Стихотворения и поэмы. Дневник
Часть 25 из 40 Информация о книге
«Мне вспоминать сподручней, чем иметь…»
Мне вспоминать сподручней, чем иметь.Когда сей миг и прошлое мгновеньесоединятся, будто медь и медь,их общий звук и есть стихотворенье.Как я люблю минувшую весну,и дом, и сад, чья сильная природатрудом горы держалась на весуповерх земли, но ниже небосвода.Люблю сейчас, но, подлежа весне,я ощущала только страх и вялостьк объему моря, что в ночном окнемерещилось и подразумевалось.Когда сходились море и луна,студил затылок холодок мгновенный,как будто я, превысив чин ума,посмела фамильярничать с Вселенной.В суть вечности заглядывал балкон —не слишком ли? Но оставалась радость,что, возымев во времени быломдень нынешний, – за всё я отыграюсь.Не наглость ли – при море и лунеих расточать и обмирать от чувства:они живут воочью, как вчерне,и набело навек во мне очнутся.Что происходит между тем и теммгновеньями? Как долго длится это —в душе крепчает и взрослеет теньоброненного в глушь веков предмета.Не в этом ли разгадка ремесла,чьи правила: смертельный страх и доблесть, —блеск бытия изжить, спалить дотлаи выгадать его бессмертный отблеск?Описание ночи
Глубокий плюш казенного Эдема,развязный грешник, я взяла себеи хищно и неопытно владелауглом стола и лампой на столе.На каторге таинственного делао вечности радел петух в селе,и, пристальная, как монгол в седле,всю эту ночь я за столом сидела.Всю ночь в природе длился плач раздорамежду луной и душами зверей,впадали в длинный воздух коридора,исторгнутые множеством дверей,течения полуночного вздора,что спит в умах людей и словарей,и пререкались дактиль и хорей —кто домовой и правит бредом дома.Всяк спящий в доме был чему-то автор,но ослабел для совершенья сна,из глуби лбов, как из отверстых амфор,рассеивалась спёртость ремесла.Обожествляла влюбчивость метафорпростых вещей невзрачные тела.И постояльца прежнего звалаего тоска, дичавшая за шкафом.В чём важный смысл чудовищной затеи:вникать в значенье света на столе,участвовать, словно в насущном деле,в судьбе светил, играющих в окне,и выдержать такую силу в теле,что тень его внушила шрам стене!Не знаю. Но еще зачтется мнебесславный подвиг сотворенья тени.Описание боли в солнечном сплетении
Сплетенье солнечное – чушь!Коварный ляпсус астрономоврассеянных! Мне дик и чужднедуг светил неосторожных.Сплетались бы в сторонней мгле!Но хворым силам мирозданьяугодно бедствовать во мне —любимом месте их страданья.Вместившись в спину и в живот,вблизи наук, чья суть целебна,болел и бредил небосводв ничтожном теле пациента.Быть может, сдуру, сгорячая б умерла в том белом зале,когда бы моего врачаГазель Евграфовна не звали.– Газель Евграфовна! – изрекбелейший медик.О удача!Улыбки доблестный цветок,возросший из расщелин плача.Покуда стетоскоп глазелна загнанную мышцу страха,она любила Вас, Газель,и Вашего отца Евграфа.Тахикардический буянморзянкою предкатастрофнойпроизводил всего лишь ямб,влюбленный ямб четырёхстопный.Он с Вашим именем играл!Не зря душа моя, как ваза,изогнута (при чем Евграф!)под сладкой тяжестью Кавказа.Простите мне тоску и жуть,мой хрупкий звездочёт, мой лекарь!Я вам вселенной прихожусь —чрезмерным множеством молекул.Не утруждайте нежный умобзором тьмы нечистоплотной!Не стоит бездна скорбных лунпечали Вашей мимолетной.Трудов моих туманна цель,но жизнь мою спасет от крахавоспоминанье про Газель,дитя добрейшего Евграфа.Судьба моя, за то всегдаблагодарю твой добрый гений,что смеха детская звездаживет во мгле твоих трагедий.Лишь в этом смысл – марать тетрадь,печалиться в канун веселья,и болью чуждых солнц хворать,и умирать для их спасенья.Не писать о грозе
Беспорядок грозы в небесах!Не писать! Даровать ей свободу —невоспетою быть, нависатьнад землей, принимающей воду!Разве я ее вождь и судья,чтоб хвалить ее: радость! услада! —не по чину поставив себяво главе потрясенного сада?Разве я ее сплетник и враг,чтобы, пристально выследив, наспех,величавые лес и оврагобсуждал фамильярный анапест?Пусть хоть раз доведется умубыть немым очевидцем природы,не добавив ни слова к тому,что объявлено в сводке погоды.Что за труд – бег руки вдоль стола?Это отдых, награда за муку,когда темною тяжестью лбаупираешься в правую руку.Пронеслось! Открываю глаза.Забываю про руку: пусть пишет.Навсегда разминулись – грозаи влюбленный уродец эпитет.Между тем удается рукедетским жестом придвинуть тетрадкуи в любви, в беспокойстве, в тоскевсё, что есть, описать по порядку.