Пёс войны и боль мира

— Все содержалось в порядке. Никакой пыли, ни единого пятнышка.
— Ах, мы не особенно заботимся о чистоте здесь.
— Ни плесенки, ничего, чтобы указывало на запустение.
— Не продолжайте, — сказала она. Мои замечания, видимо, не доставляли ей удовольствия.
— Я благодарен за приют, — сказал я, чтобы как-то завершить начатую тему.
— Не благодарите. — Ее голос почему-то стал озабоченным. — Нас охраняют солдаты.
— Почему?
— Там, на улице. — Она махнула рукой. — Снаружи. — Они охраняют вас?
— Подождите немного. — Ее палец искал пыль на сундучке. Пыли не было. Казалось, она размышляла над моими замечаниями. — Конечно, они держат нас под наблюдением. Но это не важно. — Она улыбнулась и дала мне возможность полюбоваться своими чудесными ровными зубами. Она говорила с убеждением, казалось, в надежде на то, что я понимаю и разделяю ее мнение, как если бы я был ее единомышленником.
Я смог только кивнуть.
— Я не могу вас удерживать, — продолжала она. — И вообще не могу никого задерживать. — Она прервалась. Ее темные глаза повлажнели и приобрели трагическое выражение. — Но вы здесь, и это хорошо…
Я отнесся к ее поведению спокойно, но все же с некоторым удивлением. Она говорила так, будто была неудачливой хозяйкой, задержавшейся в пути и после своего возвращения домой обнаружившей позабытого гостя.
Я произнес несколько избитых комплиментов о ее красоте и внешности. Она рассмеялась и восприняла их так, как любая женщина, которой подобные замечания уже надоели, и, возможно, даже неприятны. С таким типом женщин я был знаком. Она наверняка актриса, — подумал я, причем одна из искуснейших в этом холодном и трудном искусстве интеллектуального кокетства. Она показалась мне интересной и в плане состязания по поводу словесных сентенций.
— Вы обещали рассказать мне о хозяине замка, — напомнил я, — и почему в этой местности нет зверей.
— Все верно, — ответила она. — Действительно, их нет.
— Вы понимаете меня, милостивая госпожа, — сказал я доверительно, — но тем не менее не объяснили.
Ее тон сделался строже.
— Я пообещала вам объяснения, не так ли, мой господин?
— Вы совершенно правы.
— Так вот, объяснение перед вами.
Я никогда не относился к людям, которых удовлетворяют половинчатые ответы.
— Я солдат, милостивая госпожа, и держал путь отсюда на юг. Последовав за вами сюда, я удовлетворил вашу просьбу. Это произошло благодаря моему любопытству и вашему обещанию. Солдаты — нетерпеливая раса людей.
Мое замечание, видимо, подействовало на нее: она встряхнула длинными волосами, ниспадавшими темными водопадами ниже плеч. Ее слова вылетали быстро и отрывисто.
— Если говорить об отсутствии живых существ, то это значит, что любая свободная душа, какой бы маленькой она не была, жить здесь не может.
Объяснение опять не удовлетворило меня.
— Я не могу больше оставаться с вами, милостивая госпожа, — сказал я подчеркнуто официально. — Вы не хотите мне ничего объяснить. Я живу делами и результатами своих дел, поэтому могу понять и результаты дел других, но только при выяснении самого дела.
— Я не хотела вводить вас в заблуждение, господин. — Она двинулась было в мою сторону, но я сделал вид, что порываюсь уйти.
Я недоумевал.
— Что означают ваши слова о том, что здесь не может жить ни одна живая душа?
Она коротко усмехнулась.
— Ни одна из принадлежащих богу.
— Богу?! Принадлежащих? Но сам лес…
— Лес. — Она сделала нетерпеливый жест. — Лес находится на границе.
— Я все еще не понимаю.
Она взглянула на меня.
— Значит, и ваша душа тоже.
Я не был поклонником метафизики, меня раздражала ее недосказанность. Настолько абстрактная дискуссия не должна была продолжаться так долго.
— Вы хотели сказать, что эта местность опустела в результате какого-то рода чумы? Что в результате ее все звери и люди покинули округу?
Она не ответила.
Я продолжал:
— Каждый из ваших слуг болен. Может ли быть так, что они страдают какой-то формой проказы, которая существует только в этой местности?..
— Их души… — начала она снова.
Я прервал ее.
— Опять абстракции…
— Я пытаюсь вам объяснить, — сказала она.
— Милостивая госпожа, вы не даете мне объяснения.
— Я уже дала вам объяснение, как сама это понимаю. Довольно тяжело…
— Вы и вправду говорите о болезни? Или нет? Могу гарантировать, что если вы не скажете конкретно, я не останусь здесь ни на минуту, так как не буду знать, что мне угрожает.
— Как вам будет угодно, — сказала она.
— Существуют вещи, перед которыми я испытываю страх, но если дело касается чумы, то это именно то, чего я всегда опасался. С другой стороны, я верю в свою счастливую звезду, в то, что я везуч, так как до сих пор болезнь меня миновала, поэтому вы должны знать, что я не сойду с этого места, не узнав, что здесь происходит. Скажите мне. Вы имеете в виду болезнь?
— Ах, — вздохнула она, когда наконец стала понимать, про что я ее расспрашиваю. — Может быть и так, как вы говорите.
— Но вы совсем не согласны со мной. — Я сделал несколько шагов в ее сторону.
Она замолчала. Должен ли я предполагать, спросил я себя, что признаки тяжелейшего заболевания, которое поразило ее слуг, еще не проявились на нас, но скоро станут заметны. Предчувствие чего-то нехорошего закралось мне в душу.
— Как долго вы уже живете в этом замке? — спросил я.
— Я бываю здесь только наездами.
Этот ответ заставил меня подумать, что она, возможно, обезопасила себя от того, что я подозреваю. А раз она не беспокоится по этому поводу, то и мне не престало пороть горячку. Такие мысли меня успокоили.
Она села на кушетку. Солнечный свет струился через вставленный в оконную фрамугу витраж, изображавший Диану на охоте. Только теперь, впервые за все время пребывания в замке, я заметил, что здесь нет ни единого христианского символа — ни одного распятия, ни единого изображения Иисуса, никаких икон или фресок с изображениями святых. Статуи, декорации на настенных гобеленах и занавесях — все было языческим.
— Когда был построен этот замок? — Я стоял перед окном и водил пальцем по линиям стыка разноцветных стекол витража.
— Думаю, он очень стар. По меньшей мере несколько столетий назад.
— Он очень хорошо сохранился.
Она знала, что мои вопросы не имели цели и не были особенно умными. Но я хотел больше знать о владельце и о странной таинственной болезни, поражающей обитателей этого места.
— Ну что ж, понятно, — сказал я.
Я снова почувствовал напряжение и заволновался.
Я спустился в винный погреб и с вином вернулся обратно. Когда она передавала мне кубок, я заметил, что она не носит обручального кольца.
— У вас нет повелителя, милостивая госпожа?
— Есть один, — ответила она, глядя мне прямо в глаза, будто я выпытывал у нее самое сокровенное. Чтобы загладить неловкость, вызванную этим вопросом, она пожала плечами. — Да, у меня есть повелитель, капитан.
— Но это не фамильный замок?
— Ах, да. Фамилия? — Она приняласьочень мило смеяться, и на ее лице появилось выражение облегчения. — Замок принадлежит моему повелителю уже долгие годы.
— Но он не всегда принадлежал ему?
— Нет. Он, я думаю, владел им всегда.
— Военный трофей?
Она покачала головой.
— Ваш муж игрок и играет на недвижимое имущество? Он принимает участие в этой войне?
— О да. — Ее поведение снова изменилось. Она стала дружелюбной. — Не хочу вас держать в неведении, капитан Фон Бек. — Она засмеялась, и снова был какой-то намек на беспомощность в ее поведении. — Я совсем не настроена говорить на эту тему.
— Пожалуйста, простите мне мою грубость, — нарочито холодно сказал я.
— Будьте спокойны, капитан, вы не были грубы. — Тихо произнесла она. — Для мужчины, который находит в ужасах войны свою прелесть и принимает участие в военных действиях, вы выглядите очень культурным и воспитанным.