Трущебные люди (рассказы)
Что тебе?
Насчет места... нет ли у вас на заводе...-- под аккомпанемент щелкавших от холода зубов вымолвил подошедший.
-- Замерз, босая команда!.. Ну ступай в сторожку, погрейся уж! -- не отвечая на вопрос, добродушно сказал солдат, окидывая его взглядом.
Молодой человек вошел в маленькую сторожку, теплую, как баня, от накалившейся железной маленькой печки, и поместился у притолоки.
Садись к печке, погрейся,-- пригласил его солдат, что и было немедленно исполнено.
Ну, пропился, что ли, коли на копейкинские хлеба пришел? Впервой сюда?
Да, ни разу еще нигде не работал, хоть с голоду умирай, спасибо еще добрые люди послали, а то хоть и топиться так впору!
А сам из каких? Приказчик прогорелый или из трактирщиков?
Нет, юнкером на Кавказе служил, офицерского чина не получил, вышел в отставку, приехал сюда место искать и прожился...
Сторож переменил тон. На его лице мелькнула улыбка, выражавшая горькое сожаленье и вместе с тем насмешку.
Что ж делать, барин! Не вы первый, не вы по следний! Трудно только вам будет здесь без привычки, народ-от мрет больно! Вот сейчас подпоручика Шалеева в больницу увезли, два года вытрубил у нас, надо полагать не встанет, ослаб!
Неужели рабочим, простым рабочим был подпоручик?
Эх, барин! Да что подпоручик, капитан, да еще какой, работал у нас! Годов тому назад пяток, будем говорить, капитан был у нас, командир мой, на Капказе вместе с ним мы горцев покоряли, с туркой дрались...
Капитан?
Как есть; сижу я это словно как теперь в сторожке... перед рождеством было дело, холодно... Вдруг, слышу, в ворота кто-то стучится -- выхожу. Стоит это он у ворот, дрожит. Сапожонки ледащие, шапчонка на голове робячья, махонькая, кафтанишка -- пониток рваный, тело сквозь видать,-- не узнал я его сразу, гляжу, знакомое лицо, так и хочется сказать: Левонтий Яковлевич, здравья желаю! Да уж изменился больно
ен, прежде-то, при мундире да при орденах, красавец лихой был, а тут осунулся, почернел, опять и одежа... одначе я таки признал его, по рубцу больше: на левой щеке рубец был, в Дегестане ему в набеге шашкой вдарили... Ну, признал я его и говорю: "Вашскобродие, вы ли Левонтий Яковлевич?" А я с ним в охотниках под горца хаживал, так все его по имени звали... Любили больно уж,.. Взглянул ен на меня да как заплачет.
Здравствуй,--гырт,--Размоляев!--Заплакал и я тут... Повел его в сторожку, чайком, водочкой угостил...
И теперь здесь? -- спросил молодой человек.
Нет, барин, зиму-то он выжил кой-как, а весной приказчика поколотил, ну его и прогнали;.. Непокорли вый он был! Да и то сказать опять, человек он за служенный, а тут мужика-приказчика слушайся! Да и что! Господам офицерам на воле жить плохо, особли во у хозяев ежели служить: хозяин покорливости от служащего перво-наперво требует, а они сами норовят по привычке командовать! Вот нашему брату не в пример вольготней: в сторожа ли, в дворники -- везде ходит, потому нам что прикажут, без рассуждений исполняем... Одначе и из нашего брата ныне путных мало: как отслужил службу, так и шабаш, домой землю орать не заманишь, все в город на вольные хлеба норовит! Вон у нас на заводе все, почитай, солдаты...
В сторожку вошел высокий, одетый в оборванный серый кафтан солдат.
Здорово, Капказский, садись! -- приветствовал его сторож.
Здорово!--молвил вошедший и опустился на лавку.
Новенький?--спросил он.
Да, наш капказец, юнкарь! -- ответил Размоляеви вышел из сторожки вместе с барином.
Вот пожалуйте в контору, там есть приказчик, так к нему обратитесь,-указал он на белое одноэтажное здание с вывеской "контора".
В конторе за большим покрытым черным сукном столом сидел высокий рыжий мужчина. -- Что тебе? -- Насчет места...
В кубовщики, четыре рубля в месяц!.. Ванька, сведи его в третий номер,-- крикнул сидевший за столом мальчику, который стоял у притолоки и крутилв руках обрывок веревки.
Сегодня гуляй, а завтра в четыре утра на работу! -- крикнул вслед уходившим приказчик.
II
Иван показал Луговскому корпус номер третий, находившийся на конце двора.
Это было длинное, желтого цвета, грязное и закопченное двухэтажное здание, с побитыми стеклами в рамах, откуда валил густой пар. Гуденье сотни голосов неслось на двор сквозь разбитые стекла.
Луговский отворил дверь; удушливо-смрадный пар, смесь кислой капусты, помойной ямы и прелого грязного белья, присущий трущобным ночлежным домам, охватил Луговского и вместе с шумом голосов на момент ошеломил его, так что он остановился в двери и стоял до тех пор, пока кто-то из сидевших за столом не крикнул ему:
-- Эй, черт, затворяй дверь-то! Лошадей воровал,так небось хлев затворял!
Луговский вошел. Перед ним была большая казарма; по стенам стояли столы, длинные, грязные, обсаженные кругом народом. В углу, налево, печка, в которой были вмазаны два котла для щей и каши. На котле сидел кашевар с черпаком в руках и разливал в чашки какую-то водянистую зеленую жидкость. Направо, под лестницей, гуськом, один за другим, одетые в рваных рубахах и опорках на босую ногу, толпились люди, подходя к приказчику, который, черпая стаканчиком из большой деревянной чашки водку, подносил им. Каждый выпивал, крякал и садился к столу. Приказчик заметил Луговского.
Новенький, что ли?
Да, сейчас нанялся!
-- Ну, иди, пей водку да садись ужинать. Луговский выпил и сел к крайней чашке, около которой уже сидело девять человек. Один, здоровенный молодой малый, с блестящими серыми глазами, с бледным, утомленным, безусым лицом, крошил говядину и клал во щи из серой капусты. Начали есть. Луговский, давно не пробовавший горячей пищи, жадно набросился на серые щи.
Ишь ты, слава богу, с воли-то пришел, как ест!
В охотку еще! -- пробормотал седой старик с землистым цветом лица и мутными глазами, глядя на Луговского.
А тебе и завидно, ворона старая! -- заметил старику крошивший мясо парень.
Не завидно, а все-таки...-- ответил старик, вытаскивая из чашки кусок говядины.
Раз!--раздалось громко по казарме, и парень, крошивший говядину, влепил звучный удар ложкой по лбу старику.
Ишь, ворона, все норовит как бы говядинки, а другим завидует!
Чего дерешься, Пашка?--огрызнулся на парня старик.