Бугор

— Презент, — сказал я.
— Правильно. Лучшее подношение — антиквариат. Картину же не потащишь — не каждый чиновник в ней разберется. А вот Фаберже или часы — тут маешь вещь. Чтобы завитушки, чтобы золотом отливало, чтобы в глаза било. Им какой-нибудь карандашный этюдик не интересен, пусть он и руки Рубенса…
— Да, времена золотые у вас прошли.
— Да уж. Года два назад — как юбилей у первых лиц правительства, так все антикварные магазины в Москве выметали. Вот, оперативник, знаешь, какой цены антик должен быть первым лицам в правительстве на день рождения от благодарного банкира или товарища по партии?
— Пятнадцать тысяч зеленых.
— Двадцать. Ниже — неприлично. А какому-нибудь порядочному губернатору?
— Пять, — сказал я.
— В точку. Пять тысяч долларов. Или кровная обида. А когда подряд берешь на десять миллионов долларов, что такое пять тысяч?
— Ничто.
— Именно… Кстати, как цены на нефть подскакивают, сразу у нас продажи вверх идут. Появляются шальные деньги. Появляются интересы в экономике. Надо делать подарки. Надо идти к антикварам.
— Кстати, ты такого Кандыбу не знаешь?
— Сергея Федосовича?
— Его.
— Знаю. Солидный покупатель. В этом мире давно.. Продает иногда живопись. Чаще покупает. Денег полно. Не на антиках живет — это сразу видно.
С Кандыбой мы встретились сегодня утром. Он пригласил в тот же подвальчик. Все было примерно так же. Его дежурная стопка с огурчиком. Моя чашка кофе с каплей коньяка.
Я поизливался в благодарностях за его драгоценную помощь правоохранительным органам. Он принял их снисходительно. Пообещал впредь помогать советом, делом или по-спонсорски, если это нужно для службы, а то и для майора Тихомирова лично. Майору последние слова не особо понравились. Нет, я не против того, чтобы мне оказали посильную спонсорскую помощь. Это, наверное, приятно — принимать такую помощь. Вот только еще не было случая, чтобы я на нее позарился. Я один из тех ментов, к рукам которых за все годы службы ни копейки левой не прилипло. Многие смотрят на таких как на общественно опасных психов. И пускай.
Руководство дало добро на продолжение контакта с Кандыбой. Как-никак за короткое время, по информации от одного источника, поднять два таких дела по нашей линии — это случай уникальный. Два раза он скинул информацию, два попадания в десятку. Я закинул на него спецпроверки в наши информбазы. Получил портрет идеального, правопослушного гражданина. Не судим. Компрматериалов нет. К административной ответственности не привлекался. В уголовных и оперативных делах не проходил.
С час он посвящал меня в таинства антикварного бизнеса, а также давал характеристики на наиболее интересных людей в нем, и, надо сказать, выложил несколько интересных фактов, над которыми можно поразмыслить на досуге. Расстались мы с заверениями дружить и дальше. То, что нам от него надо, было изложено достаточно определенно. Возникал вопрос — чего надо ему от меня.
В руководящих документах по оперативно-розыскной деятельности ясно записано, что оперативники обязаны защищать людей, оказывающих содействие правоохранительным органам на конфиденциальной основе. Дружить с нашей конторой — это значит иметь «крышу», которая выручит в определенной ситуации…
— Дорогой, мое мартини. Твои — свинячьи отбивные, — проинформировала меня Кира, потягиваясь. — У тебя завалялась вырезка.
— Да? — спросил я.
— Сама видела ее в холодильнике.
— Я должен ее жарить?
— Ну не я же, — возмутилась она. — Я в гостях.
— М-да…
— Хотя можно и подождать, — она протянула ко мне руки…
Когда все закончилось, «мартини» в морозилке превратилось в лед…
Стружевский два дня просидел на даче. Опера из наружки сообщали, что он отмокает в водке. На третий день он двинул на Москву.
Бригада наружки вышла со мной на связь.
— Сейчас он на Главпочтамте, — сообщил опер по телефону.
— Что делает?
— Телеграмму посылает. Кажется, международную.
— Надо б разузнать, что, куда.
