Кожедуб

Рядом, в деревне, расположился штаб пехотной дивизии. Кожедуб браво доложил командиру дивизии о вынужденной посадке группы. Тот, одобрив его действия, распорядился сообщить в полк, что четверка жива, села на вынужденную, и велел накормить летчиков. Летчиков разместили на ночлег, дали им возможность обсушиться, что было весьма кстати, особенно для Кожедуба и Мухина, промокших насквозь в беготне по аэродрому, в хлопотах по вызволению Брызгалова.
Рано утром им дали верховых лошадей, провизии на дорогу, и ребята тронулись в путь.
«Мы молча ехали гуськом, держась обочины, на усталых фронтовых лошадях. Они брели, спотыкаясь, по грязному месиву. Навстречу двигались и двигались к переправам войска, машины, обозы. По обеим сторонам дороги на каждом шагу виднелась немецкая техника, брошенная врагом при отступлении», — вспоминал Иван Никитович.
Фронтовой народ, шедший к передовой, был скор на шутку, весел (шло наступление) и награждал четверку кавалеристов, двигавшихся в направлении тыла, десятками эпитетов и самых разных характеристик. Герои наши, хорошо отоспавшиеся после тяжелого дня и плотно подкрепившиеся при пехотном штабе, от смеха едва держались на лошадях. Проехать пришлось около 100 километров, путь занял целый день, и у самого аэродрома лошадь под высоким Никитиным пала. Ему пришлось подсесть на лошадь Брызгалова. Это послужило поводом для новых хохм и шуток:
— Пара в одну лошадиную силу.
— Летно-кавалерийское рыцарство.
— Подводные ледчики — вам на подводах да лед подвозить! Мухин и Брызгалов от природы были очень сдержанными
людьми, Миша Никитин удручен потерей коня. Поэтому главным юмористом в этой необычной ситуации был Иван Кожедуб.
Апогеем веселья стал момент прибытия четверки на родной аэродром.
— Вот молодцы! Все же не безлошадными остались, верхом с задания приехали. Чудо-богатыри! — встречали возвращавшихся летчиков полковые зубоскалы.
Здесь же выяснилось, что и Тернюк с напарником из-за недостатка топлива не смогли долететь до своего аэродрома — благополучно сели на соседнем и теперь уже были дома.
22 марта полк поменял аэродром, перелетев под Умань. Здесь, на уманьском аэродроме, Кожедуб впервые ощутил сильную стреляющую боль в ухе. Вынужденная посадка, долгая беготня по брошенному сырому аэродрому, почти сутки верхом в непогоду не прошли даром.
Летчиков разместили в крестьянских домах по соседству с аэродромом. Ребята были обеспокоены жалобами и стонами своего обычно «железного» командира. Врача рядом нет — санитарная машина батальона аэродромного обеспечения ожидалась только через несколько дней. Кто-то предложил везти Ивана в тыл. Но добрая пожилая украинка, в хате которой оставили занемогшего комэска, успокаивает летчиков:
— Идите отдыхать, сынки, я его вылечу. С легкой душой ступайте — наутро он поправится.
Разогрев в печи чугун с картошкой и ухватом выставив его на стол, она предложила Ивану наклониться ухом к пару, а сама накрыла его голову теплым платком. Обливаясь потом, задыхаясь и жалуясь, Кожедуб перенес процедуру стоически. Старушка повторила ее несколько раз.
«Спустя день я уже чувствовал себя хорошо, утром и вечером летчики эскадрильи докладывали мне о новостях. Вылетов все не было — мешала непогода. Навещали меня много друзей — летчики и техники из других эскадрилий. По вечерам в хате становилось людно и шумно. Хозяйка всех радушно встречала, для всех у нее находилось ласковое слово.
На второй день вечером товарищи сообщили радостную новость: форсирован Днестр. Ожидается хорошая погода, и полк, очевидно, будет вылетать на прикрытие переправ.
Утром я почувствовал себя совершенно здоровым» [23].
