Полное собрание сочинений. Том 3. Произведения 1852–1856 гг. Записки маркера

«Одна ужасная минута забвения, низости, которой я никогда не забуду, заставила меня опомниться. Я ужаснулся, когда увидел, какая неизмеримая пропасть отделяла меня от того, чем я хотел и мог быть. В моем воображении возникли надежды, мечты и думы моей юности.
«Где те светлые мысли о жизни, о вечности, о Боге, которые с такою ясностью и силой наполняли мою душу? Где беспредметная сила любви, отрадной теплотой согревавшая мое сердце? Где надежда на развитие, сочувствие ко всему прекрасному, любовь к родным, к ближним, к труду, к славе? Где понятие об обязанности?
«Меня оскорбили – я вызывал на дуэль и думал, что вполне удовлетворил требованиям благородства. Мне нужны были деньги для удовлетворения своих пороков и тщеславия – я разорил тысячи семейств, вверенных мне Богом, и сделал это без стыда, – я, который так хорошо понимал эти священные обязанности. Бесчестный человек сказал мне, что у меня нет совести, что я хочу красть, – и я остался его другом, потому что он бесчестный человек и сказал мне, что он не хотел меня обидеть. Мне сказали, что смешно жить скромником, – и я отдал без сожаления цвет своей души – невинность – продажной женщине. Да, никакой убитой части моей души мне так не жалко, как любви, к которой я так был способен. Боже мой! Любил ли хоть один человек так, как я любил, когда еще не знал женщин!
«А как я мог быть хорош и счастлив, ежели бы шел по той дороге, которую, вступая в жизнь, открыли мой свежий ум и детское, истинное чувство! Не раз пробовал я выйти из грязной колеи, по которой шла моя жизнь, на эту светлую дорогу. Я говорил себе: употреблю всё, что есть у меня воли, – и не мог. Когда я оставался один, мне становилось неловко и страшно с самим собой. Когда я был с другими, я забывал невольно свои убеждения, не слыхал более внутреннего голоса и снова падал.
«Наконец я дошел до страшного убеждения, что не могу подняться, перестал думать об этом и хотел забыться; но безнадежное раскаяние еще сильнее тревожило меня. Тогда мне в первый раз пришла страшная для других и отрадная для меня мысль о самоубийстве.
«Но и в этом отношении я был низок и подл. Только вчерашняя глупая история с гусаром дала мне довольно решимости, чтобы исполнить свое намерение. Во мне не осталось ничего благородного – одно тщеславие, и из тщеславия я делаю единственный хороший поступок в моей жизни.
«Я думал прежде, что близость смерти возвысит мою душу. Я ошибался. Через четверть часа меня не будет, а взгляд мой нисколько не изменился. Я так же вижу, так же слышу, так же думаю; та же странная непоследовательность, шаткость и легкость в мыслях, столь противоположная тому единству и ясности, которые, Бог знает зачем, дано воображать человеку. Мысли о том, что будет за гробом, и какие толки будут завтра о моей смерти у тетушки Ртищевой, с одинаковой силой представляются моему уму.
«Непостижимое создание человек!»
 
Комментарий С. Л. Толстого
 
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ «ЗАПИСОК МАРКЕРА».
«Записки маркера» задуманы и написаны в сентябре 1853 года, в Железноводске, куда Толстой приезжал на некоторое время из Старогладковской станицы, для того чтобы полечиться и повидаться с сестрой Марией Николаевной, приехавшей туда же из центральной России, вместе с мужем гр. В. П. Толстым.
В то время у Толстого, по его обыкновению, было начато несколько работ, а именно: он продолжал «Отрочество», обдумывал «Роман русского помещика» и набрасывал кавказские очерки. 12 сентября он отметил в своем дневнике: «Окончил ист[орию] К[арла] И[вановича]» (главу «Отрочества»); 13 сентября он пишет: «Утром была тоска страшная», а затем «пришла мысль З[аписок] М[аркера], удивительно хорошо, писал, ходил смотреть Собрание и опять писал З[аписки] М[аркера]. Мне кажется, только теперь я пишу по вдохновению; от этого хорошо».
14 сентября он отметил в дневнике: «Окончил начерно и вечером написал один лист набело. Пишу с таким увлечением, что мне тяжело даже: сердце замирает. С трепетом берусь за тетрадь».
15 сентября опять отметка в дневнике: «Утро писал, не обедал, гулял… С 8 (вечера) писал до 11. Хорошо, но слишком неправильный слог. Больше половины написано».
16 сентября «Записки маркера» были окончены. В этот день Толстой пишет в дневнике: «Молодец! Я работал славно. Кончил».
17 сентября он отмечает, что написал письмо Некрасову; в то же время он отослал ему рукопись «Записок маркера». Таким образом этот рассказ был написан и переписан в четыре дня.
Некрасову Толстой писал: «Посылаю небольшую статью для напечатания в вашем журнале. Я дорожу ею гораздо более, чем Детством и Набегом; поэтому в третий раз повторяю условие, которое я полагаю для напечатания – оставление ее в совершенно том виде, в котором она есть. В последнем письме Вашем Вы обещали мне сообразоваться с моими желаниями в этом отношении. Ежели бы цензура сделала снова вырезки, то ради Бога, возвратите мне статью или, по крайней мере, напишите мне прежде печатания. Напечатать эту статью под заглавием, выставленным в начале тетради, или: Самоубийца, Рассказ маркера, будет зависеть совершенно от Вашего произвола». («Архив села Карабихи», стр. 200.) Надо заметить, что Толстому была несвойственна та быстрота в работе, с какой написаны «Записки маркера», и та поспешность, с которой рассказ послан в печать. Вскоре он пожалел о своей поспешности: 25 октября 1853 г. от отметил в дневнике: «Я начинаю жалеть, что слишком поспешно послал «Записки маркера». По содержанию едва ли я много бы нашел изменить и прибавить в них, но форма не совсем тщательно отделана».
Некрасов писал Толстому 6 февраля 1854 г.: «… отвечал вам довольно скоро по получении рукописи («Записки маркера») по старому вашему адресу (на имя Н. Н. Толстого). Там я излагал и мнение мое об этой вещи, спрашивал вас в заключение – печатать ли всё-таки эту вещь или вы соглашаетесь на мои замечания? И так приходится мне теперь повторить эти замечания. «Записки маркера» очень хороши по мысли и очень слабы по выполнению; этому виной избранная вами форма; язык вашего маркера не имеет ничего характерного – это есть рутинный язык, тысячу раз употреблявшийся в наших повестях, когда автор выводит лицо из простого звания; избрав эту форму, вы без всякой нужды стеснили себя: рассказ вышел груб и лучшие вещи в нем пропали. Извините, я тороплюсь и не выбирал выражений, но вот сущность моего мнения об этом рассказе; это я счел долгом сообщить вам, прежде чем печатать рассказ, так как я считаю себя обязанным вам откровенностью за то лестное доверие, которым вы меня удостоили. Притом ваши первые произведения слишком много обещали, чтобы после того печатать вещь сколько-нибудь сомнительную. Однакож я долгом считаю прибавить, что если вы всё-таки желаете, я напечатаю эту вещь немедленно; мы печатаем много вещей и слабее этой, и, если я ждал с этою, то потому только, что ждал вашего ответа. Жду его и теперь…» («Голос минувшего», 1915, 5, стр. 211—212.)
Некрасов медлил с печатанием рассказа, по мотивам, им высказанным в этом письме. Толстой же, повидимому, не намеревался переделывать рассказ и, будучи уже не на Кавказе, а в Турции, писал ему 19 декабря 1854 г. следующее: «Напечатаны ли и когда будут напечатаны «Рассказ маркера» и «Отрочество»? И почему я не получаю «Современника»? Уведомьте меня, пожалуйста, об этом и страховым, чтобы было вернее. Адрес мой тот же, в Кишинев…». Рассказ был напечатан в январской книжке 1855 г. «Современника».
В «Записках маркера» можно найти некоторые черты из жизни самого Толстого. В первоначальной рукописи этого рассказа Нехлюдов говорит, что у него есть сестра, братья, тетка; неупоминание о родителях показывает, что у Нехлюдова ко времени рассказа их не было. Известно, что Толстой также рано потерял родителей. Из его дневников можно видеть, что он под влиянием среды и страстности своего характера так же, как и Нехлюдов, отдавал дань некоторым увлечениям дворянской молодежи, чем жестоко мучался и за что беспощадно себя осуждал. Так, например, осенью 1852 года, живя в Тифлисе, он так же, как герой «Записок маркера», много проиграл билльярдному маркеру. В дневнике 20 марта 1853 года он записал: «В последний раз я играл в конце Августа – следовательно слишком 6 месяцев – и теперь не чувствую никакого позыва к игре. В Тифлисе я стал играть с маркером и проиграл ему что-то около 1000 партий. В эту минуту я мог бы проиграть всё».