Штрафбаты по обе стороны фронта
Гольбрайх объясняет эту разницу в поведении так же, как и его «коллега» Пыльцын — в штрафбатах отбывают наказание проштрафившиеся офицеры, надеющиеся в бою заслужить возвращение на свои прежние должности.
Итак, с принципиальной разницей между штрафных ротами и штрафными батальонами тоже всё понятно.
А где бестолковое стадо потенциального «пушечного мяса», легко уничтожаемого немцами? Пыльцын вспоминает о блестящих действиях подлинных профессионалов войны, способных, например, быстро открыть огонь из захваченных орудий. Офицерская часть, что же в этом удивительного. И артиллеристов в ней тоже хватает.
Кстати, штрафбатовцы с успехом осваивали и трофейные боеприпасы. [52] «Всего-то» и надо, что скорректировать таблицы дальности стрельбы и открыть огонь. Для хорошо подготовленного взвода миномётчиков в этом нет ничего невозможного.
Находились специалисты и для трофейной бронетехники. Вот эпизод из боя на Наревском плацдарме: «Вокруг “фердинанда” суетились несколько наших бойцов. И вдруг чудовище это вздрогнуло, взревев двигателями, стало разворачиваться и сделало несколько выстрелов из пушки в сторону немцев. Оказалось, бывшие танкисты всё-таки справились с этой трофейной махиной» . [53]
Офицерская часть, где найдутся специалисты — практики едва ли не всех родов войск — грозная сила. Интересно было бы посчитать — сколько обычных стрелковых батальонов соответствовали штрафбату по боеспособности?
Атака на минное поле
Но и случаи, когда эту грозную силу, что называется, «подставляло» командование, в истории 8-го отдельного штрафбата тоже имели место.
В воспоминаниях Александра Пыльцына есть описание боя, в котором роту из штрафбата послали в атаку по, как выяснилось, не обезвреженному минному полю. Произошло это осенью 1944 года в период, когда батальон был переподчинён — теперь его судьба зависела не от командующего 3-й армии Александра Васильевича Горбатова, а от командующего 65-й армии Павла Ивановича Батова. Кроме того, в батальоне появился новый командир. Именно командарма и нового комбата посчитал Александр Пыльцын виновниками того, что произошло:
«Пришла группа сапёров, чтобы сделать проходы в минном поле перед нашей ротой. Меньше чем через час они вернулись, и их командир сообщил, что перед нами мин вообще нет, они не обнаружили никакого минного поля.
Эта весть в мгновение облетела всех и заметно подбодрила бойцов» . [54]
То, что сапёры солгали, выяснилось уже во время атаки:
«Но когда я бросился к цепи атакующих, то, пробежав метров 50 и почти догнав их, вдруг увидел, что у самых ног бойцов взметаются фонтаны из клочьев земли и люди падают. На моих глазах взрыв произошел под пулемётчиком Пушкиным. Я видел взлетевшее в воздух колесо его станкового пулемёта и не мог понять, что происходит. Ведь минного поля нет, но всё похоже на то, будто люди подрываются на минах…
Несмотря на напряжённую, опасную обстановку, складывающуюся у нас теперь, мысли лихорадочно искали причины колоссальных потерь там. перед первой немецкой траншеей. И всё более в них проскальзывало предположение, что ужасная картина эта уж очень похожа на обыкновенные подрывы на минном поле. Свежо ещё было впечатление от собственного печального опыта. Гнал эти мысли, как самые невероятные: ведь сапёры сказали, что мин вообще не было…
И вот полгода спустя комбат (уже к тому времени полковник) Батурин на батальонном празднике под Берлином 9 мая 1945 года в честь долгожданной Победы открыл мне эту тайну. Он сказал мне “по секрету”, что тогда по приказу генералы Батова (а я не без оснований подумал, что уж точно и с его, Батурина, согласия) нашу роту сознательно, преднамеренно пустили па минное поле. “Оправданием” этого комбат считал то, что оно немцами было “засеяно’ минами с “неизвлекаемыми” взрывателями. Не очень в это верилось. Признавал же генерал Батов в своих воспоминаниях, что его войска несли там большие потери. Вот, наверное, чтобы их меньше увеличивать, принял Павел Иванович такое решение.
А Батурину нашему, видимо, хотелось получить хотя бы первый орден за войну, пусть и таким простейшим путём» . [55]
Увы, подобные трагические случаи происходили не только в штрафных, но и в обычных стрелковых частях.
Американские консервы и украинское сало
По свидетельству Александра Пыльцына, их очень неплохо кормили:
«Выдали нам и наборы сухих продовольственных пайков… туда входили небольшие консервные баночки с американским непривычно остро пахнущим сыром (все американское и английское по-прежнему называли у нас “вторым фронтом”) да солёное немного пожелтевшее, но не потерявшее от этого своей прелести украинское сало. Все это было выдано нам из расчёта 3–5 суток активных боевых действий. Правда, предусматривалось хотя бы раз в сутки горячее питание из наших походных кухонь, к регулярности и полновесности порций которых мы так привыкли за время нахождения в обороне. Тыловые службы хорошо позаботились даже о ремонте и замене износившейся обуви». [56]
Как это не похоже на традиционное представление о голодном и оборванном «пушечном мясе»!
Готовили штрафбатовцев к бою, используя индивидуальные графики занятий. Миномётчики почти каждый день тренировались в стрельбе с закрытых позиций, расчёты противотанковых ружей палили по подбитому немецкому танку. Мало того, даже из трофейных немецких фаустпатронов штрафники могли пострелять во время обучения.
Из массы бывших офицеров выделялись пехотинцы, назначавшиеся заместителями командиров взводов (напомним, что командир взвода и выше — из постоянного состава штрафбата). Затем подготовленные и основательно вооружённые штрафбаты выполняли роль ударных частей, решавших особые задачи. Похоже, что при их создании вспомнили о белогвардейских офицерских батальонах гражданской войны, что не афишировалось по понятным идеологическим причинам.
У штрафников назад пути не будет
А вот задачи перед штрафбатами ставились действительно сложнейшие. Офицерские батальоны были надёжным боевым инструментом, который не подведёт ни при каких обстоятельствах. «Наши подразделения были срочно переброшены на самое опасное направление, усилив собой боевые порядки полка. Перемешавшись с его солдатами, мы заметили, что в их рядах возникло какое-то оживление. Ведь понимали они, что рядом с ними в роли рядовых бойцов находились недавние офицеры в самых разных званиях и в атаку они пойдут вместе. И в них будто влилась какая-то свежая необоримая сила», [57] — вспоминал Александр Пыльцын об одном из боёв.
В последние месяцы войны в 8-м отдельном штрафном батальоне среди пополнения «переменного состава» стали прибывать и бывшие заключённые, что приходилось учитывать при организации боевой подготовки:
«Как мне кажется, впервые за все время существования нашего штрафбата стала появляться у нас, хоть и редко, но новая категория штрафников: бывших офицеров, осуждённых ещё в первые годы войны и даже до её начала и отбывших уже некоторую часть своего длительного наказания либо в тюрьмах, либо в лагерях. Как стало нам понятно, их на фронт не этапировали, как уголовников в штрафные армейские роты, а направляли исключительно на добровольных началах, хотя, наверное, и в сопровождении какой-то охраны».
«Формирование и обучение шло установленным порядком, боевая учеба была весьма напряжённой. Как всегда, особое внимание обращаюсь на штрафников — бывших офицеров тыловых служб, а также лётчиков, танкистов и вообще на всех, у кого были слабые навыки владения оружием и недостаточная маршевая подготовка. А тем более, на бывших заключённых, которые быт и физически слабее других, и оружие давно в руках не держали.