Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Я часто думалъ, – сказалъ дипломатъ, – что, какъ говорятъ, народы имѣютъ то правительство, котораго они заслуживаютъ, такъ и жены имѣютъ именно тѣхъ мужей, которыхъ онѣ заслуживаютъ, и Ан[астасья?] Аркадьевна [8] Каренина вполнѣ заслуживаетъ своего мужа.
– Знаете ли, что, говоря это, вы, для меня по крайней мѣрѣ, дѣлаете похвалу ей.
– Я этаго и хочу.
– Только какъ онъ можетъ спокойно спать съ такой женой. И съ всякимъ другимъ мужемъ она бы была героиней стариннаго романа.
– Она знаетъ, что мужъ ея замѣчательный человѣкъ, и [9] она удовлетворяется. Она примѣрная жена.
– Была.
– Я никогда не могла понять, Княгиня, – сказала фрейлина, что въ немъ замѣчательнаго. Если бы мнѣ всѣ это не твердили, я бы просто приняла его за дурачка. И съ такимъ мужемъ не быть героиней романа – заслуга.
– Онъ смѣшонъ.
– Стало быть, не для нея, – сказала хозяйка. – Замѣтили вы, какъ она похорошѣла. Она положительно не хороша, но если бы я была мущиной, я бы съ ума сходила отъ нея, – сказала она, какъ всегда женщины [говорятъ?] это, ожидая возраженія.
Но какъ ни незамѣтно это было, дипломатъ замѣтилъ это, и, чтобъ подразнить ее, тѣмъ болѣе что это была и правда, онъ сказалъ:
– О да! Послѣднее время она расцвѣла. Теперь или никогда для нея настало время быть героиней романа.
– Типунъ вамъ на языкъ, – сказала хозяйка.
Хозяйка говорила, но ни на минуту не теряла взгляда на входную дверь.
– Здраствуйте, [10] Михаилъ Аркадьичъ, – сказала она, [11] встрѣчая [12] входившаго сіяющаго цвѣтомъ лица, бакенбардами и бѣлизной жилета и рубашки молодцоватаго Облонскаго.
– А сестра ваша Анна будетъ? – прибавила она громко, чтобы разговоръ о ней замолкъ при ея братѣ. – Пріѣдетъ она?
– Не знаю, Княгиня. Я у нее не былъ.
И Степанъ Аркадьичъ, знакомый со всѣми женщинами и на ты со всѣми мущинами, добродушно раскланивался, улыбаясь и отвѣчая на вопросы.
– Откуда я? Чтожъ дѣлать? Надо признаваться. Изъ Буффовъ. La Comtesse de Rudolstadt [13] прелесть. Я знаю, что это стыдно, но въ оперѣ я сплю, а въ Буффахъ досиживаю до послѣдняго конца и всласть. Нынче..
– Пожалуйста, не разсказывайте про эти ужасы.
– Ну, не буду, чтоже дѣлать, мы Москвичи еще не полированы и терпѣть не можемъ скучать.
Дама въ бархатномъ платьѣ подозвала къ себѣ Степана Аркадьича.
– Ну что ваша жена? Какъ я любила ее. Разскажите мнѣ про нее.
– Да ничего, Графиня. Вся въ хлопотахъ, въ дѣтяхъ, въ классахъ, вы знаете.
– Говорятъ, вы дурной мужъ, – сказала дама тѣмъ шутливымъ тономъ, которымъ она говорила объ гравюрахъ съ хозяиномъ.
 [14]Михаилъ Аркадьичъ [15] разсмѣялся. Если отъ того, что я не люблю скучать, то да. Эхъ, Графиня, всѣ мы одинаки. Она не жалуется.
– Ну, а что ваша прелестная свояченица Кити?
– Она очень больна, уѣхала за границу.
Степанъ Аркадьичъ оглянулся, и лицо его еще больше просіяло.
– Вотъ кого не видалъ все время, что я здѣсь, – сказалъ онъ, увидавъ входившаго [16] Вронскаго.
– Виноватъ, Графиня, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ и, поднявшись, пошелъ къ вошедшему.
Твердое, выразительное лицо [17] Гагина съ свѣже выбритой, но синѣющей отъ силы растительности бородой просіяло, открывъ сплошные, правильнаго полукруга здоровенные зубы.
