Маленький стрелок из лука

"Стреляй, дружок! - усмехнулся про себя Кирилл. - Я от любви не бегу... Только уж стреляй в грудь, а не в спину!"
Он подошел к магнитофону и нажал на клавишу "стоп".
Ева стояла у двери в длинном облегающем пальто, с сумкой через плечо и с улыбкой смотрела на него. И улыбка на ее прояснившемся лице была совсем другая, мягкая, детски смущенная. Такой улыбки у нее Кирилл еще ни разу не видел. Когда они вышли на улицу, она, взглянув на его окна, озабоченно сказала:
- Ты свет не выключил.
- Пойдем пешком, - предложил он.
- Хорошо, - согласилась она и доверчиво взяла его под руку. Немного помолчав, спросила: - Я тебе совсем-совсем не нравлюсь?
В голосе ее не было и намека на обыкновенное кокетство.
- Ты мне очень нравишься, - тоже просто ответил он.
Она замолчала, обдумывая его слова. Каблуки ее лакированных туфель гулко постукивали по тротуару.
- Или я ненормальная, или ты, - задумчиво проговорила она.
- Оба мы ненормальные, - рассмеялся Кирилл. Ему вдруг стало легко и весело. Он чуть было не предложил ей припустить бегом наперегонки до Греческого проспекта, да вспомнил, что она на высоких каблуках.
Никогда еще Ева не была для него такой близкой, как сейчас. И он с удовлетворением понял, только что одержав трудную победу над собой, он в какой-то мере одержал победу и над Евой...
А ветер все гонял и гонял по пустынным вечерним улицам города опавшие листья.
  
