памяти всплыло слово «грабли», но Верис отверг его. Грабить — разбойным образом отнимать чужое добро, значит, грабли орудие нападения, а вовсе не мирного труда. Подобное толкование ничуть не противоречит Далю, у которого сказано, что «грабли — маленькая ручная борона». Борона — боронить, оборонять — несомненно, это орудие защиты от грабежа. Следовательно, с помощью граблей можно как нападать, так и защищаться от нападения. Но уж никак не выволакивать на сушу морскую траву.
Незнакомец сгребает водоросли. Так, может быть, у него в руках гребло? Или чем ещё гребут? — весло?…
Верис хлопнул себя по лбу и рассмеялся. Он нашёл нужное слово. Невод! Ведь сказано: «Пришёл невод с травою морскою». И происхождение термина очевидно: не-вод. Забрасываем его в море и вытаскиваем оттуда всё, кроме воды.
Верис внутренне собрался и пошёл проверять свои предположения.
— Здравствуйте, добрый день, — сказал он.
Работник опустил свой невод и безо всякого выражения уставился на Вериса.
Пожалуй, это всё же не работник, а раб. И дело даже не в том, что труд его малопроизводителен. Работник, по аналогии с охотником, — тот, кто работает по собственному желанию, с удовольствием. А этот остановился и стоит столбом.
— Простите, что помешал. Я хотел узнать, как называется ваш инструмент.
— А — сказано так, что не понять, ответили Верису, переспросили, или просто несостоявшийся собеседник выдохнул воздух.
— Ведь это невод, правда?
Человек опёрся о рукоять невода, приготовившись, судя по всему, стоять долго.
— Вы разговаривать умеете?
— А?…
Сомнений больше не было. Это не работник, а раб. Вспомнилась древняя речёвка: «Мы не рабы! Рабы — немы!» Бедняга не умеет говорить, он нем, немец. Другое название немца — германец, тот, чей разум герметически замкнулся в себе из-за невозможности говорить с другими людьми.