Затерянные в Чарусах (СИ)

— Ладно, — сказала Лида, когда они отошли подальше, — вечером в гости к ним сходишь. Сейчас пойдем к Прошке наведаемся, а потом я избы покажу, в которых жить можно. Здесь много пустых домов, но лучший — Ивана. Вот бы тебе в нем поселиться! И жернова в нем хорошие…
— Зачем нам идти к какому-то Прошке? — перебил Лиду Валерий. — И зачем нам какие-то дома осматривать?
— Так ведь все равно придется ко всем ходить, — принято у нас так, а Прошка тут рядом живет. Да и человек он такой — строгий — лучше сразу ему показаться, а то упаси бог, невзлюбит. Прошка он… — Лида запнулась, но тут же затараторила снова: — Дом профессора на холме, а где Мисос живет — не знаю. Может, и в лесу, а, может, в пустых домах ночует.
— У вас и профессор свой есть? — удивился Валерий. — Он тоже считает, что ваша деревня единственная в мире?
— Не знаю. Он появился, когда я совсем маленькая была. Хороший человек. Никогда никуда не уходил.
— Это, конечно, главное достоинство.
Лида не поняла намека. Она попыталась задуматься, но, не осилив ответ, опять принялась расхваливать свою деревню и всех, кто в ней обитает.
То немногое, что Валерию удалось услышать от встретившихся местных жителей, очень не нравилось ему. Вся эта недосказанность, двусмысленность — настораживали и он решил, что самое нужное сейчас — собрать побольше информации. Хотя что-то подсказывало — ту, которая ему нужна, он ни от кого не получит.
— А Прошка этот мне поможет? — спросил так, как бы на всякий случай.
— Нет, что ты! Он хоть и не коренной наш, но об уходе лучше не заикайся. Разозлится. Топором кинется. Грозиться будет. Но, если сделать вид, что останешься, тогда поросенка подарит. Будешь свой морс иметь.
— Что-то не хочется мне к этому Прошке идти.
— Тогда к профессору пойдем. Он умный. И добрый. И никогда никуда не уходит. Да и вообще по болотам не шляется. Он всех в шахматы учит играть. Я пробовала, но очень мудрено это, неинтересно.
— Нет, в шахматы я сейчас играть тоже не намерен. Как-нибудь потом. Если заблужусь и опять вернусь.
— Тогда давай дома посмотрим. Понравится какой — жить в нем будешь. Коли захочешь. Вот уйдешь ты, побродишь по болотам, юг свой поищешь, намаешься…
— Ну, хорошо, показывай. Это даже интересно.
Лида сразу повеселела. Она забежала вперед, развернулась к Валерию и пошла что-то говорить и говорить, вовремя поворачивая и нагибаясь под нависшими ветвями, — ни разу не оступившись, ни за что не зацепившись, ни обо что не стукнувшись.
— Вот дом, про который я говорила. Иван в нем поселился после того, как в деревню пришел. А случилось это очень давно, только Сом помнит, хотя сам был маленьким. И человеком Иван был хорошим. Добрым таким. И изба его хоть и старая, но не гнилая. Чуток, где подправить, и живи…
Они подошли к дому. Дверь плохо открывалась, зацепляясь за крыльцо. В горнице было чисто, ничего не валялось, на столе стояли глиняные горшки. Старая русская печь прикрыта заслонкой. Вдоль стен тянулись длинные лавки.
— Как тебе? — спросила Лида.
— Нравится, — покивал головой Валерий.
Лида обрадовалась, засуетилась. Показала погреб, сундук со шкурами, невероятной старины каменные жернова.
— Вот ценность великая. Будешь людям муку молоть — они тебе за это и мясо, и молоко, и соль принесут.
— Чего же вы эти жернова себе не заберете?
— Ты что! Разве можно такое… Жернова ведь из этого дома. Кто здесь живет — тот им и хозяин.
— А сейчас, где муку мелете?
— Да здесь же. Сюда приходим. Но это до тех пор, пока не живет тут никто.
— Иван, как я понимаю, умер. Почему же нельзя перенести жернова в другой дом?
— Вот недолугий! Жернова всегда в этом доме стояли. Ведь вещи — они не живые — они дому принадлежат. Вот человек — он душа подвижная. Человек то тут, то там: кто-то заболел, кто-то утонул, кто-то сам по себе помер…
— Интересная концепция. Возможно, что и не глупая. Я вижу, у вас ни замков здесь нет, ни засовов.
— Что за замки такие. Запоры, что ли?
— Ну, да…
— Это только пришлые запоры налаживают. Поначалу.
— Понятно.
— Пойдем в другой дом?
— Вообще-то мне и этот нравится. И жернова здесь все-таки ценные.
Лида прямо просияла.
— Я всем скажу, что теперь ты в доме Ивана живешь.
— Нет-нет. Не надо так быстро. Дай немного освоиться. И с Николаем я хотел бы поговорить сначала.
— Ну, осваивайся. Пойду я. — Она еще чуть-чуть попрыгала рядом, возможно надеясь, что ее остановят, но вскоре убежала.
  