Часть третья
 
Пути неисповедимы
  
1
 
- Двенадцать рублей, - сказал Том, закладывая фиолетовую копирку в квитационную книжку.
- Он совершенно новый, - возразила пожилая худощавая женщина. - У меня даже чек сохранился... Вот, двадцать рублей...
- Не ходовой товар, - терпеливо объяснял Том. - Я бы мог поставить и восемнадцать, но ваш светильник будет долго пылиться на полке.
- Хоть бы пятнадцать? - попросила женщина. - Понимаете, мы переехали на новую квартиру...
- Хорошо, пятнадцать, - сказал Том, которому не хотелось выслушивать рассказ про новую квартиру.
Он принимал товар, выписывал квитанции и нетерпеливо поглядывал на часы, будто подгонял стрелки. Обед через полчаса, а он умирает с голоду. Утром проспал на даче и пришлось ехать на работу без завтрака. Даже не побрившись. Хорошо, что он рыжий, не так заметно, красноватые волосы на красноватой коже. Ему можно в неделю два раза бриться, не то что чернявому Борису, тому на дню надо два раза соскребать свою щетину. Товар шел мелкий, неинтересный. Правда, один морячок сдал портативный магнитофон "Филипс". Новенький, в коробке с паспортом и со всеми причиндалами, что очень любят покупатели. Том принял его и отложил в сторону: кто-то из его многочисленных знакомых просил именно эту модель, а вот кто - никак не мог вспомнить...
Подошел приятель из другого отдела. Не обращая внимания на мужчину, сдающего отечественный проигрыватель, сказал, что один парень принес новенькую "Сейку" с двумя календарями.
- Сколько? - выписывая квитанцию и не поднимая головы, поинтересовался Том.
- Два рубля, - ответил продавец. - Морда что надо.
- Пусть сам носит, - сказал Том.
Если бы дешевле, Том мог еще взять. Не для себя, конечно, у него прекрасная скромная "Омега", и "морда" - циферблат - часов ему нравилась. Просто "Сейку" можно продать намного дороже... Приятель уже повернулся, чтобы уйти, но Том остановил:
- Принеси посмотреть.
"Сейка" действительно была что надо. Одна из последних моделей с хрустальным стеклом. Том вместе с приятелем вошел в полутемную комнатушку, где была их раздевалка и лежали принятые на комиссию вещи.
- Дешевле не отдаст?
- Я уже давил на него, - сказал приятель. - Упирается, лоб!
Том достал деньги и отсчитал старыми десятками требуемую сумму. Ничего, он быстро загонит "Сейку". Один человек спрашивал у него такие часы, кажется, и телефон записан...
Выйдя из комнатушки, Том увидел Еву. Она кивнула ему и с места в карьер спросила:
- Сигареты есть?
Том покосился на очередного клиента и попросил ее подождать в магазине. Он сейчас обслужит еще одного товарища и выйдет. Через пять минут обеденный перерыв.
- Почему у тебя такое странное имя - Том? - спросила Ева, когда они вышли на улицу.
- Выдумка покойного папаши, - сказал Том. - Мои родители жили в Таллине, когда я родился... Слышала, там на ратуше знаменитый флюгер Старый Томас? Вот отец меня и назвал Томасом в честь этой железки...
- Оригинал был твой отец, - заметила Ева.
- Пообедаем? - предложил Том.
- Я спешу, - отказалась она. - Меня подруга ждет.
- Подруга? - усмехнулся Том.
- Мне непонятна твоя ирония? - сухо сказала Ева.
Тому она нравилась, но он никак еще не мог подобрать к этой своенравной красотке ключи...
Ева была у матери Ляльки и узнала, о чем они просили: Лялька не оставила никакого обличительного письма. Была лишь короткая записка, в которой она просила никого в своей смерти не винить. Тяжелый камень свалился с сердца Тома. На радостях он попросил Бориса передать девушке еще блок заграничных сигарет. Ева подарок не приняла, тогда Борис взял с нее по рублю за одну пачку. И вот снова она требует сигареты... На этот раз он возьмет с нее, как со всех...
- Мы компанией на двух машинах собираемся на выходные дни в Таллин... посмотреть на моего тезку Старого Томаса. Не хочешь проветриться? Гостиница заказана, там отличные кабаки, бары...
- На каких правах ты меня приглашаешь? - сбоку взглянула на него Ева. Она ростом, когда на каблуках, выше его.
- На правах хорошей знакомой, - улыбнулся он.
- Ты не относишься к числу моих хороших знакомых, - обрезала она.
- А кто же я? - с кислой миной проглотил он эту пилюлю. Редко кто из девушек так с ним разговаривал, и, может быть, поэтому ему все больше хотелось обломать, приручить эту гордую девицу, на которую то и дело оглядываются прохожие.
- Ты опасный человек, - сказала Ева. - С тобой можно поддерживать только деловые отношения.
- Ты говоришь загадками.
- Лялькина мать считает, что ты и твоя компания погубили ее дочь, - заявила Ева.
У Тома, наверное, изменилось лицо, потому что Ева, сбоку взглянув на него, усмехнулась:
- Тебе неприятно это слышать?
Настроение у него сразу упало. Ему хотелось забыть об этой Ляльке и всех треволнениях, связанных с ее нелепой смертью, но не проходило дня, чтобы ему об этом не напомнили. Значит, мать что-то знала. Том мельком видел ее раза два-три. Он старался не бывать у Ляльки, когда дома была мать. А Лялька, насколько он знал, старалась не посвящать ту в свои личные дела. Откуда же она тогда знает про Тома и его компанию?
- Неужели Лялька тебя любила? - спросила Ева.
- Лялька многих любила, - ответил он, думая о своем.
- Или никого. Когда многих любят, - значит, никого.
- В чем же ее мать обвиняет меня?
- Она говорит, что ты и тебе подобные растлили Лялькину душу. Лялька потеряла вкус к жизни.
- Почему люди во всех своих несчастьях и пороках обвиняют других, а не себя? Ну как я могу растлить твою душу? И зачем мне твоя душа? Я ведь не Мефистофель, а ты не Маргарита... У тебя своя голова на плечах, и ты знаешь, что тебе нужно делать...
- Я - да, - сказала Ева. - А есть люди, которые не знают, что им нужно делать. Таких помани пальцем, и они пойдут за тобой, не думая, что их ожидает. Вот такая, по-видимому, была и Лялька.
- Видишь, как просто! - рассмеялся Том. - Кто-то очень верно сказал: "Больные умирают, а здоровые борются".
- А ты жестокий человек, - заметила Ева.
- Не я. Жизнь - жестокая штука, девочка!
- По-моему, Фауст погубил Маргариту, а не Мефистофель, - задумчиво проговорила Ева.