Сага о Рунном Посохе
Подобно всем прочим городским строениям, замок был возведен из белоснежного камня. Все его окна были украшены витражами, над зубчатыми стенами высились причудливой формы башенки. С крыши самой высокой из них открывалась великолепная панорама Камарга. А когда налетал мистраль и проносился сквозь сложную систему труб и отдушин, то замок словно начинал петь, и эта музыка, подобная звучанию органа, разносилась ветром на многие мили.
Замок возвышался над красными крышами городских домов и над ареной, построенной, как говорили, много тысяч лет назад, еще при римлянах, для проведения празднеств и состязаний…
Наконец на измученном скакуне граф добрался до замка и кликнул стражу. Дождь почти прекратился, но в такую стылую ночь граф больше всего мечтал согреться у горящего камина. Въехав во двор через огромные железные ворота, он спешился и бросил конюху поводья, а затем тяжело поднялся по ступенькам, вошел в дом и, миновав короткий коридор, оказался в парадном зале замка.
Огонь весело потрескивал в очаге за каминной решеткой, а рядом в глубоких мягких креслах сидели дочь графа Иссельда и его старый друг Ноблио. Завидев графа, оба поднялись ему навстречу, и Иссельда, привстав на цыпочки, поцеловала отца в щеку. Ноблио широко улыбнулся.
— Готов поспорить, ты сейчас не прочь наконец скинуть доспехи и поесть горячего, — с этими словами он дернул за шнурок колокольчика.
Граф кивнул с благодарностью, подошел поближе к огню и, стащив с головы шлем, положил его на каминную полку. Иссельда уже стояла перед отцом на коленях, снимая с него поножи. Это была прелестная девятнадцатилетняя девушка, с нежной золотисто-розовой кожей и пышными белокурыми волосами. Алое платье делало ее похожей на огненную фею.
Подоспевший слуга помог графу снять латы и облачиться в свободные домашние брюки и белую шерстяную рубаху.
Другие слуги поднесли поближе к камину накрытый столик с сытным ужином: здесь были картофель, бифштексы, салаты, отменный густой соус, а также кувшин с подогретым вином. Граф с наслаждением принялся за еду, а Ноблио с Иссельдой терпеливо дожидались окончания трапезы.
— Ну что, милорд, — улыбнулась девушка отцу. — Как прошел день? Все ли спокойно на нашей земле?
— Кажется, да, миледи, хотя мне не удалось объехать все сторожевые башни. Начался дождь, и я решил вернуться домой.
Он описал им свою победу над бормотуном, и от восхищения Иссельда широко распахнула глаза. Ноблио, однако, лишь покачал головой: знаменитый поэт и мудрец не всегда одобрял своего друга, ибо порой ему казалось, что тот неразумно спешит навстречу опасности.
— Кстати, если помнишь, — сказал Ноблио, когда граф закончил рассказ, — я говорил тебе утром, чтобы ты взял с собой фон Виллаха или еще кого-нибудь.
Фон Виллах был начальником охраны замка, верный старый солдат, побывавший с графом во многих сражениях. Заметив осуждение на лице друга, граф Брасс рассмеялся:
— Фон Виллаха? Он уже немолод, зачем же вытаскивать старика из замка в такую погоду!
Ноблио печально улыбнулся в ответ:
— А ведь он на целых два года моложе тебя.
— Может, и так, но разве под силу ему совладать с бормотуном?
— Не в этом дело, — возразил философ, которого нелегко было сбить с толку. — Будь ты не один, встречи с бормотуном вообще могло бы не произойти.
Граф махнул рукой, дабы прекратить спор.
— Я должен держать себя в форме, а не то стану дряхлым, как фон Виллах.
— Но ведь ты в ответе за весь наш народ, отец, — вполголоса произнесла Иссельда. — А вдруг тебя убьют…
— Не убьют!
На губах графа мелькнула презрительная усмешка, словно смерть была чем-то чуждым, что не имело к нему ни малейшего отношения. Озаренное отблесками пламени, его лицо казалось сейчас медной маской божества какого-нибудь варварского племени — и он больше походил на небожителя, чем на обычного человека.
Иссельда пожала плечами. Они с отцом во многом были схожи, и она лучше, чем кто бы то ни было, понимала, что спорить с такими людьми, как граф Брасс, совершенно бессмысленно. В одной из своих поэм Ноблио так и обратился к ней: «О ты, в ком сила и нега шелка…» — и сейчас, с любовью наблюдая за дочерью и отцом, он отмечал их поразительное духовное родство.