7.
 
Новый хозяин дома присел на лавку. С силой сжал голову ладонями. — «Вот попал. Бредятина какая-то. Не верю я, что выхода нет. Не верю. Да и быть такого не может. Лгут они. Явно лгут». — Он встал и подошел к божнице. На доске, старательно подстраиваясь под манеру иконописи, кто-то неумелой рукой нарисовал изображение царя. В лампадке еще плескалась какая-то черная жидкость. За иконой лежало несколько серебряных полтинников и патрон от револьвера. Валерий осмотрел икону. Очень старинная доска. Портрет императора нарисован поверх ее настоящего образа. На обратной стороне по черному от копоти дереву были вырезаны имена. Первые на старославянском, последние: Степан, Антип, Прокоп, Прасковья, Иван. Надписи: Прокоп и Прасковья были сделаны одной рукой. — «Наверное, муж и жена», — подумал Валерий. Он поставил икону на место. Подошел к шкафу. В нем висел офицерский китель поручика с царскими наградами. В кармане револьвер. Офицерский самовзвод с пустым барабаном.
Пожалуй, стоило прогуляться. Заодно осмотреть окрестности.
Не спеша, Валерий брел по узкой тропе. На его пути встретилось еще несколько домов, совсем обветшалых. В одном, сквозь провалившуюся крышу, проросла береза. Во втором отсутствовали оконные рамы.
Валерий прошел мимо кустов калины, диких яблонь, невероятно высоченных лип, стоящих, словно в хороводе, по кругу. Дальше домов не было, но встретилось несколько огородов с капустой и маленькое поле заставленное скирдами соломы. Тропа раздваивалась. Немного подумав, решил свернуть направо. Вскоре дорожка привела к древней избушке в два окошка. Одно законопачено пуками сухой осоки, второе настоящее, если так можно сказать об окне с мутными пузырями вместо стекол.
Он подошел поближе, пытаясь разобраться: жилой этот дом или заброшенный. Сквозь ступени крылечка, срубленного из половинок бревен, вылезла трава. Кое-где на этих бревнах пророс лишайник. То, что он был не стоптан, подсказывало: дом, скорее всего, давно необитаем. Тем более, ни грядок поблизости, ни мусорной кучи — верного признака обитания русского человека. К двери подставлена старая чурка и больше никаких запоров. Валерий отодвинул чурбан и вошел в дом. Прошел по темным сеням, нащупывая дверь в горницу. В нос ударил едкий сладковатый запах. Но не противный — приятный. Вся комната была увешана вязанками сушеных грибов. Даже голова закружилась от их дурманящего аромата. Он тут же вышел наружу, поставил чурку на место и поспешил прочь. Ему стало бы невыносимо стыдно, застань его хозяин грибов в своем хранилище.
Теперь он пошел по левой тропе. Больше всего удивляла растительность. Здесь почти не встречалось берез и осин — вечных хозяев перелесков. Зато росло много рябин, калины, диких яблонь, крыжовника и черной смородины. Кое-где красовались огромные старые липы, да могучие дубы возвышались над лесом в гордом одиночестве. Было похоже, что основная часть местных деревьев не выросла тут сама по себе, а посажена заботливыми руками. На калине отсутствовали сухие ветки, которых всегда достаточно на кустах, выросших в лесу. Рябины, все в гроздьях красных ягод, стояли группами по три-четыре строго в пяти шагах друг от друга. Липы неведомый садовник высаживал кругами. Во всем чувствовался строгий порядок. Валерий попробовал несколько яблок. Кислятина. Впрочем, квас, которым его бывало угощали деревенские родственники, считался самым вкусным именно из таких плодов. В одном месте возле дубов Валерий заметил множество полусгнивших стволов, уложенных правильными рядами и сплошь покрытых уже засохшими ножками от осенних опят.