– Отчего тебя [18] нигдѣ не видно?
– Я зналъ, что ты здѣсь, хотѣлъ къ тебѣ заѣхать.
– Да, я дома, ты бы заѣхалъ. Однако какъ ты оплѣшивѣлъ, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, глядя на его почти голую прекрасной формы голову и короткіе черные, курчавившіеся на затылкѣ, волосы.
– Что дѣлать? Живешь.
– Ну, завтра обѣдать вмѣстѣ. Мнѣ сестра про тебя говорила.
– Да, я былъ у ней.
 [19]Вронскій замолчалъ, оглядываясь на дверь. Степанъ Аркадьичъ посмотрѣлъ на него.
– Что ты оглядываешься? Ну, такъ завтра обѣдать у Дюссо въ 6 часовъ.
– Однако я еще съ хозяйкой двухъ словъ не сказалъ, – и Вронскій пошелъ къ хозяйкѣ съ пріятными, такъ рѣдко встрѣчающимися въ свѣтѣ пріемами скромности, учтивости, совершеннаго спокойствія и достоинства.
Но и хозяйка, говоря съ нимъ, замѣтила, что онъ нынче былъ не въ своей тарелкѣ. Онъ безпрестанно оглядывался на дверь и ронялъ нить разговора. Хозяйка въ его лицѣ, какъ въ зеркалѣ, увидала, что теперь вошло то лицо, которое онъ ждалъ. Это [20] была Нана Каренина впереди своего мужа.
Дѣйствительно, они были пара: онъ прилизанный, бѣлый, пухлый и весь въ морщинахъ; она некрасивая съ [21] низкимъ лбомъ, короткимъ, почти вздернутымъ носомъ и слишкомъ толстая. Толстая такъ, что еще немного, и она стала бы уродлива. Если бы только не огромныя черныя рѣсницы, украшавшія ея сѣрые глаза, черные огромные волоса, красившія лобъ, и не стройность стана и граціозность движеній, какъ у брата, и крошечныя ручки и ножки, она была бы дурна. Но, несмотря на некрасивость лица, было что-то въ добродушіи улыбки красныхъ губъ, [22] такъ что она могла нравиться. [23]
Хозяйка мгновенно сообразила вмѣстѣ нездоровье [24] Мари, сестры Каренина, и удаленіе ея послѣднее время отъ свѣта. Толки толстой дамы о томъ, что [25] Вронскій, какъ тѣнь, вездѣ за [26] Анной и его пріѣздъ нынче, когда онъ не былъ званъ, [27] связало всѣ эти замѣчанія. [28]
«Неужели это правда?» думала она.
– Хотите чая? Очень рада васъ видѣть. Вы, я думаю, со всѣми знакомы. А вотъ и Анна, – сказала она самымъ небрежнымъ тономъ, но глаза ея слѣдили за выраженіемъ лица Вронскаго, и ей завидно стало за то [29] чувство и радости и страха, которое выразилось на лицѣ Вронскаго при входѣ Анны.
Анна своимъ обычнымъ твердымъ и необыкновенно легкимъ шагомъ, показывающимъ непривычную въ свѣтскихъ женщинахъ физическую силу, прошла тѣ нѣсколько шаговъ, которые отдѣляли ее отъ хозяйки, и при взглядѣ на Вронскаго, блеснувъ сѣрыми глазами, улыбнулась свѣтлой доброй улыбкой. Она крѣпко пожала протянутыя руки своей крошечной сильной кистью [30] и быстро сѣла. [31] И когда она заговорила своимъ яснымъ, отчетливымъ, безъ одной недоговорки или картавленья голосомъ, всегда чрезвычайно пріятнымъ, но иногда густымъ и какъ бы воркующимъ, нельзя было, глядя на ея удивительныя не костлявыя и не толстыя мраморныя плечи, локти и грудь, на [32] оконечности, ловкую силу движеній и простоту и ясность пріемовъ, не признать въ ней, несмотря на некрасивую небольшую [33] голову, нельзя было не признать ее привлекательною. На поклонъ [34] Вронскаго она отвѣчала только наклоненіемъ [35] головы, [36] но слегка покраснѣла и обратилась къ хозяйкѣ: