Дорога на Берлин

- Ты не горячись, Вася. Ты береги себя. Ну, хоть ради меня. 
Она с любовной нежностью смотрит на него. 
У него воспалены от бессонницы глаза. Он похудел. Волосы его выгорели. Лицо в пыли. 
- Побереги себя, Вася! - тихо шепчет она и вдруг отворачивается от него и, не глядя, застенчиво и чуть слышно шепчет: - Я люблю тебя, Вася! 
- Любишь? - удивился и обрадовался он. Схватил ее руки. - Сказала-таки, наконец! - Он нежно смотрит на нее и тихо выпускает ее руки из своих. - А сказала... не вовремя. Эх, Галя! Не вовремя сказала. Вот теперь я буду свою жизнь жалеть... мечтать о счастье... а это нельзя сейчас. Нельзя. Не надо. 
- А я ведь не труса люблю. Я люблю героя, Вася. - Она тихо берет его руку: - Ты не жалей ни себя, ни меня, ни жизни... Ты только... береги себя от напрасной смерти. А если надо... Ну что ж. Я ведь люблю тебя. Навеки. 
Кирпичная пыль с развалин летит на них. 
...Сигнал. 
Атака. 
Ночь. 
Прямо на зрителя бегут бойцы. 
Луна на штыках. 
Хрипло кричит передний: 
- Шпрее, ребята! 
И вбегает на мост. 
...Мост "Мольтке-старший". 
Трамвайная линия через мост. 
Две баррикады. 
Надолбы из рельсов. 
Труп немца на железных перилах. 
Мы видим, как ползут по мосту саперы. 
Подрывают надолбу. 
Взрыв. Камни и рельсы летят в воздух. 
Мы видим этот мост на карте у Дорошенко. 
У Дорошенко еще перевязана голова. Он сидит на табурете у телефона. Тычет карандашом в карту - мост "Мольтке-старший". Шепчет: 
- Взять этот проклятый мост, взять! 
Пробегают по мосту солдаты. 
Бой на мосту. 
Огонь со всех сторон. 
Увязшая на мосту пушка. 
Мелькают лица Слюсарева, Пети, Савченко... 
Вот кто-то из них, высоко подняв винтовку над головою, вскарабкался на берег уже за мостом. 
Стоит, широко расставив ноги. 
Дорошенко отмечает на карте: мост взят. И впивается глазами в следующее препятствие: белый дом на берегу Шпрее. 
...Яростный бой за белый дом. 
Бой гранат, фаустпатронов, штыков и ножей. 
Немецкая самоходка бьет по нашим из двора дома. 
Она бьет метко и зло, словно выплевывает жертвы. 
Какой-то белокурый солдат подбирается к ней ползком. 
И, лежа, с размаху бросает связку гранат. 
Горит самоходка. 
Припадает к земле мертвый белокурый солдат. Мы не знаем его имени. 
...Вслед за Дорошенко по мосту "Мольтке-старший" бежит телефонист с аппаратом. 
Вьется тонкая жилка проволоки за ними... 
Они пробежали мост. Упали наземь берега. 
- Связь! - яростно кричит Дорошенко. 
Когда он сердится, на повязке проступает кровь. 
Телефонист лежит рядом с ним. 
Проворно подает трубку. 
- Белый дом взяли, товарищ генерал! - кричит Дорошенко в трубку. Атакуем красный дом - канцелярию Гиммлера. 
Бой у красного дома. 
От дома остались одни развалины. 
И бой идет в развалинах. 
В обломках лестниц. 
У слуховых окон. 
В подвалах. 
Рукопашные схватки. 
Перекошенные лица. Хриплые крики. Руки на горле. 
Штык о штык. Нож в зубах. Хрипение умирающих. Граната, брошенная через окно. Гарь. Дым. 
Запах пороха, крови и паленого мяса. 
- ...Селиванова мне! - кричит Дорошенко связисту. - Селиванов где? 
- Я ищу, товарищ полковник, ищу! - оправдывается телефонист. - Они переносят связь. Они, кажется, уже взяли дом Гиммлера. 
...А Вася Селиванов с несколькими бойцами врывается в дом. 
За ними - стихает бой, оседает пыль, умолкает шум. 
По мертвым, разрушенным комнатам нижнего, полуподвального этажа идет Вася. 
На его лице - упоение боя. Слава. Удача. Победа. 
Ударом сапога распахивает он какую-то дверь и останавливается, подняв над головой гранату. 
Но в подвале никого нет. 
Он бросается тогда к окну и - замирает. 
Видна через окно площадь, большая, изрытая траншеями и канавами, и в конце ее - знакомое по фотографиям черное здание с колоннами. 
