Простая история

В Шибуше некоторые образованные люди высмеивали обычай устраивать браки, при этом они не подозревали, что их собственные семьи являлись творениями рук Йоны.
Когда-то Йона Тойбер был одним из тех способных молодых людей Шибуша, обучавшихся на раввина в старой ешиве. Однако, направляясь в Лемберг для сдачи экзамена, чтобы получить ученую степень, он остановился в гостинице, где увидел человека, читавшего книгу по географии. Йона заглянул в книгу и был потрясен: сколько же в мире городов и стран, названий которых он даже не слыхал! Пока он читал этот труд по географии, у него кончились все деньги, и ему пришлось вернуться домой, так и не повидав Лемберга.
Приобретенные знания не подорвали в нем благочестия, а благодаря им сумела проявиться новая сторона его натуры. Проснувшись ночью, он взял перо, чернильницу, бумагу и стал писать, писал он до самого утра. В тот день в Шибуш прибыл какой-то человек, которому Йона показал написанное. Проезжий прочел материал и отправил его в Лемберг Йосефу Коен-Цедеку, и тот напечатал его в еврейском обозрении «Орел».
Статья Тойбера была в некотором смысле загадкой. Если имелась в виду география, то к чему была вся эта доморощенная философия? А если она задумывалась как философская, зачем было приводить факты из области географии? Однако в те дни, когда Йона Тойбер был молод, а редактором «Орла» был Йосеф Коен-Цедек, философия пробивалась в самых неожиданных местах. Если бы Йона жил среди хасидов, они, вне всякого сомнения, сожгли бы его писанину.
Однако в старой шибушской ешиве, где традиционно интересовались теми временами, когда в благочестивых евреях, даже если они и занимались мирскими делами, благочестие преобладало над практицизмом, когда, молясь, старались произносить каждую букву святого языка правильно, а не глотать отдельные буквы, а то и целые слоги, как это делает большинство евреев, и сами ангелы не разберут что к чему, — в статье Йоны Тойбера не было замечено ничего предосудительного. Напротив, экземпляры статьи раскладывались на партах в ешиве, и ученики разбирали в ней фразу за фразой. Когда было установлено, что со стороны грамматики придраться не к чему, Йоне стали публично воздавать хвалу.
Хотя с тех пор Йона Тойбер ничего больше не опубликовал, прочная слава его сохранилась. Со временем поникли и сложились крылья «Орла», репутация же Йоны не поколебалась. И до него в Шибуше жили известные ученые, чьи труды создали имя им самим и городу, однако никто из них так не прославился, как Йона. Особенно уважала его молодежь, ибо в этом городе старшее поколение считало для себя унизительным якшаться с молодыми неженатыми людьми и любой женатый человек, уделив внимание юнцу, мог легко завоевать его сердце. Что касается Йоны Тойбера, то ему доставляло искреннее удовольствие пройтись с юношами по рыночной площади и дружески беседовать с ними.
Женившись, Йона Тойбер некоторое время существовал на средства тестя. Когда тот перестал поддерживать его, он оказался в затруднительном положении. Первое приданое, полученное им за женой, промотали его зятья, занявшие у него деньги, чтобы пустить их н оборот от его имени, а второе, выданное ему для компенсации этой потери, он спустил сам. Правда, если бы не тот труд по географии, он мог бы легко найти место раввина и прекрасно жить на общественные средства. Наконец то, на чем споткнулся, и спасло его. Случилось так, что ученость Тойбера произвела сильное впечатление на одного из шибушских богачей, который хотел выдать свою дочь за человека из другого местечка. Он попросил Иону написать несколько писем с запросами относительно перспективного жениха и заплатил ему за это гонорар, обычно выплачиваемый посредникам по брачным делам. Коль скоро ему заплатили деньги за подобную услугу, Йону стали считать сватом, и, став им на самом деле, он устроил немало браков. Вот почему Цирл, заметив нежные чувства, возникшие между Гиршлом и Блюмой, сказала Йоне:
— Если бы нашлась хорошая пара для моего Гиршла, я тут же его женила бы.
При этом она намекнула на дочь Гедальи Цимлиха, которая, как ей казалось, заслуживала внимания в этом плане.
