Инкуб

Кобяков был ошарашен откровениями покойного бизнесмена до такой степени, что в первую минуту не мог произнести ни единого слова, а только растерянно смотрел на Елену Семеновну, стоящую в проеме между кухней и гостиной. В конце концов, Завадская лет десять проработала врачом-невропатологом, ей, как говорится, и карты в руки. Медицинские, разумеется. Однако хозяйка не спешила высказывать свое мнение и с интересом посматривала то на мужа, то на Попеляева.
– Валентин Васильевич действительно страдал психическим расстройством, – вздохнул профессор, поправляя очки.
– А почему вы не отправили его в клинику? – возмутился Кобяков. – Он мог нас всех перестрелять, приняв за диких животных.
– Не утрируй, Эдуард, – поморщился Завадский. – И там, на охоте, и здесь, в обычной жизни Валентин Васильевич вел себя вполне адекватно. Мне и в голову не приходило, что у него могут быть какие-то проблемы. Все решения, принимаемые им в сфере бизнеса, казались на редкость разумными. В последние два года мы расширили сеть продуктовых магазинов в полтора раза. Прибыль росла как на дрожжах. Если бы все наши управленцы были столь же безумны, Россия давно бы вышла на первое место в сфере экономики. Причем это не шутка, Эдуард, это факт!
– Расстройство Валентина Васильевича касалось интимной сферы, – пояснил профессор. – Причем он и здесь контролировал себя. Во всяком случае, мне так казалось. Он сознавал, что его подозрения по адресу бывшей жены и сына могут оказаться болезненным наваждением. Именно поэтому он пригласил на охоту меня. Я должен был либо подтвердить, либо опровергнуть его сомнения на их счет. К сожалению, стрельба началась раньше, чем я достиг холма.
– Я стрелял, – признался Кобяков, – но не в женщину, а в волчицу. Клянусь!
Собственно, стрелял Эдуард на шорох, как и все прочие непутевые охотники. Однако Кобяков был абсолютно уверен, что его компаньоны по жестокой забаве преследуют именно хищников. Обнаруженная на холме мертвая женщина стала для него лично неприятным сюрпризом, и это еще мягко сказано. Он буквально ошалел тогда от ужаса и от ощущения непоправимой беды. Даже несчастный случай на охоте мог погубить его карьеру, не говоря уже о предумышленном убийстве. Допустим, повел он тогда себя не слишком достойно, но ведь и другие в ту страшную ночь смотрелись ничуть не лучше.
– Надеюсь, вы не собираетесь передавать диск правоохранительным органам, Аркадий Савельевич? – на всякий случай полюбопытствовал Кобяков.
– Я пока еще в здравом уме, Эдик, – поморщился Завадский. – Человек явно не в себе и его откровения только запутают следствие. Как вы думаете, профессор?
– Абсолютно с вами согласен, – тряхнул Попеляев благородной сединой. – Что касается меня, то я врач и просто обязан блюсти профессиональную тайну. Тем более, что истинный убийца Маргариты Мартыновой уже изобличен, более того признал свою вину и чистосердечно раскаялся в содеянном. Я присутствовал на процессе.
– Тимонин действительно был сатанистом? – спросил заинтересованный Завадский и тут же, спохватившись, добавил: – Прошу к столу, господа.
Кобяков столь стремительно ринулся к пище телесной, что вызвал улыбку на чуть подкрашенных губах хозяйки. Впрочем, волчий аппетит Эдуарда скорее порадовал Елену Семеновну, чем огорчил, тем более что Завадский с Попеляевым, увлеченные разговором, большого интереса к еде не выказали. Профессор рассказывал о процессе над сектантами. Однако, по его словам, Тимонин казался скорее романтиком и археологом – любителем, чем глубоко верующим человеком.
– Но ведь говорили о жертвоприношении? – припомнил события двухлетней давности Кобяков.
– Досужие сплетни, – пожал плечами Попеляев.
– А как же серебряная пуля?
– Скорее всего, это тоже выдумка, во всяком случае, на суде о ней даже не упоминали. Тимонину вменили в вину неосторожное обращение с оружием, повлекшее смерть человека.
– А карабин, из которого убили несчастную, действительно принадлежал ему? – спросила Елена Семеновна.
– У суда на этот счет не возникло ни малейших сомнений, – ответил Попеляев. – У меня, признаться, тоже.