Но гайморит, а именно такой диагноз был поставлен Кожедубу позднее, невозможно было излечить в условиях прифронтового аэродрома. Осложнения от заболевания гайморовых и ушных полостей мучили его всю жизнь. Думается, причина здесь была не только в простуде, но и в специфике летной работы, вызывавшей при резком наборе самолетом высоты гипоксемию — пониженное содержание кислорода в крови и недостаточное содержание углекислоты. Это также порой приводило к сильным болям в придаточных пазухах. Такое явление в медицине носит название высотной, или горной, болезни. Ну, а простуда привела еще и к воспалительным процессам в носоглотке, еще больше обострила болезнь, сделала ее хронической. Надо заметить, что своеобразный, «высотный», гайморит характерен для очень многих пилотов, тем более тех, кто летал с большими перегрузками в негерметичных кабинах.
«14.3.1944 года в составе 6 Ла-5 прикрывал переправу через Южный Буг. Активной атакой рассеял 19 бомбардировщиков Ю-87. Не допустил их к цели. Руководимая им группа сбила 4 вражеских бомбардировщика, а лично тов. Кожедуб сбил 1 Ю-87» — так описан бой, после которого пришлось совершить вынужденную посадку, чтобы выручить друга, в представлении Кожедуба ко второй медали «Золотая Звезда».
В этом же документе читаем: «11 апреля 1944 года в районе Тыргу-Фрумос (Кожедуб) встретил один ПЗЛ-24 под прикрытием 2 Me-109. Атаковал его и сбил». Так же кратко описан этот бой в формуляре полка. В справке на сбитые самолеты противника указывается:
«11.4.44 года в 17.50 сбил самолет противника типа ПЗЛ-24, который упал в районе Сырка. Подтверждают… летчики, участвовавшие в этом воздушном бою: младшие лейтенанты Мухин Василий Филиппович, Никитин Михаил Кузьмич и лейтенант Брызгалов Павел Александрович».
В своих воспоминаниях Иван Никитович никак не вспоминает эту победу, а в списке сбитых самолетов противника с пометками самого аса марка ПЗЛ-24 тщательно зачеркнута рукой нашего героя и заменена на Me-109. Еще бы! ПЗЛ — известная польская марка, самолеты этого типа вступили в бой с нацистами в 1939 году, а Польша до перестройки числилась в друзьях СССР, была одной из стран Варшавского договора.
19 апреля 1944 года во главе четверки (Кожедуб — Мухин, Гопкало — Никитин) Иван Никитович вылетел на прикрытие наземных войск в район Вултурул.
«В районе прикрытия встретили до 16 Хе-111 под прикрытием 6-ти Me-109. В воздушном бою сбил 1 самолет противника Хе-111», — из представления капитана Кожедуба к званию дважды Героя Советского Союза.
«19.4.44 в 14-35 сбил самолет противника типа Хе-111, который упал в районе севернее Ясс. Подтверждают летчики, участвовавшие в этом воздушном бою — младшие лейтенанты Гопкало Андрей Яковлевич и Мухин Василий Филиппович» (из «Справки на самолеты противника сбитые… капитаном Кожедуб Иваном Никитовичем»).
«Хейнкель-111» среди советских летчиков считался, наверное, самым дорогим воздушным трофеем. Это было связано как с его боевой мощью, так и с относительно высокой себестоимостью. (Мы не говорим здесь о единичных победах над гораздо более редкими и дорогими машинами: До-217, Ю-188, Хе-177, ФВ-200.) Четвертый по своей численности в люфтваффе (Хе-111 было выпущено, по некоторым данным, 6068 штук, однако, возможно, их было произведено более 7000) [24], он не часто становился добычей советских асов.
6 машин этого типа лично и одну в группе уничтожил Герой Советского Союза майор А.Н. Дергач.
Также 6 Хе-111 сбил лейтенант 86-го гвардейского ИАП Митрофан Федорович Манулин, в 1942—1943 годах уничтоживший не менее 16 самолетов противника (из них 7 двухмоторных бомбардировщиков). Он погиб в бою в октябре 1943 года, так и не удостоенный звания Героя Советского Союза.
6 Хе-111 (из 19 неприятельских самолетов) на боевом счету Героя Советского Союза комэска 402-го ИАП майора Г С. Балашова.
По 5 машин этого типа на счету выдающихся асов — Ш. М. Абдрашитова, Г.А. Баевского, А.М. Бастрикова, П.А. Гнидо. Комэск 15-го ПАЛ капитан А.М. Бастриков, имеющий на своем счету более 24 лично сбитых самолетов противника и погибший в 1943 году в землянке от случайного выстрела из пистолета, был награжден за свой героизм единственным орденом — Александра Невского. Кстати, ни одной машины этого типа нет на счету великого А.И. Покрышкина.