Момент бури (сборник)

— Еще? — спросил фарсианин-стратег, снова берясь за карандаш.
— Прошу вас, — сказал генерал, кипя от гнева. Он подошел к выходу из палатки и глянул наружу. Расчеты замерли возле орудий. Тонкие струйки пара тянулись из дюз корабля; через несколько минут он будет готов по первому требованию взмыть вверх. Лагерь притих и насторожился.
Генерал вернулся к столу, фарсианин-стратег меж тем весело продолжал лекцию о том, как выиграть бой. Он чертил схему за схемой и время от времени великодушно показывал, как потерпели поражение фарсиане, хотя, применив несколько иную тактику, вполне могли победить.
— Интересно! — с энтузиазмом пищал он.
— Да, интересно, — согласился генерал. — Только напрашивается один вопрос.
— Спрашивайте, — предложил фарсианин.
— Если нам снова придется воевать, как можете вы быть уверенными, что мы не используем все эти тактические приемы против вас?
— Вот и прекрасно, — с жаром откликнулся фарсианин, — именно этого мы и хотим.
— Вы хорошо ведете бой, — сказал другой. — Только немного чересчур грубо. В следующий раз у вас получится гораздо лучше.
— Грубо! — вспыхнул генерал.
— Слишком жестко, сэр. Нет необходимости взрывать корабли.
Снаружи прогремел орудийный выстрел, потом другой, а затем грохот орудий утонул во все нарастающем реве множества корабельных двигателей.
Генерал рванулся к выходу и, плечом отбросив полог, выскочил из палатки. Фуражка слетела у него с головы, он споткнулся и едва не потерял равновесие. Запрокинув голову, он увидел корабли — эскадра за эскадрой они шли на посадку, озаряя темноту вспышками пламени, рвавшегося из дюз.
— Прекратить огонь! — закричал он. — Эй вы, безмозглые идиоты, прекратить огонь!
Но кричал он зря, орудия уже умолкли.
Корабли снижались в безукоризненном походном строю. Вот они пролетели над лагерем, и гром двигателей, казалось, на мгновение приподнял его и резко тряхнул. Затем они стали набирать высоту, шеренга за шеренгой, строй за строем, слаженно и четко, взмывая вверх и разворачиваясь для посадки по всем правилам устава.
Генерал стоял точно окаменев, ветер шевелил его отливавшие металлическим блеском волосы, чувство гордости за своих и признательности к чужим комом подступило к горлу.
Кто-то дотронулся до его локтя.
— Пленные, — сказал фарсианин. — Я говорил вам — через некоторое время.
Генерал попробовал заговорить, но комок все еще стоял в горле. Он проглотил его и сделал еще одну попытку.
— Мы не понимали, — сказал он хриплым от волнения голосом.
— У вас не было лучей-арканов, — сказал фарсианин. — Вот почему вы сражаетесь так жестко.
— Мы по-другому не умели, — ответил генерал. — Мы же не знали. Мы раньше никогда так не сражались.
— Мы дадим вам лучи-арканы, — продолжал фарсианин. — В следующий раз мы сыграем как надо. С ними у вас получится гораздо лучше. И нам будет легче.
Не удивительно, подумал генерал, что они понятия не имели о перемирии. Не удивительно, что наше предложение о переговорах и обмене пленными озадачило их. В самом деле, разве кто ведет переговоры, чтобы вернуть фигуры, выигранные у противника в ходе игры?
И не удивительно, что те, другие расы, встретили предложение Земли объединиться против фарсиан презрением и отвращением.
— Сочли его неспортивным и неблагородным, — произнес генерал вслух. — Могли бы, конечно, объяснить нам. Впрочем, наверно, они настолько к этому привыкли, что им и в голову не пришло.
Теперь он понял, отчего фарсиане выбрали эту планету. Чтобы посадить все корабли, нужно много места.
Генерал смотрел, как корабли один за другим, в облаках розоватого пламени, медленно опускаются на каменистую поверхность планеты. Он попытался было пересчитать их, но быстро сбился со счета, хотя в глубине души и знал, что каждый потерянный Землей корабль непременно будет возвращен.
— Мы дадим вам лучи-арканы, — повторил фарсианин. — Научим вас ими пользоваться. Это очень просто. И они не вредят ни людям, ни кораблям.
И за этим скрывается нечто большее, чем глупая игра, сказал себе генерал, впрочем, возможно, и не такая уж глупая, если разобраться в истории, культурных традициях и философских концепциях, связанных с нею. И во всяком случае можно сказать в ее защиту одно: она лучше, чем настоящие войны.
Но с такими лучами придет конец войнам вообще. С теми мелкими войнами, которые еще ведутся, будет покончено раз и навсегда. Незачем разбивать врага в бою — его можно просто захватить; незачем вести длительную вооруженную борьбу с трудноуловимыми бандами на недавно освоенных планетах, а опасных зверей можно будет отлавливать и перемещать в зоопарки.
— Мы сразимся снова? — с тревогой в голосе спросил фарсианин.
— Безусловно, — заверил генерал. — Когда захотите. А мы действительно такой ловкий противник, как вы утверждаете?
— Вы не очень хороши, — признался фарсианин с обезоруживающей откровенностью. — Но вы лучшие из всех, с кем мы сталкивались. Много играйте, у вас получится лучше.
Генерал улыбнулся. Ну в точности как сержант и капитан с их вечными шахматами, подумал он.
Он повернулся к фарсианину и хлопнул его по плечу.
— Пойдемте-ка назад в палатку, — сказал он. — В том графине еще кое-что осталось. Зачем зря пропадать добру.
  
Роберт Шекли
 
Зацепка
 
На звездолете главное — сплоченность экипажа. Личному составу полагается жить в ладу и согласии — иначе недостижимо то мгновенное взаимопонимание, без которого порой никак не обойтись. Ведь в космосе один-единственный промах может оказаться роковым.
Не требует доказательств та истина, что даже на самых лучших кораблях случаются аварии, а о заурядном нечего и говорить — он долго не продержится.
Отсюда ясно, как потрясен был капитан Свен, когда за четыре часа до старта ему доложили, что радист Форбс наотрез отказывается служить вместе с новеньким.
Новенького Форбс в глаза не видел и видеть не желает. Достаточно, что он о нем наслышан. По словам Форбса, здесь нет ничего личного. Отказ мотивирован чисто расовыми соображениями.
— Ты не путаешь? — переспросил капитан старшего механика, когда тот принес неслыханную весть.
— Никак нет, сэр, — заверил механик Хао, приземистый китаец из Кантона. — Мы пытались уладить конфликт своими силами. Но Форбс ни в какую.
Капитан Свен грузно опустился в мягкое кресло. Он был возмущен до глубины души. Ему-то казалось, что расовая ненависть отошла в далекое прошлое. Столкнувшись с ее проявлением в натуре, он растерялся, как растерялся бы при встрече с моа или живым комаром.
— В наш век, в наши дни — и вдруг расизм? — кипятился Свен. — Безобразие, форменное безобразие. Чего доброго, следующим номером мне доложат, что на городской площади сжигают ведьм или где-нибудь затевают войну с применением кобальтовых бомб!
— Да ведь до сих пор никакого расизма не было и в помине, — возразил Хао. — Для меня это полнейшая неожиданность.
— Ты же у нас не только по званию старший, но и по возрасту, — сказал Свен. — Неужто не пытался урезонить Форбса?
— Я с ним не один час беседовал, — ответил Хао. — Напоминал, что китайцы веками люто ненавидели японцев, а японцы — китайцев. Если уж нам удалось преодолеть взаимную неприязнь во имя Великого Сотрудничества, то отчего бы и ему не попытаться?
— И пошло на пользу?
— Как об стену горох. Говорит, это совсем разные вещи.
Свен свирепо откусил кончик сигары, поднес к ней огонек и запыхтел, раскуривая.
— Да черт меня побери, если я у себя на корабле стерплю такое. Подыщу другого радиста.
— Не так уж это просто, сэр, — заметил Хао. — В здешней-то глуши.
Свен насупился в раздумье. Дело было на Дискайе-2, захолустной планетенке в созвездии Южного Креста. Сюда корабль доставил груз (запасные части для машин и станков), здесь взял на борт новичка, назначенного Корпорацией, — невольного виновника переполоха. Специалистов на Дискайе пруд пруди, но все больше по гидравлике, горному делу и прочей механике. Единственный же на планете радист вполне доволен жизнью, женат, имеет двоих детей, обзавелся на Дискайе домом в озелененном пригороде и о перемене мест не помышляет.