Гиршлу шел девятнадцатый год. Пусть по физической силе его нельзя было сравнить с Самсоном, а по храбрости — с Давидом, он, безусловно, был достаточно хорош, чтобы служить кайзеру. Юноши помоложе его и более слабого телосложения уже носили мундиры и хлебали солдатские щи. Но Гиршлу нечего было бояться, потому что Тот, Кто послал в Шибуш офицеров призывной комиссии, наделил их пороком жадности, так что всякий, кто мог им вручить сумму, достойную внимания, получал освобождение по состоянию здоровья. Одно время комиссию возглавлял д-р Кнабенгут-старший (его сын д-р Кнабенгут-младший, социалист, все еще жил с ним). Когда Кнабенгут состарился, его место заняли другие, но и этих можно было подкупить, надо было только знать, во что они себя ценят. Почему же, если Цирл не волновал предстоящий приезд призывной комиссии, она решила женить Гиршла еще до ее прибытия? Только потому, что это было расхожее мнение: прибытие в Шибуш комиссии стало той вехой, от которой жители города привыкли отсчитывать события…
Гедалья Цимлих приезжал в Шибуш раз в неделю. Деревня Маликровик, где он жил, находилась недалеко от города, и здесь жители деревни сбывали выращенную ими пшеницу, выплачивали налоги и покупали нужные им товары. Семья Гедальи состояла всего из трех человек — его самого, жены Берты и дочери Мины, так что ему не нужно было делать большие закупки. Тем не менее в Шибуше у него всегда находились важные дела: приходилось умасливать уездных начальников, которых было не так легко подкупить, как их подчиненных. Подкупить начальника департамента совсем не то, что подкупить письмоводителя: мелкий чиновник никогда не возражал против того, чтобы ему подмазали руку, тогда как высокопоставленный чиновник, каким бы корыстолюбивым он ни был, мог внезапно разволноваться, и тогда за все твои труды ты мог угодить в тюрьму. Поэтому существовал обычай, по которому перед Новым годом жены таких лиц выделяли в своем доме комнату, куда можно было принести скромное подношение. Гедалья Цимлих обычно подносил начальникам корзины всякой вкусной еды и на этой почве подружился с Гурвицами. Если он делал у них в лавке покупки на крупную сумму, они брали на себя упаковку и доставку его даров. Со временем оба, Борух-Меир и Гедалья, сошлись довольно близко, и всякий раз, когда Гедалья приезжал в Шибуш, он обязательно заходил в лавку Гурвицев. И не только в лавку! Не все, что им хотелось сказать друг другу, можно было сказать публично или на голодный желудок. Поэтому они иногда поднимались наверх, в комнаты Гурвицев, чтобы выпить чашечку кофе. Когда-то к кофе подавались ломтики поджаренного хлеба — с появлением Блюмы кофе стали пить с пирожным. Порой Гедалья оставался у Гурвицев на обед. А поскольку, за исключением свадеб и других празднеств, в Шибуше не было принято приглашать к обеду, это считалось торжественным событием.
В тот год, когда Цирл намекнула Йоне Тойберу, чтобы он подыскал Гиршлу подходящую невесту, Мина Цимлих стала появляться в Шибуше самостоятельно и тоже заезжала к Гурвицам. Если Борух-Меир и Гедалья были так дружны, как могла дочь последнего по приезде в город не получить приглашения побывать у Гурвицев? Она прибывала в коляске, запряженной парой лошадей и доверху нагруженной разными свертками и коробками; в одних были ее платья, шляпы и туфли, в других — масло, сыр и фрукты для Гурвицев. Цирл приветствовала ее в дверях лавки и справлялась о здоровье родителей, после чего кучер Стах сгружал вещи и Мина входила в дом. В квартире Гурвицев имелась пустая комната, окна которой никогда не открывались: летом — чтобы от солнца не выцвели обои, зимой — чтобы не выстудить помещение. Там сильно пахло нафталином, и на мебели были белые чехлы, предохраняющие обивку от пыли. Туда и шла Мина, чтобы освежиться одеколоном перед тем, как отправиться с визитом к своей подруге Софье Гильденхорн.
  
VII
 
Незачем подвергать критике Мину, чтобы подчеркнуть положительные качества Блюмы. Мина тоже была весьма привлекательной и благовоспитанной девушкой. Выросшая в деревне, она обладала всеми достоинствами городской барышни, так как воспитывалась в пансионе в Станиславе, где научилась говорить по-французски, вышивать, играть на пианино. Никто не угадал бы в ней дочь местечкового еврея. Когда она сопровождала своих родителей в их поездках из Маликровика в Шибуш, ее элегантный костюм представлял собой такой контраст их простой одежде, а ее неторопливая манера ходить — их проворной походке, что она вполне могла сойти за дочь польского шляхтича, к которой пристали два еврейских разносчика. Воспитание, полученное в пансионе, ее совершенно преобразило, отдалило от собственных родителей. Не то чтобы она их стыдилась, но нельзя сказать, что она ими особенно гордилась. У нее были другие интересы, и больше всего ее волновало, как долго ей придется пробыть еще в Маликровике, прежде чем можно будет вернуться в Станислав.