Живое и мертвое

– Ты что-то хотел мне сказать? – вяло спросил Санти, когда мать вышла из гостиной, оставив их вдвоем.
Отец отложил бумаги и вперил в сына долгий усталый взгляд, который не предвещал ничего хорошего. Санти тяжело вздохнул, готовясь к трепке.
– Что ты делал вчера вечером? – задал невинный вопрос отец.
– Пил, – честно признался Санти.
– Много?
– Не очень.
– Значит, тебе нельзя пить вовсе, – зло произнес отец и поднялся из-за стола.
– Это еще почему? – взвился Санти.
Он прекрасно знал, что не прав, но еще ничем не показал, что набрался вчера до положения риз. Разве что вышел чуть позже к завтраку. Но это не доказательство вины. А раз доказательств нет, значит, он прав.
– Потому что сын советника не станет вступать в глупые споры, если только он не дурак или не напился до состояния, когда от дурака уже не отличается. – В голосе отца звучал скрежет металла. Весьма неприятный звук. – Твои умственные способности, конечно, оставляют желать лучшего, но дураком я тебя никогда не считал. Выходит, ты набрался и потерял контроль.
Санти смущенно отодвинул тарелку и плеснул себе в чашку из кофейника. Доказательства вины у отца были. Значит, спорить бесполезно.
– Извини, – смиренно проговорил он.
– Ты зря извиняешься передо мной, – отстраненным тоном ответил отец. Хотя по его лицу было видно, что ситуация его более чем тревожит. – «Извини» ты скажешь себе, когда из сына советника станешь простым служащим.
Санти вздрогнул.
– Как – служащим? – промямлил он. – Ты же говорил, что сделаешь меня своим преемником. Ведь преемственность в Совете – это закон.
– Я говорил, что, когда ты закончишь Академию, ты станешь моим преемником. А лет через десять займешь мое место в Совете, если ничем не запятнаешь наше имя. Если! Понимаешь? Если! Если!!! ЕСЛИ!!!
Отец вскочил из-за стола и заходил вдоль столешницы туда и обратно. Возможно, это успокаивало его, но Санти такая привычка раздражала. Будь перед ним кто-то из сверстников, сын советника уже бы гаркнул: «Перестань маячить!» Но перед ним метался диким зверем, запертым в клетку, его отец. А сказать такое отцу он не мог. Приходилось терпеть.
– Если ты будешь паинькой, то добьешься всего, не прикладывая особых усилий. Но с твоим поведением… найдется десяток желающих занять мое место вместо тебя и имеющих на это в сотню раз больше шансов. Зачем ты отправил за забор этого дурня? Из-за этой девки?
– Папа… – не выдержал Санти.
– «Папа», – противным голосом передразнил советник. – Что «папа»? У тебя есть все, чего можно желать в этом городе. Из-за чего ты можешь ввязываться в такие истории и рисковать всем? Либо из-за бабы, либо из-за отсутствия мозгов. Как я уже говорил, на идиота ты не похож.
Санти потупился.
– И ладно бы один раз дурил, – продолжал фонтанировать праведным гневом отец. – Но это уже третий! Третий на твоей совести! Ты представляешь, сколько усилий мне требуется, чтобы замять это дело? Чтобы никто не вывел закономерности…
– Этого больше не повторится, – перебил Санти.
– А больше и не надо. Потому что на этот раз твоя схема по устранению конкурента не сработала. Сердце екнуло. Санти похолодел. Не может быть, неужто Митрик раскололся? Отец тем временем остановился и медленно раскуривал новую сигару.
– Там был один лишний человек, – пробормотал Санти. – Но это не проблема и я…
– Пустошь забери твоего человека! – взорвался советник. – При чем здесь свидетель? Этот твой Винни Лупо жив!
– Как? – потерялся Санти. – В него же стреляли. Он же был обречен. Его должны были…
– Не попали. – Советник выпустил струйку дыма.
– Значит, он вернулся в Витано? – Санти нервно закусил губу.
– Если б он вернулся в Витано, – фыркнул отец, – у нас бы не было проблемы. Ты бы проспорил и перестал думать об этой девке, потому что она в твою сторону больше не посмотрела бы ни разу. Это не проблема. Проблема в том, что он не вернулся. Он ушел.
– Куда? – не понял сын.
– В Пустошь.
– Значит, считай, что он умер. – У Санти отлегло от сердца, и он заулыбался. – Если ушел в Пустошь, считай, труп.
Отец зыркнул злым остервенелым взглядом. Причины такого взгляда Санти не понял. Все же хорошо. Он еще продолжал улыбаться по инерции.
Что-то метнулось на краю видимости. Звонко шлепнуло. Щеку обожгло болью. Он не сразу сообразил, что советник отвесил ему пощечину. Отец не поднимал на него руку никогда. Даже в детстве. И когда мать требовала для сына физического наказания, отец становился на дыбы.
Санти потер щеку. Лицо горело, будто ошпаренное. И не только лицо. С удивлением сын советника понял, что пощечина оказалась не столь болезненна, сколь обидна.
– Сопляк безмозглый, – процедил сквозь зубы отец. – Я думал, что разговариваю с мыслящим человеком, а ты же не соображаешь ничего. Пошел вон отсюда!
Плохо соображая, Санти поднялся из-за стола и на ватных, негнущихся ногах побрел к дверям. Так паршиво, как сейчас, он не чувствовал себя никогда. Ему казалось, что он может все, потому что его папа… Сейчас ему показали, что он не может ничего. Он никто. Чья-то рука одним движением подхватила его с трона вседозволенности и швырнула на помойку в пучину злости, обиды и осознания собственной никчемности и бессилия.
– Сопляк безмозглый, – зло повторил советник себе под нос, когда дверь за сыном захлопнулась.
Он испытывал схожие с сыном чувства. И верх иронии был в том, что если сын чувствовал злость, обиду и бессилие по вине отца, то отец чувствовал все то же самое благодаря выходке сына.
 
