Максим и Федор

  
В. Шинкарёв. Максим и Фёдор
 
 
Вещь в трёх частях
 
Как и всё, что я делаю,
 
ПОСВЯЩАЕТСЯ
 
Игорю Константинову.
 
 
«Всё казалось ему странным в этом мире, созданном как будто для быстрой насмешливой игры. Но эта нарочитая игра затянулась надолго, на вечность, и смеяться уже никто не хочет, не может… Внутри бедных существ есть чувство их другого, счастливого назначения, необходимого и непременного, — зачем же они так тяготятся и ждут чего-то?»
 
А.Платонов
 
  
Часть первая
 
МАКСИМ И ФЁДОР
   
МЫСЛИ
 
афоризмы, максимы, федоры
 
Один Максим отрицал величие философии марксизма. Одна ко, когда его вызвали куда надо, отрицал там своё отрицание, убедившись тем самым в справедливости закона отрицания отрицания.
Максим презирал безграмотность и невысокие интеллектуальные данные своего друга Фёдора и любил подчеркнуть, что они друг с другом — полная противоположность. Нередко на этой почве между ними разворачивалась ругань и даже драка. Как-то раз, крепко вломив Фёдору, Максим с удовлетворением отметил, что овладел законом единства и борьбы противоположностей.
Знакомый Максима Пётр (о нём подробнее речь впереди) с детства испытывал неодолимую тягу к самоубийству. Идя по мосту, он нередко не выдерживал искушения покончить счёты с жизнью — и бросался вниз… Остальную часть пути одумывающийся Пётр преодолевал вплавь.
Суицидальные настроения, обуревающие впечатлительного юношу, помогли ему приобрести отличную закалку и данные спортсмена-разрядника.
Максим, комментируя это дело, с благодарностью отозвался о законе перехода количества в качество, которым не стоит брезговать.
Вскоре Максим с такой силой овладел философией марксизма, что мог без труда изобретать новые непреложные законы развития человеческого общества. Так, глядя на своего друга Фёдора, да и просто так, допивая вторую бутылку портвейна, Максим часто говорил: «Одинаковое одинаковому — рознь!»
У Максима было много сильных мыслей, даже трудно специально выделить. Так, например, его часто посещала необыкновенной силы мысль: «Где занять четвертной?»
Случалось, что и Фёдор мог кое-чему научить Максима. Так, однажды Максим дал Фёдору почитать одну книгу (из тех, о которых лучше не разговаривать с малознакомыми людьми). Фёдор пришёл на бульвар почитать, однако замечтался, попил пивка, да и не заметил, как посеял книгу.
— А где книга? — осведомился Максим вечером.
— Посеял, — отвечал Фёдор.
Максим осыпал Фёдора бранью, однако последний, не сплошав, спросил:
— А что, книга была хороша?
Максим в ответ лишь заскрежетал зубами. Тогда Фёдор продекламировал строки Некрасова:
 
 
Сейте разумное, доброе, вечное!
 
Сейте — спасибо вам скажет сердечное
 
Русский народ!
 
 
Максим, не зная, как возразить, лишь скрежетал зубами.
На алтарь мысли Максим мог положить всё, даже предметы первой необходимости.
Однажды он сказал:
— Когда я думаю, что пиво состоит из атомов, мне не хочется его пить.
Знакомый Максима Пётр любил рассуждать в том смысле, что человеку всё доступно и прочее.
Максим хмуро прослушав эти рассуждения, подобно баснописцу Эзопу, молвил: «Тогда выпей из дуршлага!» — и, хлопнув дверью, вышел.
Заметив, что Максим пьёт, не закусывая, Фёдор осведомился, не объясняется ли это тем, что Максим вспомнил о молекулярно-атомной структуре закуски.
Максим гордо помотал головой и сказал: «Кто не работает, тот не ест!»
Вот какая реплика приписывается Максиму, хотя это не достоверно.
Фёдор с похмелья начинал нескончаемый рассказ про исчезнувших собутыльников, или про то время, когда он учился в школе, или про какие-то деревни. Фёдор рассказывал бессвязно, надолго замолкая, иногда минут на пять — ограничиваясь одними междометиями или жестами.
Пётр, если не выходил сразу, то мучился, скучал, слонялся по комнате, перебивая Фёдора своими эскапистскими романтическими байками.
Максим, заметив неприязнь Петра к рассказам Фёдора, сказал: «Даже о литературном произведении нельзя судить по содержащимся в нём словам!»
  
САД КАМНЕЙ
 
хокку, танки, бронетранспортёры
 
 
 
Идёт Максим по тропке между круч.
 
Но, поравнявшись с сакурой,
 
Застыл, глотая слёзы.
 
 
 
 
Проснулся Фёдор с сильного похмелья
 
лежит в саду японском под сакурой,
 
и плачет, сам не зная, как сюда попал.
 
 
 
 
К станции электрички, шатаясь, Фёдор походит.
 
Головою тряся, на расписание смотрит:
 
Микасе, Касуга, Киото,
 
Авадза, Инамидзума,
 
и дальняя бухта Таго.
 
 
 
Что ж? С таким же отчаяньем смотрел он и раньше и видел:
 
Рябово, Ржевка, Грива,
 
Пискаревка, Всеволожск
 
и дальняя Петрокрепость.
 
 
 
Ледяные, злые перроны.
 
 
 
 
Подбитым лебедем упал под куст сакуры Фёдор,
 
Когда Максим ему вломил промеж ушей.
 
 
 
 
Максим по тропке шёл.
 
Навстречу — Фёдор.
 
Максим его столкнул.
 
— Ты что толкаешься?!
 
— вскричал с обидой Фёдор.
 
— А что ты прёшь, как танк?
 
— ему Максим в ответ спокойно.
 
 
 
 
Феномен чоканья желая изучить,
 
Максим и Фёдор взяли жбан сакэ.
 
И день, и ночь работали упорно.
 
Наутро встали
 
В голове как бронетранспортёр.
 
 
 
 
В саду камней сидел часами Фёдор,
 
Максима ожидая.
 
Максим по лавкам бегал за сакэ.
 
 
 
 
Максим стоял с поднятым пальцем.
 
Фёдор ржал.
 
Так оба овладели дзен-буддизмом.