История и фантастика
— Реально прицельный выстрел невозможен на расстоянии, превышающем пятьдесят метров. Лук, ясное дело, бьет гораздо дальше, так что стрела летит примерно двести или даже триста метров. Но охотник, видя животное, находящееся от него дальше пятидесяти метров, не станет стрелять вообще. В противном случае он может самое большее покалечить преследуемую жертву, да и то, если крепко повезет.
— А кто, собственно, устанавливает, что в этом жанре является вольностью, а что невежеством? Иными словами: в чем разница между вами и тем автором фэнтези, в романах которого лучники убивают людей на расстоянии в тысячу метров?
— Разница в том, что либо он знает, о чем пишет, либо нет. Тот, кто утверждает, что защитные стены городов разрушают кордегардой, подпругу надевают лошади на шею, а седло на голову, доказывает, что вообще ничего в сказанном не смыслит. Ибо это такая же ахинея, как утверждение, что в будущем космонавты станут по утрам чистить зубы лазером, а справив нужду, подтираться метеоритом. Это уже такой род фантастической desinvoiture, который становится обыкновенной чепухой. Конечно, можно условиться, что магическое оружие стреляет гораздо дальше обыкновенного, даже с континента на континент. Волшебник может приказать снаряду лететь, не падая, даже несколько недель, пока тот не доберется до указанного человека. Но я таких блюд к столу не подаю.
— Я спрашиваю об этом, потому что многие читатели полагают, будто ваши романы подчиняются исключительно таким высосанным из пальца правилам. И действительно, вы перегибаете палку с историческими знаниями, но только до определенной степени. И я, собственно, хотел установить — до какой?
— С помощью магии в фэнтези можно совершить все. Нет ничего хитрого в том, чтобы придумать нужное заклинание или создать абсолютно всемогущего чародея, который покажет любой фокус, включая превращение воды в камень, а самого себя в нематериальное существо. Однако всегда имеется серьезная опасность: как создать интересную фабулу с такой персоной. Ведь с ней невозможно бороться, потому что никто не в силах будет победить. Это может быть лишь дифирамб в честь могущества мага. Таким образом, магия создает огромное поле деятельности для автора фэнтези, только надо уметь выписать ее так, чтобы сделать достоверной и интересной для читателя. Это, к слову сказать, прекрасно удается Урсуле Ле Гуин, которая в своем знаменитом цикле описывает очередные этапы инициации юного чародея. Весь его rite de passage — от начальной практики по деревням, разгона туч над посевами, до поступления в магический университет и его окончания (правда, без диплома). Она прекрасно показывает все трудности и опасности, связанные с этим процессом.
Другая тема — мейнстримовская — это архетипический мотив ученика чародея, то есть злоупотребление магической мощью. Прекрасная тема, противоречащая всемогуществу магов и показывающая, что чародей может быть ученым, но иногда бывает и шутом, а порой — сумасбродом, не ведающим, что творит, или же переоценивающим свои знания, или сознательно использующим свои способности в дурных целях. Включение всех этих проблем в роман служит повышению достоверности описываемых в нем магических действий. А вот описание чернокнижника, который ходит по свету и разбрасывает во все стороны заклинания, превращая деревья в кошек, а коров — в мешки с золотом, приводит к тому, что вся эта забава надоедает читателю уже через три страницы. Ну и что радости, если даже такая история укладывается в разработанную автором магическую систему? Ведь это еще зануднее, чем описание возможностей супермена или здоровяка Конана, который геройски шествует из главы в главу и каждые две страницы кого-нибудь приканчивает. Читателю эти убиения обрыднут очень скоро, и даже перемежая каждые десять убиений одним половым актом, автор нисколько не повысит увлекательности сюжета. Необходимо позаботиться о достоверности и соответствии описываемых событий.
— Но разве такое возможно в случае полностью неправдоподобных явлений и персонажей?
— Действительно, определение «подлинный дракон» или «реальный эльф» могут показаться оксюморонами [96], но в фэнтези дракон, эльф и гном — персонажи абсолютно правдоподобные, ибо таковы законы жанра. Поэтому задача писателя — найти золотую середину между правдоподобием, с одной стороны, и архетипом с фантазией — с другой, чтобы создать увлекательную смесь из всего, что читатель ожидает, и того, что для него совершенно неожиданно.
Мне случалось столкнуться с реакцией, о которой вы упомянули. В одном из рассказов я при помощи так называемой «дикой магии» заставил огромный стол с яствами подняться в воздух, что показалось мне невероятно забавным. Однако сразу же отыскался некий критик, не стану называть его имени, отметивший, что такой «взлет» стола совершенно невозможен. Я ответил ему, что, когда у Свифта летает целый остров Лапута, никто почему-то к этому не придирается, хоть у острова существенно более крупные габариты, нежели у моего стола.
Все говорят: «А-а-а, фантазия». Невозможно разумно дискутировать относительно возможного и невозможного в фэнтези. Можно лишь порассуждать, хорошо ли это написано или скверно. Если я захочу, то тут же напишу книгу, в которой подниму на несколько километров остров Борнео. Кто мне скажет, что это невозможно? В литературе возможно все. Ведь и я, в свою очередь, могу заявить, что любовь Анны Карениной к Вронскому невозможна, что Робин Гуд никак не мог попасть своей стрелой в стрелу противника, уже вонзившуюся в щит, что полнейшей чепухой является утверждение, будто старый рыбак Сантьяго выволок на свою утлую лодчонку огромного марлина, пользуясь конопляной леской.
— Я помню ваше признание на эту тему: «Я не чувствую разницы между фантастикой приключений Богумила Нехчица [97] и фантастикой героев Толкина». Ну хорошо, а положения физических законов? А реализм психологических портретов и межчеловеческих отношений? А земные масштабы и приземленность опыта героев? Почему вы хотите эти различия затушевать?
— Эй, эй! Не торопитесь, милостивый государь! Здесь не актовый зал, а я не жак [98]. Вы меня не запугаете! Что еще за «положения физических законов»? В Средиземье Толкина и Земноморье Ле Гуин магия — физический закон; из царящих в этих мирах физических законов вытекает совершенная естественность существования чародеев, демонов и драконов. И тут вдоволь изумительно и точно обрисованных межчеловеческих отношений, да что там, даже межчеловеческо-эльфьих! Вам что, мало психологического реализма Арагорна, Фродо, Боромира, Геда-Ястреба? «Земного масштаба» испытаний героев книг Роджера Желязны, Фрица Лейбера, Мэрион Зиммер Брэдли, Джека Вэнса, Терри Пратчетта, Стивена Р. Дональдсона, Нила Геймана? Гарантирую вам, что все это герои настолько живые и реальные, что Богумил Нехчиц рядом с ними смотрится пресной лепешкой. К тому же из полистирола.
— Относительно того, что психология персонажей в фэнтези может быть перворазрядной, между нами нет расхождений. Зато феномены касательно реальности изображенного мира и возможности героев в этом жанре значительно шире, чем в классической прозе. Впрочем, на тему того, что возможно в реальном мире, существует достаточно много мнений. У людей различный опыт, с ними случается то, что и не снилось пресловутым мудрецам…
— (Перебивая.) А откуда мне знать, что случается с людьми? Меня такая реальность не интересует. Я в этом не мастак. В этом смысле я полный дилетант, невежа.