7
 
Вначале было слово. Точнее, звук. Звук, издаваемый живым существом. Голос, проще говоря. И в этом голосе Винни уловил птичью трель. Потом возникли мысли, воспоминания, обрывки чего-то большого и неподъемного, что было памятью вчерашнего дня и прожитых до того лет.
Воспоминания о вчерашнем дробились и терялись. Кажется, он напился, а потом… Все, что было потом, показалось бредом, ночным кошмаром. Но кошмаром настолько жутким, что глаза открывать расхотелось.
Винни лежал на чем-то твердом, слушал птичью трель и изо всех сил сжимал веки. Мысли попытались выстроиться во что-то более-менее вразумительное. Если он вчера поспорил с этим именинником, а дальше все было так, как сейчас кажется, то он должен быть где-то в Пустоши. Но ведь в Пустоши не может быть птиц.
Конечно, все, что было видно жителям Витано за барьером, – лишь туман, черная мертвая земля и корявые силуэты лысых деревьев. Что там еще водится, в этой Пустоши, не было доподлинно известно. Но сомнительно, чтобы в краях с таким пейзажем и теми чудовищами, о которых говорят в Академии, а в городе так и просто жуткие истории рассказывают и детей пугают этими байками, могли водиться певчие птицы.
Что тогда? Они полезли наверх, и он заснул на лужайке какого-нибудь фермерского хозяйства? А может, он добрался до дому, но не дополз до кровати и сейчас лежит на полу. Нет, это не пол. Это поросшая травой земля. Поле? Луг? Все же он наверху у фермеров. На кой черт его туда занесло?
Немного успокоившись, думая обо всем этом, Винни приподнялся, решительно открыл глаза и огляделся вокруг. Нет, это была не крыша. Это он понял сразу. И это не Витано. В Витано не было и не могло быть такого бескрайнего луга, такой буйной поросли диких цветов, такого яркого, открытого солнца. И уж тем более в Витано не могло быть черной полоски на горизонте. Деревья, много деревьев. Лес!
Винни никогда не видел леса. Он никогда не мог себе даже представить, что такое лес. Хотя и читал о нем в старых книгах, рассказывающих о тех далеких днях, когда человечество жило по всему миру и не пряталось за барьером в крохотном городке. И хотя назвать Витано крохотным нельзя было, даже будучи вралем, каких поискать, и находясь под мухой, но сути это не меняло.
То, что видел сейчас Винни Лупо, не было его родным городом. И частью города оно тоже быть не могло.