"Бабочка"

 
Анатолий Георгиевич Алексин
"Бабочка"
Валерию казалось, что в учреждении, где работает мать, существует какое-то вечное, раз и навсегда утвержденное штатное расписание.
Сколько он себя помнил, коллектив этого «микроучреждения» всегда состоял из четырех человек.
Всегда там работали Варвара Михайловна и Елена Гавриловна. Сейчас это были уже пожилые женщины, нелегкие на подъем, с одышкой и стенокардией, но мама-то знала их совсем другими и по старой привычке одну до сих пор называла Варенькой, а другую Лелей. Валерий же, как в детстве, продолжал называть их тетей Варей и тетей Лелей. И только начальника учреждения Никодима Сергеича все называли по имени-отчеству.
Минувшая война принесла всем четверым такое горе и такие потери, которые не могли забыться со временем. Жена Никодима Сергеича в сорок втором году умерла от голода в Ленинграде; вскоре он, тяжело контуженный, вернулся домой, но не смог жить в опустевшей квартире, уехал навсегда в-другой город, да так больше и не женился.
Варенька и Леля потеряли на войне своих сыновей, а мать Валерия потеряла мужа. Вот и получилось, что на всех четверых уже много лет приходился один-единственный сын Валерий. «Наш общий сын» — так и звали его в маленьком учреждении.
С детства Валерий писал стихи. Мама аккуратно перепечатывала их на пишущей машинке, а Никодим Сергеич с выражением читал вслух… Сам он, еще будучи студентом, тоже «грешил стишками» и даже однажды послал их по почте Александру Блоку. Стихи Блоку не понравились, но Никодим Сергеич по сию пору так бережно хранил трехстрочный ответ великого поэта, словно он заключал в себе самую высокую и восторженную похвалу. Никодим Сергеич утверждал, что стихи Валерия порадовали бы Блока «своей юношеской непосредственностью и чистотой».
Доказать это было довольно трудно, но весь коллектив на слово верил своему начальнику: все-таки у него были более тесные отношения с великим поэтом, чем у всех остальных.
В свое время в мамином учреждении начала выходить стенгазета под названием «За точный учет». Поскольку коллектив был очень маленький, на каждого приходилось много разных общественных поручений. Только мама не имела еще общественной нагрузки — ее и назначили редактором.
Почти все заметки писал и редактировал за маму Валерий, а она и не скрывала этого — напротив, она этим гордилась.
У мамы, по ее собственным словам, не было никаких способностей «к политическому мышлению и обобщениям». А у Валерия такие способности были.
…Поэтом Валерий не стал. Это немного огорчило всех маминых сотрудников.
Но зато он стал журналистом. Окончив московский институт, он получил направление в свой родной город, в редакцию областной молодежной газеты.
Редактор пришел в газету недавно. Говорили, что он был отличным мастером в цехе, потом гораздо хуже справлялся с работой комсорга завода, а в редакции пока отличился лишь тем, что несколько раз назвал гранки «вагранками», а газетные полосы упорно именовал страницами, чем повергал в трепет выпускающего, проработавшего в разных газетах более сорока лет.
Все это и выдвинуло на передний рубеж ответственного секретаря редакции Гуськова.
Над столом Гуськова висел плакат, нарисованный редакционным художником по личному эскизу хозяина кабинета: остро отточенное перо, как стрела, пущенная амуром, поражало сердце читателя, вызывая в нем любовь к областной молодежной газете, название которой было тушью выведено посреди пера. Стихотворная надпись внизу гласила:
Точи свое перо — И выступай остро!
Это было девизом Гуськова.
— Соседняя областная газета обошла нас! — шумел он на редакционной летучке. — Они поместили вместо передовой статьи фельетон. Это новаторство, это глубокий творческий поиск! А мы?..
— А мы давайте двинем на первую полосу отдел объявлений: какой спектакль отменили ввиду болезни исполнителя главной роли и какую утерянную сберкнижку считать недействительной!.. — с места съязвил Кеша Соколов, заведующий отделом комсомольской жизни.
Возражать Кеше было рискованно: он был любимцем всего редакционного коллектива. И Гуськов промолчал.
Поскольку ответственный секретарь пока еще не придумал, что именно помещать вместо передовых статей, передовицы в газете по-прежнему публиковались, и писал их Валерий по личному заданию Гуськова: тот с первого взгляда угадал в Валерии журналиста «с тонким политическим чутьем».
В маленьком учреждении, где работала мама, теперь ежедневно и очень подробно изучали передовицы молодежной газеты.
Никодим Сергеич читал их вслух не спеша, слегка нараспев, как читают стихи, и дважды повторял те фразы, которые, по его мнению, свидетельствовали о глубокомыслии и тонкости молодого автора.
Особенно понравилась всем передовая статья о внимании к человеку. Никодим Сергеич сказал, что она исполнена «воинствующего гуманизма» и «высокой поэзии любви к людям». Статья была перепечатана на пишущей машинке и помещена в очередном номере стенгазеты «За точный учет».
Внизу в отличие от газетного первоисточника были, поставлены имя и фамилия автора. Вообще всех четверых сотрудников угнетало то обстоятельство, что передовые статьи в газетах не подписываются. «Это несправедливо! — заявлял Никодим Сергеич. — Вдохновение не может выступать анонимно!» И в самом деле: никто в городе не знал, что газета чуть ли не каждый день открывается статьями Валерия, их Валерия! Все четверо хотели даже написать по этому поводу протест в вышестоящие инстанции, но писать протесты было слишком уж непривычно для этих милых, добрых людей, и они передумали.
Валерий с детства любил всех четверых. Он знал, что они ревниво и пристально следят за каждым его шагом. Они преувеличивали значение его поступков, хороших и плохих.
Но что поделаешь: так всегда поступают любящие сердца.
Эти люди, с которыми неимоверно жестоко обошлась война, вложили в своего «общего сына» очень много надежд. Казалось, они ждали, что Валерий, его будущее, его успехи хоть в малой доле возместят их потери, вернут им радость и смысл бытия.
И Валерию очень хотелось, чтобы эти люди могли им гордиться.
Когда Валерий, еще будучи школьником, получал пятерку или очередной раз избирался редактором стенгазеты, он мчался в одноэтажный особняк, где помещалось мамино учреждение: сообщить, скорей сообщить о своем успехе!..
К сожалению, никто из четверых никогда не обнаруживал при Валерии своей радости. Никодим Сергеич говорил обычно, что отметка отметке рознь, что дело вообще не в отметках, а в знаниях. Валерий охотно и весело соглашался с этим, потому что чувствовал: нет, дело и — в отметках тоже, и конечно же, как только он закроет за собой дверь, Никодим Сергеич похвалит его вдогонку и всем им будет легче и радостнее работать в этот день.
Сейчас Валерий чувствовал, что все четверо с нетерпением ждут его настоящего бенефиса в газете — такого выступления, которое они могли бы гордо пропагандировать среди своих родных и соседей: «Это наш общий сын написал. Наш Валерий!» Они очень ждали…
А он писал передовые статьи, которые, как на грех, публиковались без подписи! Валерий искал удобного случая, чтобы по-настоящему проявить себя на газетной полосе. Но случай отыскал его сам.
Однажды утром, когда Валерий отдыхал после ночного дежурства в типографии, его срочно вызвали к Гуськову.
— Ни сна, ни отдыха измученной душе!.. — фальшиво на какой-то свой собственный мотив пропел Гуськов, плотно закрывая за Валерием дверь. — Так вот, хочу сделать из тебя настоящего мастера «пуха и пера». В том смысле, что своим пером ты будешь выпускать пух и, между прочим, дух из наших местных родиков.
— Из кого? — не понял Валерий.
— Ну из родиков… Сразу видно, что ты у нас в редакции новичок. «Родиками» я называю людей, у которых есть родимые пятна прошлого. Понял? Так вот, хочу дать тебе ответственное задание. Дело в том, что во вчерашней редакционной почте тихонько лежала «мина замедленного действия» в обыкновенном голубом конверте с маркой и штемпелем. Эта «мина» должна при твоей помощи разорваться и нанести большой урон лагерю, с которым мы, журналисты, призваны бороться.