Кот – золотой хвост

– Мне тоже книги нужны.
– Да не так они тебе нужны, как им. Для тебя книги – жизнь, а для них инструмент, как отвертка. Ты берешь в руки томик – у тебя лицо шелковое становится, губы – как у ребенка. А они уголки у страниц отрывают для зубочистки. „Общее дело“…
Николай Николаевич был растерян. Впервые он слышал от Анечки так много слов сразу, и каких слов!
– Ну, знаешь ли… – пробормотал он обиженно выпяченными губами.
– Что „знаешь“, что „знаешь“? – вскрикнула Анечка, всё еще перекрывая руками двери в зал.
Вошли двое школьников в форме и посмотрели на них как на ненормальных.
– Не ожидал я от тебя это услышать, – сказал Николай Николаевич, выдав им учебник Пёрышкина и отпустив с миром. В руках у них были портфели, и неизвестно, сколько Пёрышкиных там лежало, изрисованных вдоль и поперек, но и те, что им выдал Николай Николаевич, были немногим лучше. – Ну, Калерия Ивановна куда ни шло, но от тебя…
– А что Калерия Ивановна? – тусклым голосом сказала, отвернувшись к стенду с газетами, Анечка. – Такой же ненужный человек…
– Да не говори ты этого слова! – закричал Николай Николаевич. – Зачем говорить слова, которые ничего не значат?
– Это слово значит многое, Коля. И ты прекрасно знаешь, что оно значит.
– Понятия не имею… – буркнул Николай Николаевич и побагровел. Но тут же, испугавшись, что Анечка начнет объяснять, сам заговорил поспешно: – Знаю я, почему ты не хочешь, чтобы я выходил в зал.
Анечка растерянно обернулась.
– Почему? – спросила она тихо, и Николай Николаевич понял: не это.
Но уже не в силах остановиться от смущения, забубнил:
– Знаю. Знаю.
Анечка послушала, подивилась, снова повернулась к нему спиной.
И тут, глядя на эту худую, жалкую спинку со странно покатыми плечиками и проступающими сквозь халат лопатками, Николай Николаевич понял: ему не уйти. Он почувствовал на губах солоноватый вкус ее серых, запачканных чернилами ладоней. „Нет! – закричало в нем. – Нет!“ Это было так страшно, что должно было что-то случиться.
Обязательно должно было что-то случиться.
 
13
И случилось: пришла его дивная фея.
Она никогда являлась так рано, было всего только двенадцать часов.
На плечах ее было клетчатое осеннее пальтишко, рыжие густые волосы – в мелких бусинках дождя.
– Извините, – сказала она поспешно, задыхаясь еще от бега по лестнице. – Извините, Николай Николаевич, мне надо с вами поговорить.
Подбородок Николая Николаевича подпрыгнул, губы задрожали.
Помертвев, он присел на край стола.
Шаровая молния за стендом, радуга между книжными полками, синий дождь с потолка – ничто не могло уже удивить Николая Николаевича: фея знала его имя-отчество, но откуда? И, главное, зачем?
Щеки Николая Николаевича загорелись, сквозь стекла рабочих очков они казались круглыми, как райские яблочки. Лицо от восторга приобрело глуповатый и дерзкий вид.
– Да? Я весь внимание, – сказал он как бы с вызовом. – Что вам угодно?
– Не надо так, Николай Николаевич, – проговорила она печально, с видимым удовольствием выговаривая его имя. Одного воспоминания об этом хватило бы ему на всю оставшуюся жизнь. – Вы, конечно, должны меня презирать, я вас очень подвела.
– Почему же? – чужим, каким-то писклявым голосом сказал Николай Николаевич. – Презирать вас я никак не могу.
– Я пришла, чтобы сказать вам: не думайте обо мне плохо. Я не спала всю ночь.
Она отвернулась и шмыгнула носом.
– Простите меня, пожалуйста.
Из комнаты в комнату бесшумно прошла Анечка. Она вся скособочилась от тяжелой стопки книг, которую несла. Косой глаз ее совсем закатился.
– Я на вас не сержусь, – быстро сказал Николай Николаевич. – Тем более что…
Фея ждала. -…тем более что меня всё равно переводят на абонемент. Ведь вы не ходите в абонемент?
Фея молчала. Похоже, она ожидала чего-то другого.
– Значит, мы больше не увидимся, – подвел черту Николай Николаевич.
– Да? – сказала она наконец. – Жаль.
И ушла.
В глубокой задумчивости Николай Николаевич подошел к стеклянной двери, заглянул в зал. Там полно было школьников второй смены, забежавших перед уроками, чтобы что-нибудь друг у друга скатать. Была там престарелая пенсионерка, увлеченно сморкавшаяся над „Новым миром“. Было трое-четверо диковатых студентов, засевших с утра: в двадцать два сорок пять их придется чуть ли не под руки выводить из зала, а они, упираясь, будут перелистывать на ходу учебники.
Привычная утренняя публика… Вечером пойдут другие: старшеклассники – готовиться к сочинению (часто целым классом, и это хуже всего, потому что в зале начинается содом – смешки, записочки, чуть ли не хоровые песни), студенты – рассеянно листать монографии… пять-шесть читателей знающих и следящих, с ними Николай Николаевич особенно любил работать.
Что в абонементе? Выдавать засаленные детективы, разрозненного Конан-Дойля, случайную фантастику… Второсортная жизнь.
 
14
Кот услышал, наверное, как звенели ключи, вышел навстречу из комнаты и сел столбиком на пороге.
– Явился, князюшко мой? – ласково сказал он, и Николай Николаевич удивился еще раз его сипловатому голосу. – Хотел я тут тебе порядок навести, да тряпки не нашел. Как же ты живешь без тряпки?
– Так вот и живу, – усмехнулся Николай Николаевич. – Я, брат Стёпа, и без многого другого живу.
– Что так рано сегодня? – спросил кот, пропустив мимо ушей последнее его замечание.
– Приболел, – угрюмо ответил Николай Николаевич, разуваясь у входа. – Отпросился.
– Ах ты, мать честная, – сокрушенно сказал кот. – Что за лихоманка к тебе привязалась? А я-то хотел тебе дельце одно поручить…
– Что за дельце?
Они оба, Николай Николаевич, а по пятам за ним кот, прошли на кухню.
– Так, реестрик один составить.
– Какой реестрик? – удивился Николай Николаевич.
– Да тут… – замялся кот. – На мне материальная часть висит. Я у них вроде завхоза.
– У кого „у них“? – Николай Николаевич сел на стул. – Что ты мелешь, Стёпа?
Кот обиделся.
– Ну, мелю не мелю – не твоего ума дело, – высокомерно ответил он. – Хотел тебя попросить, да закаялся.
– Брось, Степан Васильевич, – примирительно сказал Николай Николаевич. – Я вон рыбки тебе принес.
Покобенившись еще минут пять-шесть для порядка, кот пошел на примирение.
– Надо мне в своем хозяйстве порядок навести, переписать кое-какой инвентарь. Стар становлюсь, путаю много. Посулю кому – ан нету, выдано или утрачено. Ты человек образованный, помоги старику.
– Какое же у тебя, старика, имущество? – спросил Николай Николаевич.
– Конечно, не то, что раньше, утратил многое, но есть еще кое-что, уберег.
– Да где же твое имущество?
– А вот поедим, тогда. У тебя, я чай, от голода кишки спеклись.
– Тебе в угол на полу или за столом будешь есть?
– За столом, коли не брезгуешь.