Зато у Кобякова сомнения возникли. Что и неудивительно после сегодняшних откровений Валентина Васильевича. Брагинский вполне мог подбросить свой карабин простодушному юноше, а то и просто заплатить ему за нужные признания в суде. В любом случае, Брагинский поступил мудро, что говорило скорее в пользу его здравомыслия, чем психического расстройства. Бизнесмен действовал в критической ситуации на редкость хладнокровно и расчетливо в отличие от своих партнеров, впавших тогда в панику, граничащую с истерикой. Ну и кто после этого псих?
– У Брагинского больше не было детей? – спросил Завадский у Попеляева.
– Насколько я знаю, Кирилл его единственный ребенок. Юноше сейчас лет семнадцать, по-моему.
– Вы его видели?
– К сожалению, нет, – развел руками профессор. – Я даже не знаю, был ли он в ту роковую ночь на холме.
– А если был, то вполне мог заподозрить своего отца в предумышленном убийстве? – жестко спросил Завадский.
– Мог, – не стал спорить профессор, поднимаясь из-за стола. – Прошу прощения, господа, но я вынужден вас покинуть.
– Я вас провожу, Семен Александрович.
Пока хозяйка и гость расшаркивались у порога, Кобяков доел третью котлету и сейчас мучительно размышлял, удобно ли брать четвертую, и не сочтут ли Завадские его по этому случаю обжорой и невежей, не умеющим вести себя в чужом доме. Жадность, однако, пересилила осторожность, и Эдуард не только успел съесть четвертую котлету, но и положить себе в тарелку пятую, что было уже, конечно, откровенным свинством. Впрочем, Завадский бесчинства Эдуарда не заметил, занятый, видимо, размышлениями глобального порядка.
– Повезло вам с женою, Аркадий Савельевич, – сказал Кобяков, отдуваясь. – Чтобы так готовить, нужен незаурядный талант.
– Наверное, – машинально отозвался хозяин. – Что ты обо всем этом думаешь, Эдуард?
– Конечно, Валентин Васильевич мог тронуться умом самостоятельно, но мне почему-то кажется, что ему в этом усиленно помогали. Возможно, Попеляев в этом деле не без греха.
– Соображаешь, – с уважением посмотрел на молодого чиновника Завадский.
– Не исключаю так же, что этот мальчик, Кирилл кажется, тоже умом скорбен, – продолжал польщенный Кобяков. – При таких-то родителях. А деньги он наследует немалые. Почему бы хитроумным людям не завлечь мальчонку в свои сети, запудрив ему мозги всякими дурацкими баснями. Сдается мне, осужденный Тимонин рассказал на суде далеко не все, что знал.
– Хочешь сказать, что он с самого начала был в курсе грядущих событий? – нахмурился Завадский.
– А почему же нет, Аркадий Савельевич? – хмыкнул Кобяков. – В планы заговорщиков явно не входило осуждение Брагинского за убийство. Его просто замарали в крови, чтобы потом натравить на него мальчишку. Я не знаю, кто выдрессировал пса, но вы сами сказали, что сделать это не так уж сложно. Зато по поводу необычного убийства можно нагнать столько мистического тумана, что он укроет собой вполне реальных персонажей, скрывающихся за страшным преступлением.
– Пожалуй, ты прав, Эдуард, – кивнул Завадский. – К Попеляеву следует присмотреться по пристальней. Время у нас есть. Сын Брагинского если и вступит в права наследства, то не ранее чем через полгода.
– Я тоже думаю, что нам не следует суетиться, Аркадий Савельевич, – согласился с хозяином гость. – Но я бы на всякий случай выяснил, что за люди собрались в тот день в поселке Дубосеково, какие цели преследовали, и почему Маргарита Мартынова поднялась на этот дурацкий курган да еще и обнаженной. И еще одно обстоятельство – она была одна или с сыном? И куда после ее смерти исчез мальчишка – кто проявил заинтересованность в его судьбе?
– Вот ты, Эдуард, этим и займешься, – предложил Завадский.
– Но у меня же работа…
– А я, по-твоему, баклуши бью, – рассердился Аркадий Савельевич. – Сегодня у нас суббота, если выедешь вечером, то к понедельнику в любом случае обернешься. Поговори с поселковыми начальниками, ты для них все-таки власть, выясни подробности происшествия, пообщайся со старушками. Словом, ни мне тебя учить, Эдуард.