Литературная критика. Том 3.

(К октаве VIII)
 
 
И там себе мы возимся в грязи,
 
Торгуемся, бранимся так, что любо,
 
Кто в одиночку, кто с другим в связи,
 
Кто просто врет, кто врет сугубо…
 
Но Муза никому здесь не грози —
 
Не то, тебя прижмут довольно грубо,
 
И вместо лестной общей похвалы
 
Поставят в угол Северной Пчелы!
 
Иль наглою, безнравственной, мишурной.
 
Тебя в Москве журналы прозовут
 
Или Газетою Литературной
 
Ты будешь призвана на барский суд.
 
Ведь нынче время споров, брани бурной,
 
Друг на друга словесники идут,
 
Друг друга режут и друг друга губят…
 
И хором про свои победы трубят!
 
Блажен, кто издали глядит на всех,
 
И рот зажав, смеется то над теми,
 
То над другими. Верх земных утех
 
Из-за угла смеяться надо всеми!
 
Но сам в толпу не суйся… или смех
 
Плохой уж выйдет: шутками однеми,
 
Тебя, как шапками, и враг и друг.
 
Соединясь, все закидают вдруг.
 
Тогда давай бог ноги. Потому-то
 
Здесь имя подписать я не хочу.
 
Порой я стих повертываю круто,
 
Все ж видно — не впервой я им верчу!
 
А как давно? Того и не скажу-то.
 
На критиков я еду, не свищу,
 
Как древний богатырь — а как наеду…
 
Что ж? Поклонюсь и приглашу к обеду.
 
Покаместь можете принять меня
 
За старого, обстреленного волка,
 
Или за молодого воробья,
 
За новичка, в котором мало толка.
 
У вас в шкапу, быть может, мне, друзья,
 
Отведена особенная полка,
 
А, может быть, впервой хочу послать
 
Свою тетрадку в мокрую печать.
 
Ах, если бы меня, под легкой маской,
 
Никто в толпе забавной не узнал!
 
Когда бы за меня своей указкой,
 
Другого строгий критик пощелкал!
 
Уж то-то б неожиданной развязкой
 
Я все журналы после взволновал!
 
Но полно, будет ли такой мне праздник?
 
Нас мало. Не укроется проказник!
 
А вероятно, не заметят нас.
 
Меня с октавами моими купно.
 
Однако ж нам пора. Ведь я рассказ
 
Готовил; — а шучу довольно крупно
 
И ждать напрасно заставляю вас.
 
Язык мой, враг мой: все ему доступно,
 
Он обо всем болтать себе привык.
 
Фригийский раб, на рынке взяв язык,
 
Сварил его (у г-на Копа
 
Коптят его). Езоп его потом
 
Принес на стол… Опять, зачем Езопа
 
Я вплел с его вареным языком
 
В мои стихи? Что вся прочла Европа,
 
Нет нужды вновь беседовать о том.
 
На силу-то, рифмач я безрассудной,
 
Отделался от сей октавы трудной! —
 
Усядься муза…
 
 
Монолог пьяного мужичка
 
 
Сват Иван, как пить мы станем,
 
Непременно уж помянем
 
Трех Матрен, Луку с Петром,
 
Да Пахомовну потом.
 
Мы живали с ними дружно:
 
Уж как хочешь — будь что будь —
 
Этих надо помянуть,
 
Помянуть нам этих нужно.
 
Поминать так поминать,
 
Начинать так начинать,
 
Лить так лить, разлив разливом.
 
Начинай же, сват, пора!
 
Трех Матрен, Луку с Петром
 
Мы помянем пивом,
 
А Пахомовну потом
 
Пирогами, да вином,
 
Да еще ее помянем —
 
Сказки сказывать мы станем
 
Мастерица ведь была!
 
И откуда что брала?
 
А куда разумны шутки,
 
Приговорки, прибаутки.
 
Небылицы, былины
 
Православной старины?..
 
Слушать — так душе отрадно:
 
Кто придумал их так складно?
 
И не пил бы, и не ел,
 
Все бы слушал да глядел.
 
Стариков когда-нибудь
 
(Жаль, теперь нам недосужно)
 
Надо будет помянуть.
 
Помянуть и этих нужно…
 
Слушай, сват: начну первой,
 
Сказка будет за тобой…
 
 
Наконец, вот еще превосходный отрывок в классическом роде, относящийся к поэту Петрову, уже в преклонной старости написавшему известную оду адмиралу Н. С. Мордвинову…
 
 
Под хладом старости угрюмо угасал
 
Единый из седых орлов Екатерины,
 
В крылах отяжелев, он небо забывал
 
И Пинда острые вершины.
 
 
 
В то время ты вставал: твой луч его согрел;
 
Он поднял к небесам и крылья и зеницы —
 
И с шумной радостью взыграл и полетел,
 
Во сретенье твоей денницы.
 
 
 
Мордвинов! не вотще Петров тебя любил;
 
Тобой гордится он и на брегах Коцита,
 
Ты Лиру оправдал: ты ввек не изменил
 
Надеждам вещего Пиита…
 
 
Не смеем ничего прибавлять в похвалу этому стихотворению, особенно первым двум строфам его, картинность и величественность которых поразительны. За одно это стихотворение, если б г. Анненков не нашел ничего более нового в бумагах Пушкина, — он уже заслуживал бы глубокой благодарности всей читающей публики. Но мы уже отчасти видели, что поиски г. Анненкова принесли обильные плоды, обогатив русскую литературу несколькими превосходными стихотворениями и дав г. Анненкову материалы к воссозданию личности великого русского поэта, что яснее увидим в следующей главе.
  
Статья вторая
 
Предыдущая наша статья имела целью познакомить читателей с планом и достоинствами нового издания творений Пушкина, показать, как много новых и чрезвычайно важных данных заключается в «Материалах» для его биографии, с достосовестною неутомимостью собранных г. Анненковым, как внимательно и проницательно г. Анненков старался объяснить нам личность великого нашего поэта, как основательно и осмотрительно он разгадывает черты его характера. Потому первая наша статья преимущественно состояла из выписок и извлечений; мы почти ничего не прибавляли от себя к рассказам и соображениям г. Анненкова, стараясь только дать по возможности точное понятие об отличительных качествах нового издания и прекрасной биографии, к нему приложенной. Теперь, исполнив одну часть нашей обязанности, мы можем заняться исполнением другой и представить некоторые мысли и применения, к которым подают повод собранные в «Материалах» факты относительно истории развития произведений Пушкина, относительно процесса их постепенного созидания и обработки.