Вася застывает у окна. Стоит и смотрит. 
Полуподвал наполняется людьми. Приходят связисты, солдаты. 
Располагаются на полу. Вошел Автономов. Увидел Галю. Тихо беседует с ней. 
Но Вася Селиванов ничего и никого не видит. Он смотрит в окно. 
- Товарищ капитан! Товарищ капитан! - шепчет ему связист. - Вас! - и подает трубку. 
Машинально берет Вася трубку и, продолжая смотреть в окно, отвечает: 
- Да. Я... Что? Да. Взял. Теперь? Теперь стою у окна и вижу... черные стены здания... Кажется, это рейхстаг. - Он опускает трубку и только сейчас замечает, что вокруг него много людей. 
Он смотрит на них, узнает. 
И говорит просто, показывая в окно: 
- Рейхстаг, товарищи! 
...Раннее утро над Кеннигсплацем в Берлине. 
30 апреля 1945 года. 
Вася стоит у окна и смотрит. Рядом с ним Галя. 
Тихо вокруг. Мертва площадь. 
Ее камни, ее асфальт, ее канавы и рвы, ее скрытые ловушки - все молчит. 
В подвале не спят люди. 
Они еще не получили никакого приказа, но всей кожею своею чувствуют: скоро бой. Последний и, может быть, самый яростный за всю войну бой. 
Они спокойно ждут его. 
Слюсарев черпает деревянной ложкой тушенку из консервной банки, ест и говорит: 
- Рейхстаг возьмем - тут войне и конец! 
- Так-таки и конец? - перебивает другой солдат, пожилой, светлоусый. Это ты где-то вычитал? 
- Сам догадался, - спокойно отвечает Слюсарев, облизывает ложку, прячет за голенище. - В рейхстаге, слышь, сам Гитлер сидит. Гитлера споймаем - и войне конец. 
- Тю-тю! - засмеялся светлоусый. - Гитлер небось уж давно где-нибудь в Аргентине. Смотался! 
- Как же он может смотаться, когда Берлин у нас в кольце, в окружении! 
- А он на подводной лодке сиганул, - предположил Петя. 
Слюсарев, усмехаясь, посмотрел на него. 
- Ну, подводную лодку он, допущаю, достанет. Это возможно, но где ж он в Берлине море возьмет, а, Петя? 
- Так он на аэроплане до моря полетит... - неуверенно предположил Петя. 
- Нет, мне его тут найтить желательно, - сказал Слюсарев. - Я с ним поговорить хочу. Один на один. На три слова. 
Автономов прислушивается к солдатской беседе. 
- А хорошо бы... - задумчиво сказал светлоусый солдат, - хорошо бы войне конец. Д-да... К севу не обернемся, а к уборке как раз... хорошо-о! 
- Надоела война? - спросил корреспондент. 
- Что и говорить! 
- Маета, разорение... 
- Ну, теперь скоро кончим! - сказал Слюсарев. 
- Как-то жить будем? - Разорен мир-то... 
- Ничаво! Хорошо жить будем! 
- Д-да... - сказал светлоусый, - жить... хорошо бы! Жить хочется! 
- Небось и семейные наши заждались. 
- Нелегко-то им, старикам да бабам. 
К солдатам вдруг подходит капитан Селиванов. У него сосредоточенный вид - и все встают, подтягиваются, подбирают оружие. 
Вася смотрит на часы. 
- Через полчаса пойдем на штурм, - говорит он негромко. - На штурм рейхстага. - И вдруг, неожиданно для самого себя, улыбается светлой, лихой, мальчишеской улыбкой. - Вот хоть и не знаменитые мы, а это нам выпала великая честь: водрузить знамя победы! - Он осматривается вокруг. Начальнику штаба батальона: - Ширяев! Дай знамя! 
Лейтенант Ширяев приносит знамя. Оно свернуто вокруг древка. 
Вася распускает его. Гладит шелк рукою. 
Потом смотрит на бойцов. 
- Ну? - говорит он. - Кто хочет рискнуть и... и донести знамя до рейхстага? Два шага вперед - марш! 
И все, кто был в подвале, поспешно сделали эти два шага. 
- Все хотят? - удивился Вася. - Ну, черти... 
- Дай мне, капитан, - сказал Слюсарев. - Я с тем от самого Днепра иду. 
- Мне доверь! - просит светлоусый. - Я сталинградский. 
- Мне поручи! Мне! Мне! - раздаются голоса. 
- Да что вы, ребята? - засмеялся Вася. - Да ведь это же, это... чертовский риск. - Он испытующе смотрит на всех. - Вы что ж... жить не хотите?