Затерянные в Чарусах (СИ)
Утром Валерий окончательно понял, что не представляет куда идти. На небе сплошные облака, низкие, некрасивые, словно из грязной пены. Они никуда не двигались, так что надежды на солнце, верный ориентир всех потерявшихся, не предполагалось. На болотах лежал туман — вечный враг путников. Но сидеть и чего-то ждать — глупо. Однако куда идти? Просто так, наобум, куда попало? Надо попробовать еще раз определиться со сторонами света. Вот дерево. У самых корней поросло мхом. Если природа здесь не сошла с ума, юг — там…
Валерий побрел по болоту. Он продолжал таскать клоки мха и с какой-то безнадежностью, но упрямо, развешивал его на коряги. Иногда останавливался и подолгу всматривался в почти невидимый горизонт. Вздыхал, бормотал слова успокоения и снова устремлялся вперед…
2
К вечеру он вышел на тот же клочок земли, на котором ночевал накануне. И даже обрадовался. Все-таки не занесло его куда-то в неведомые дали. Он все еще здесь, буквально в нескольких километрах от лесной дороги. А там до деревни… сколько? Далековато. Ну и что? Все-таки по лесу…
Пока совсем не стемнело, Валерий изучил приютивший его островок суши. Нашел несколько сыроежек. Собрал большую охапку хвороста, развел костер. Потом добавил сухого мха на постель, поджарил грибы и стал думать: «Прав был шофер, подивившийся моей самоуверенности. Будь у меня компас, я бы уже давно сидел перед телевизором».
Он вспомнил свою квартиру, в которой годами создавал удобное обиталище. Там было все, чтобы чувствовать себя комфортно. И вот он, тридцатилетний балбес, сидит здесь среди бескрайних болот, где даже птиц не видно. Самоирония Валерия вдруг сменилась ужасом. Ведь там, на «Большой земле» его даже не хватятся. Он не женат. Мать живет в другом городе. Никто из друзей не знает, что их приятель поехал промышлять в болота. Он в отпуске, так что сослуживцы удивятся только дней через двадцать. Ну а шофер давно о нем забыл, о чем сам Валерий глупо позаботился. Да и не знает шофер о нем ничего, кроме имени.
Ну и дела… Он укрыл ноги мхом и попытался уснуть. Утро вечера мудренее. До чего же глупая поговорка. Именно вечером он всегда что-то решал и придумывал. А утром… мозг во власти сна… чай… булочка с маслом… потом — дурацкая, никому не нужная работа…
Ему приснился замечательный сон. Он гулял по невероятно красивому саду. Яблоки, груши гроздьями теснились на обвисших от тяжести ветвях. Неведомые деревья с бордовой листвой были усыпаны ягодами похожими на чернику. Он ел эти плоды и чувствовал их необыкновенный вкус… Но вдруг чувство необъяснимой тревоги проникло в сердце, сковало движения и стало захватывать все его существо. Подул ветер, сначала слабый, потом все сильнее, сильнее, и вместе с ним начал нарастать какой-то непонятный звук, более похожий на вой. Как будто сказочное чудовище вопило, сзывая леших, кикимор и прочую лесную нечисть на колдовское сборище. Ветер превратился в ураган, который сливался с этим жутким воем, срывал с деревьев листву, плоды, ломая ветви. Ужас заставил его проснуться. Вскочив, он ошарашено огляделся, не понимая, где находится. Во рту отчетливо присутствовал вкус тех незнакомых ягод. Но стоило пошевелить языком, и ощущение исчезло.
Стряхнув мох с одежды, Валерий поворошил палкой угли в потухшем костре. Подобрал засохший почерневший гриб и с отвращением съел его. Еды больше не было. Нехотя пожевал клюкву, допил остатки лимонада. Почти с безразличием отметил, что туман исчез. Тщательно обследовав все приметы, которые помнились со школьных времен, он надел рюкзак, подхватил сумку и ринулся вперед. — «Нет, спешить не стоит, это неправильно», — подумал вскоре. Идти было тяжело, намного тяжелее, чем вчера. Наверное, из-за нехватки еды, да сказывалась физическая усталость. Эволюция приспособила человека передвигаться по твердой земле, а не по этой колышущейся поверхности. — «Главное — не паниковать, — изо всех сил убеждал себя Валерий. — Намечаем впереди цель и идем прямо к ней. Новая цель и снова вперед. Чтобы не кружить, надо идти только по ориентирам. Я ведь материалист, я знаю, что человека не леший кружит. Просто левая нога делает шаг чуть-чуть короче, чем правая. И если путник идет просто вперед, как ему кажется, то будет всего лишь ходить по большому кругу. Что я вчера и продемонстрировал наглядно».
