Неправда

– Нет-нет, вы нашего не защищайте – он мог бы прекрасно учиться: у него ведь такие способности!
– Так ведь и моя очень способная!..
«И почему это все родители воображают, что их дети такие способные?» – недоумевал Генка. Мама еще долго вздыхала… Но молчание отца было для Генки куда неприятнее ее причитаний.
И только с одной Генкиной слабостью отец никак не мог справиться. Этой слабостью была его неистребимая страсть к кино. Кажется, если б существовали фильмы, на которые почему-либо не допускались люди моложе шестидесяти лет, Генка бы и на них попадал. Немного денег давала мама, а остальные он добывал в результате строжайшего режима экономии: в школе завтракал через день, в трамвае и троллейбусе ездил без билетов.
Когда Генка приходил домой с «отсутствующими глазами», отец взглядом предупреждал его: «Не вздумай что-нибудь сочинять. Я прекрасно вижу, что ты был в кино».
А за ужином он, ни к кому определенно не обращаясь, произносил:
– Сегодня вышла новая картина. Любопытно, о чем она?
И Генке приходилось пересказывать содержание.
Иногда мама говорила отцу:
– Может, вечером сами сходим в кино? Генка достал бы билеты: он ведь специалист по этой части.
Отец разводил руками.
– Я бы с удовольствием, ты же знаешь. Но как раз сегодня…
Отец называл фамилию одного из «толковых» инженеров, с которым ему необходимо было посоветоваться. Или из «нетолковых», с которым надо поспорить…
Генка сердито взирал на маму: неужели она не понимает, как занят отец?
Однажды Генка узнал, что за три квартала от их дома идет старый фильм, о котором приятели отзывались коротко, но выразительно: «Мировой!»
Картину эту Генка раньше посмотреть не успел по той причине, что в дни ее первого выхода на экран он еще не родился.
Он не решился бы пойти на вечерний сеанс. Но знал, что отец должен вернуться поздно: у него важный и торжественный день – испытание новой машины. Отец говорил, что еще возможны всякие неожиданности, что кое-кто из «нетолковых» инженеров может выступить против… Отец волновался! А как же тогда волновалась мама, ожидая его возвращения? Она места себе не находила: то садилась за машинку, то при каждом звуке шагов выбегала на лестницу.
И Генке хотелось пойти в кино еще и для того, чтобы скорей пролетели часы ожидания. Чтобы вернуться домой, увидеть отца и по лицу мамы (именно мамы!) понять, что все в порядке, все в полном порядке…
Генка захватил с собой долговязого семиклассника Жору, которому беспрепятственно продавали билеты на любой сеанс. Жора доставал билеты всем мальчишкам во дворе, за что собирал с них немалый оброк: редкие книги и треугольные марки.
Они заторопились по вечерним улицам, толкая прохожих и шепча себе под нос извинения, которые слышали только сами. Когда добрались до кинотеатра, оказалось, что уже поздно: билеты проданы. Кончился предыдущий сеанс… Из кинозала выходили люди, щурясь от света, на ходу натягивая пальто и так же на ходу обмениваясь впечатлениями. Генка глядел на них с завистью…
И вдруг он услышал знакомый голос:
– Тебе не холодно, малыш?
Генка повернул голову – и увидел отца. Отец, пригнувшись, помогал какой-то молодой женщине («Моложе мамы…» – сразу приметил Генка) погрузиться в нарядный платок и каракулевую шубку.
Генка хотел прошмыгнуть в сторону: ему ведь было строго запрещено ходить на вечерние сеансы. Но глаза его сами собой, помимо воли, поднялись, встретились с глазами отца – и Генка изумленно отступил на шаг: он увидел, что отец сам его испугался. Да, да, отец испугался! Он, всегда такой сдержанный, степенный в движениях, засуетился, стал неловко вытаскивать свою руку из-под руки женщины и даже, как показалось Генке, хотел спрятаться за колонну, которая никак не могла скрыть его, потому что она была тонкая, узкая, а отец – огромный и широкоплечий.
И Генка помог отцу: он выскочил на улицу и побежал так, что даже длинноногий Жорка не поспевал за ним.
Но где-то на перекрестке Генка остановился – в его ушах звучали слова: «Тебе не холодно, малыш?» Молодая женщина, которую отец закутывал в нарядный платок, была и в самом деле не высока ростом… но Генке казалось диким, что и к ней тоже могут относиться слова, которые всегда принадлежали маме, одной только маме. Или настоящим «малышом» та женщина и была?
А как же испытание машины? Значит, это неправда? А, может, никакой машины вовсе и нет? Отец сказал неправду… Генка не мог понять этого, это не умещалось в его сознании. Тогда, может быть, все неправда: и разговоры о книгах, и отцовские новости, и споры за ужином? Все, все неправда?
Библиотекарша по прозвищу «Смотри не разорви» крикнула:
– Зайди, Гена! Я достала книгу, которую ты просил!
Но Генка махнул рукой: он не хотел брать книгу, которую советовал ему прочитать отец. Он почему-то не верил этой книге… Вернувшись домой, Генка сразу нырнул в постель.
– Что с тобой? Ты такой горячий… Нет ли у тебя температуры?
Больше всего мама волновалась, когда отцу или Генке нездоровилось – тогда всякая, даже самая пустяковая болезнь казалась ей неизлечимой.
– Не волнуйся, мамочка… Я очень устал, и все! – как никогда ласково ответил Генка.
А на самом деле он просто не хотел, он не мог слышать, что сегодня скажет отец, когда мама откроет ему дверь.
1954 г.