Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)
Центр города был застроен в 1955 г. в господствовавшем тогда архитектурном стиле сталинского ампира. Четырехугольник: гостиница, штаб полигона, универмаг, дом офицеров. Как-то в штаб полигона, в просторечии «Пентагон», ворвался прапорщик Шишкин — «Шишуля». Дело было глубокой ночью, он уже не сознавал, куда шёл — пёр на свет справить нужду. В центре города находилась и комендатура. Как рассказывал командир части:
— У меня служебный день начинается с поездки в комендатуру.
Перед ней обычно стоит толпа УАЗиков, все забирают своих.
— Смотрю, не я один. Ну, заебись.
Хуже, если никого нет. Значит, тебя — к начальнику полигона, начальник штаба с удовольствием доложит.
За площадью был разбит парк имени 30-ти летия Победы — заросли тугая и камыша, проросшего сквозь асфальтированные дорожки. Там даже пить было противно. В районе, где проживал генералитет, был парк с берёзами и соснами. Ещё один шикарный парк, даже с травой, имелся в госпитале. Как-то на нашу площадку шефы-днепропетровцы вместе с ракетами привезли вагон чернозёма для благоустройства. Додумались! Прапорщики мешками растаскали его по огородам.
Культурным центром города служили гаражи. Больше развлекаться было негде; приедет Пугачёва — билеты не купишь, а гаражи всегда под рукой. Разделялись они по предназначению на две группы: лодочные или автомобильные. Хотя и лодок, и машин и в тех, и в других было минимум. Район гаражей назывался «Шанхай»… Гаражи железные, полужелезные, гнутые кузова, мусор, вокруг ни единого деревца. Возводили даже двухэтажные сооружения из жести и палок, куда там капиталистическим бидонвилям. Строили по достатку. Наконец возник кооператив, вносили за гаражи по 700-900р. Как ими гордились! Потом додумались строить кирпичные. Всех принудительно загоняли в кооперативы. Председателями, как правило, были заматеревшие майоры — начальники инженерной службы. На строительство загоняли всю инженерную технику полка, которая там и заканчивала свою службу от чрезмерной и безграмотной эксплуатации. И всё пропало… Пустыня взяла своё.
В выходные дни гаражи служили местом культурного досуга горожан. В субботу, к десяти часам, бросали все дела. Собирался бомонд — вся уважающая себя часть мужского населения. Шли семьями, с детьми, жарили шашлыки, пекли картошку. Более удачливые угощали сайгачатиной. Названия улиц говорили сами за себя: Трехлитровая, Спиртовая, Пьяная, Трехсорокакопеечная. Если не было бескормицы, можно было метнуться за выпивкой к «апе» в Тюратам. Но обычно обходились местными ресурсами.
Собравшимися особенно ценились гаражи без машин. У «бати» Смирнова в подвале была установлена 200 литровая бадья из нержавейки; в неё засыпали пол-мешка сахара, килограмм дрожжей. Воду брали из отопительной системы. Кому взбредёт в голову ехать в город за водой? Народ вкушал свободу целый день.
Периодически проводились парады и демонстрации. Вы когда-нибудь видели парад боевых частей? Командование полигона не могло собрать состав парадных расчётов с полигона и доверяло подготовку командирам частей. Те, в свою очередь, передоверяли замкомандирам. Готовить парады было их основной обязанностью. Состав парадных расчётов менялся каждый день. Нужно было набрать коробку из ста офицеров, свободных от службы. Тех не хватало, поэтому на прапорщиков одевали капитанские и майорские формы. Размеры плацов в частях также не совпадали.
Вся эта банда 5 ноября появлялась в Ленинске на генеральную репетицию. Поглядеть на это несусветное зрелище собирался и стар и млад. Описать увиденное невозможно. Над городом стоял мегафонный мат. Каждый командир вёл свою коробку. Командир доверял мне возить знамя части в машине, чтобы не украли ордена. Распускать на обед боялись — рядом находились магазины. Как-то совершили такую ошибку — половина народу напилась, а другая половина разбежалась. Часов через пять неустанного труда очерёдность уже не путалась. Шли нестройными рядами под барабан, некоторые не в ногу. Всех тешило, когда шли офицеры военно-строительных частей. Их немытые локоны из-под засаленных фуражек лежали на воротниках шинелей.