— Я узнал сегодня, что Гранбретания захватила герцогство Кельн, — сменил Ноблио тему разговора. — Похоже, ее власть распространяется, как чума.
— Пусть чума, но довольно полезная, — отрезал граф. — По крайней мере, она несет миру порядок.
— Политический, возможно, — с горячностью возразил Ноблио, — но едва ли духовный или нравственный. Их жестокость безмерна, а безумие перешло все границы. У этих людей отравлены души, они стремятся ко злу и ненавидят добро.
Граф разгладил усы.
— Такое случалось и прежде. Вспомните хоть того же булгарского колдуна, что был Хранителем Камарга.
— Да, но булгарец был сам по себе. Подобно маркизу Пешту или Рольдару Николаефу. Они — исключение, и рано или поздно таких всегда настигает гибель. Но Империя Мрака — это целая нация выродков, и творить зло для них столь же естественно, как дышать. Говорят, в Кельне гранбретанцы забавлялись тем, что насиловали маленьких девочек, оскопляли юношей и заставляли людей, чтобы спасти свою жизнь, совокупляться прямо на улицах. Это противоестественно, граф. Похоже, они задались целью втоптать в грязь человечество.
— Все эти рассказы, как правило, сильно приукрашены, мой друг. Тебе первому следовало бы это знать. Меня и самого некогда обвиняли в…
— Я думаю, — прервал его Ноблио, — что подобные истории не приукрашивают истину, а лишь скрывают ее. Если деяния гранбретанцев так отвратительны, то каковы же их тайные пороки?
— Страшно даже помыслить… — с дрожью в голосе поддержала его Иссельда.
— Да, — повернувшись к ней, продолжал Ноблио. — Мало у кого хватит духу поведать обо всем, что довелось увидеть и пережить. Империя несет Европе лишь видимость порядка. На самом деле это хаос, калечащий людские души.
Граф пожал плечами.
— Что бы они там ни делали, все это преходяще. Порядок требует жертв. Помяни мои слова.
— Но цена слишком высока, граф.
— Высока для кого? Что мы видим повсюду? Европа распадается на мелкие княжества, всюду бесконечные войны… Мало кому удается прожить жизнь, ни разу не обнажив клинок. И эти бесконечные перемены… По крайней мере, Гранбретания несет с собой постоянство.
— Она несет страх, мой друг. Я никак не могу с тобой согласиться.
Налив себе вина, граф выпил и, зевнув, заявил:
— Ты слишком трагически смотришь на вещи, Ноблио. Если бы тебе довелось пережить столько же, сколько и мне, ты бы понял, сколь быстротечно любое зло: оно либо рушится само, либо его уничтожают другие. Не пройдет и ста лет, как гранбретанцы станут самым обычным, мирным народом.
С этими словами граф подмигнул дочери, но она, видимо, в душе соглашаясь с Ноблио, не улыбнулась в ответ.
— Эти дикари слишком порочны, чтобы время могло их исправить, даже через века. Посмотри хотя бы, как они выглядят! Носят отвратительные звериные маски, какие-то странные одеяния, которые не снимают даже в жару… и потом — эти их жесты, походка… Все в них заряжено безумием, и это безумие заразно. — Ноблио покачал головой. — А мы своей пассивностью только подстегиваем их. Нам бы следовало…
— Сейчас нам следует пойти спать, друг мой. Не забудь, завтра — первый день празднества.
Устав спорить, граф кивнул Ноблио и поднялся с места, а затем, нежно поцеловав дочь, покинул зал.
Глава 3
БАРОН МЕЛИАДУС
Окончание сбора урожая отмечается в Камарге большим народным гуляньями. Дома украшают цветами, люди достают из сундуков праздничные одеяния, по улицам водят молодых бычков, торжественно марширует гвардия. А ровно в полдень на городской окраине в древнем амфитеатре устраивают корриду.
По всему амфитеатру тянутся каменные скамьи, на которых на специальных подушечках рассаживаются зрители. С южной стороны находится небольшая ложа с красной черепичной крышей и двумя колоннами, украшенными искусной резьбой. Багряные занавеси закрывают ложу с двух сторон. Это место графа Брасса, его дочери Иссельды, Ноблио и старого фон Виллаха.