— Не маленькие. Знаем…
Потом объект направился в Клуб нумизматов. О чем-то беседовал с председателем клуба с глазу на глаз. Оттуда отчалил злой и уставший.
На улице он приклеился к телефону-автомату и начал делать звонки. Номера оперативники срисовать не могли. Слышали только обрывки разговоров, преимущественно типа:
— Где он? Я сколько жду уже! Я ему покажу кузькину мать!.. Завтра, да? Хорошо! Последний раз!
Едва не расколотив телефонную трубку о рычаг, он отправился в магазин. Вышел оттуда с двумя бутылками джина и поехал к себе на квартиру.
Там он засел накрепко и вылезать, кажется, никуда не собирался. Две бутылки джина — на вечерочек ему хватит.
— Запил мужик, — сказал я.
— Видать, хорошо его обули, — Железняков отвлекся от изучения изъятой вчера в Измайлово ворованной иконы. — Жалко даже бедолагу.
— Интересно только, кто ж его так, — задумчиво произнес я. — Завтра ясно станет. Он с кем-то очень хочет встретиться… Я, пожалуй, его с полудня с наружкой потаскаю. У тебя какие планы на завтра?
— Буду бумаги отписывать.
— Тогда с Женькой будь на проводе. Можете понадобиться…
Следующее утро я провел на заслушивании у заместителя
Начальника МУРа по раскрытию убийства Тарлаева. Прошло уже достаточно времени, но шум вокруг дела не утихал.
К группе наружного наблюдения удалось присоединиться только во втором часу. Я словил их около метро «Бауманская». Оперативная машина стояла за трамвайной остановкой.
— Привет, — сказал я старшему.
— Здорово, — он пожал мне руку.
— Как клиент?
— Вон, — старший показал на продовольственный магазин. — Там.
— Затоваривается водкой?
— Пивом. Две бутылки уже выхлебал.
— Звонил куда?
— Полчаса назад.
— По какому телефону?
— Рассмотрели немного. Первые две цифры неизвестны. Потом две тройки, четверка, единица. Последняя — неизвестна.
— Негусто.
— Хоть что-то… Он встречу назначил.
— Гдe?
— Около площади Борьбы. Вход в сквер. Знаешь?
— Представляю примерно. Метро «Новослободская». На сколько?
— Не знаю, — пожал старший плечами. — Ну, где он… — он взял рацию — Четвертый, ответь…
Шуршание, голос;
— Объект начал движение.
— Вижу.
В толпе я с трудом разглядел, как Стружевский вышел из магазина.
— Возьми рацию, — сказал старший, открывая дверцу машины. Он нашарил в бардачке портативную многоканальную рацию и протянул мне. — Она на нашей волне. С шифратором. Особо не приближайся. Твои темные очки его не обманут. Ты ему примелькался. Сорвешь наблюдение.
— Знаю. Не дурной.
— Вот, садится в тачку, — кивнул старший и сел в машину на переднее сиденье рядом с шофером. — Двинули. Мы за ним — ты за нами.
— Понял.
Их «жигуль» с форсированным двигателем — такие делали раньше специально для правоохранительных органов, двинулся вперед.
Стружевский держал курс на назначенное место и вскоре добрался до района метро «Новослободская», свернул на Палиху. Вон и площадь Борьбы.
Он остановил машину рядом с длинным желтым сталинским домом, внизу которого был магазин запчастей. В этом доме жили какие-то шишки, поскольку двор был перекрыт цепью и его стерег цербер в комбинезоне.
Стружевский вылез из салона. Постоял минутку. Прислонился к крыше своей «Ауди».
— Ну, чего волнуешься? — прошептал я, припарковывая машину в отдалении, рядом с оградой сквера. — Давай.
Будто услышав меня, он оторвался от машины, с размаху захлопнул дверь и направился по улице.
С моей позиции я мог видеть остановившийся около ста-' реньких приземистых домишек «жигуль» наружки. Вторую их машину я не видел.
Ну, и кто же тебе, проводник международного поезда, назначил здесь встречу?
Стружевский запер машину, поставил нажатием кнопки на брелоке на сигнализацию и неторопливо пошел по улице.
Народу было немного. Редкие прохожие не заслоняли объект, так что я мог его видеть.