…Валерий навесил на сухое деревце мох. Посмотрел назад, посмотрел вперед, влево, вправо. Везде одно и то же… — «Нет, болота не бесконечны. Пусть двадцать, тридцать километров, пусть пятьдесят местами. Я видел когда-то карту этих мест и знаю: болота огромны, но не бесконечны, нет, не бесконечны. Выйти хотя бы в лес, а там всегда можно найти дорогу. В лесу есть еда — грибы, там можно поймать ежика и съесть его, как Маресьев. Там есть возможность разжечь костер, там можно кричать и кто-нибудь отзовется»…
С тоской осмотрев панораму болот, Валерий решительно двинулся вперед. — «Хорошо, что сегодня нет тумана». — Он уже давно перестал замечать россыпи клюквы, лишь механически развешивал мох на ориентиры, которых достиг, и намечал новые. — «Нет, я явно иду куда-то не туда. Я чувствую это. Мне кажется, что по своим ориентирам я иду в сторону юга. Но тогда уже давно пора бы выйти на дорогу. Или в лес. Там есть река — Хловица. Она вытекает из болот Новгородской области и не пересечь ее невозможно. Где-то я опять развернулся. Только на севере эти болота расходятся в ширину, а в длину… Нет, про длину лучше не думать. Там же сплошные непроходимые болота. В длину я не пойду. В длину — это верная гибель. В длину это… чужая планета… Кто вообще знает, что там дальше… в длину». — Валерий потряс головой. Он явно бредил. И даже не просто бредил. Он уже давно никуда не шел, а сидел среди зарослей багульника и видел сны. Про эти болота… Сумка исчезла, хорошо хоть пластиковую бутылку сунул в рюкзак. Будет вода — надо наполнить. Но сейчас он не хотел ни есть, ни пить. Надо выбираться отсюда подальше… от багульника… как можно дальше…
Он снова побрел вперед и уперся… в топи. — «Нет, все-таки я иду куда-то не туда». — Похоже, он сбивался с правильного направления каждый раз, пока обходил эти многочисленные трясины. Что ж, по болотам прямые пути не проложены. Выбор невелик: идти назад или обогнуть гиблое место. — «Как велико оно может быть? Сколько километров. А если несколько десятков?» — Он пошел вдоль, стараясь не оступиться и сохранить ориентацию, но увидел впереди такую же жуткую топь. Опять свернул, прошел немного и заметил узкий проход, не очень надежный, но вроде бы не слишком опасный. Стал прыгать с кочки на кочку. Однако и впереди пролегала непроходимая трясина. Вернулся назад… тоже трясина. — «Как же я тут прошел? А… вон там, в сторонке большая кочка, дальше еще одна…». — Валерий вытер проступивший на лбу пот. Прыгнул и… провалился по пояс. С трудом дотянулся до тонкой корявой березки и, обмирая от страха, что хилое растение не выдержит его веса, кое-как выбрался. Он вдруг отчетливо осознал: если сейчас запаникует — пропадет. — «Как же я сюда попал? Не торопись, смотри, думай… Вот с той кочки я, скорее всего, перепрыгнул на эту. Так… возвращаемся. А там осока примята, наверняка это тоже мой след. Спокойно… не спеши… отлично! Я все делаю правильно… Вот и топь — та самая, что преграждала путь. А там болото. Дорогое, любимое, на котором хоть прыгай, хоть танцуй. Так… а куда мы теперь пойдем? Топь непроходима. Значит, назад, обогнем ее с другой стороны и вперед, никуда не сворачивая. Я выйду из этого проклятого болота. Я — человек разумный, не раз бывал в походах. Я знаю, как отличить юг и север… Вот и лишайник. Он растет… а с какой стороны он растет? Конечно, с севера. Значит… юг — там…».
Валерий сделал еще несколько шагов. — «Опять лишайник. Но… на этом деревце он вроде бы с другой стороны. Так-так… Я что-то путаю». — Валерий вернулся. — «Нет, здесь он с противоположной стороны. Ну и дела…». — Впервые за эти дни подступило самое настоящее отчаяние. Даже когда провалился, он не потерял самообладания, что, скорее всего, и спасло. Сейчас хотелось просто разрыдаться. Оставалось одно: разыскать большие заросли багульника, усесться среди него и забыться… Валерий пошел вперед. Бездумно, словно автомат, передвигал ногами и шел, шел, шел… Теперь он боялся даже размышлять, потому что все мысли сводились к одному: «Каюк тебе, братец…».