— Вы бы хоть раз в году постриглись!
Оркестром руководил майор, дослужившийся до старшего лейтенанта. Он был выпускником дирижёрского факультета, даже написал какую-то увертюру. Но этот непонятный москвич спился. Все относились к нему с сочувствием. Оставить человека неопохмелившимся считалось на полигоне страшным грехом. Утром на разводе сердобольный командир, видя мучения некоторых, бросал сквозь зубы:
— Пойди к начальнику тыла!
Или:
— Пусть Кожанов тебя примет.
А бедному дирижёру похмелится не давали дня три перед парадом. По сторонам с подозрительным видом (чтобы не поднесли) стояли два политработника. На парад все брали с собой спиртное во флягах. В ожидании прохождения, над толпой стоял сигаретный дым и винный дух. Дирижёр в куцей шинельке, синий, трясущийся, но не от холода, выглядел жалобно. Из толпы доносились сочувственные голоса:
— Пашка, сыграй им, сукам.
После парада начинали двигаться демонстранты. Процентов восемьдесят населения полигона составляли гражданские. Ими же, в основном, и был заселён сорокатысячный город Ленинск. ЦК КПСС имел представление о ценности кадров РВСН, поэтому войска опекали «промышленники» из ВПК. Завод-изготовитель до момента попадания ракеты в цель отвечал за неё наравне с военными, и даже больше. Наше дело — нажимать кнопку и при монтаже выполнять несущественные работы. Без гражданских ракеты бы не летали вовсе. Жилось им в пустыне неплохо: получали зарплату и командировочные, а это где-то шесть рублей в день. На заводе он получал сто сорок с прогрессивкой, на полигоне — шестьсот, и за два года мог решить все свои материальные проблемы. Уезжая, бронировал квартиру; в Ленинске получал ещё одну; на площадке жил в гостинице. На нашей площадке тоже была такая, называлась «На семи ветрах». Даже своих звероподобных вахтёров привозили и платили им по четыреста рублей в месяц. Были целые закрытые зоны. Я с трудом туда прорывался — ходил в зимний бассейн, а в столовой на один рубль можно было нажраться до отвала.
Начальник экспедиции — заместитель директора объединения — был царь и Бог… Зимой ходил, как полярник: в дохе до пят, обшитой «чёртовой кожей», унтах или генеральских валенках, рысьей шапке. Ему по тем временам каждый командированный отстёгивал по сто рублей в месяц. Если что не так — тут же донос начальнику экспедиции. Затем на первый самолёт, и — домой. На завод уже летел с понижением.
Средств у предприятий ракетно-космического комплекса хватало, возводили целые оздоровительные городки. Я побывал в одном. Моя жена дружила с женой секретаря Горкома партии и нас пригласили в гости на выходные. Местность была весьма благоустроена. Резные фанзы в китайском стиле, система прудов, полно водоплавающей птицы, рыб и речных змей. Плывёшь, и вдруг рядом с тобой поднимается из воды змеиная голова…
Мощь ВПК ощущалась. Вели себя промышленники вальяжно, руководство полигона ни во что не ставили.
Предприятия ракетного комплекса, чтобы ввести империалистов в заблуждение, были замаскированы под «народно-хозяйственные» — молокозавод, кирпичный завод, льнокомбинат… Несли плакаты с соответствующими призывами, а так как все друг друга знали, угорали со смеху. При прохождении, «военторг» напивался в дымину, некоторых тащили под руки. В ожидании очереди все пили. Военторг ещё нагло закусывал дефицитными колбасами, вызывая всеобщую ненависть и презрение трудящихся. Народ пил за очередную годовщину советской власти, поэтому замполиты их не трогали, боялись нарваться на грубость. Поэтому, бывшие на параде, первым делом спешили присоединиться к семьям и пройти ещё раз. Никакой принудиловки не было, каждый хотел повстречаться со знакомыми и «весело провести время». Самое смешное, что на трибунах стояли такие же сизоносые. Только от них шёл лёгкий коньячный дух. То же самое наблюдалось и на выборах. Тогда власть относилась к ним серьёзно. Как-то в нашем доме потекла труба. Бабы залупились: