Искатель. 1966. Выпуск №3
— Видел тебя на последних соревнованиях — здорово бежал, ей-богу!
— Ах, вот оно что…
— А что?
— А ничего: просто меня подставили под удар тактики и стратеги. Не приметили?
— Бедняжка борец-полутяжеловес, — сказал Пожилков.
— Я ведь с вами серьезно. Мне ведь…
— И я, — перебил Пожилков, — никогда в жизни не был так серьезен, — сказал Пожилков. — Так что возьми себя в руки, старик.
— Значит, мне показалось, — сказал Костя.
— Показалось.
Они замолчали. Молчание становилось неловким.
— Вы что-то говорили, что… — начал было Костя.
— Я говорил, — сказал Пожилков, — что здорово ты бежал.
— А-а, — Костя поднял с земли ветку и переломил ее пополам, — Зато потом скис.
— Это ничего. Это со временем пройдет. Это бывает даже у борцов-полутяжеловесов.
Костя быстро глянул на Пожилкова, но на лице великого стайера — неподвижном, точно слепок, — ничего нельзя было прочесть.
— Что «это»? — спросил Костя.
— Не дури мне голову, — сказал Пожилков. — Дури кому другому, только не мне. Вот что. Довольно. Я тебе сейчас скажу, почему ты проиграл свои последние соревнования, парень (я ведь ехал с кинооператорами телевидения на их машине и все видел), я скажу, почему ты всегда скисаешь на полпути к финишу, скажу, хочешь?
— Нет.
— У тебя, борец-полутяжеловес, слабые мышцы брюшного пресса. Потому и корчит тебя на дистанции. Не выдерживают расстояния мускулишки живота. Потому и жжет. Вот тут, во…
Костя машинально посмотрел на свой живот.
— Да.
Так вот откуда эта боль — точно раскаленную болванку сунули внутрь него, и тогда Костя бежит с закрытыми глазами, чтобы не видеть стволы деревьев, телеграфные столбы. Он закрывает глаза, потому что его так и тянет к стволам, столбам — уцепиться, обнять, повиснуть, сползти на землю, свернуться калачиком, замереть…
— Я был у врача. Желудочника. Профессора. Все в порядке, без изъяна, сказал.
— Возможно, ну и что? Откуда ему знать?
— Да, конечно.
Потом Костя спросил;
— Значит, вы не верите, что на тех соревнованиях меня подставили под удар?
— Верю, верю, — поморщился Пожилков, — ну, а если б не подставили?
— Да, — сказал Костя. — Все равно.
Он поймал себя на том, что держится за живот.
— Что же мне делать, — спросил, — посоветуйте.
— Взять себя в руки, старик. — Пожилков встал со своего пенька. — А пока ты будешь это делать, я поразмыслю. Раз, два, три, четыре, пять.
— Ну, вот что, — сказал он потом, — если хочешь, будем тренироваться вместе.
— С вами?!
— Хочешь?
— Еще бы! Только…
— Только?
— Только ведь я набегаю каждый день двадцать пять — тридцать километров…
— И мне за тобой не угнаться?
— Да нет, почему же…
— Значит, все-таки угнаться? Ладно, помалкивай. Пожилков отошел в сторону и оттуда, не оборачиваясь, спросил:
— Что, приятель, уже говорят, будто я стар, будто я становлюсь историей спорта? Ну?
И Костя не мог соврать.
— Да, — сказал он, — поговаривают. Но я в это не верю и, когда говорил про километры, не это имел в виду, я ведь марафонец, вы — стайер.
— Не верь, — сказал Пожилков, — я еще хорош.
Но он уже не был хорош. Во всяком случае, так хорош, как прежде.
…С самого начала со старта Пожилкова подзажали, но уже на втором круге создалась классическая для него ситуация: четверо впереди, он пятый, а сзади, в нескольких метрах, хвост из тех, кто ни на что не претендует. И все пошло, как всегда, никто иной, именно он, Пожилков, стал дирижером бега. Хотя со стороны, может, и незаметно, но он заранее знал, чувствовал — интуиция, выработанная гигантским опытом, — когда кто-либо из той, лидирующей, четверки только еще задумывал бросок, чтобы оторваться, Пожилков своим поведением на дистанции заставлял бороться с лидером другого, бросая его из-за спины в бой, чтобы противники измотали друг друга, а когда среди этих двух определялся лидер, Пожилков вовремя, в самый нужный момент, начинал сам штурмовать, тянул за собой остальных, а потом уходил в тень, подставляя других под удар, сбивал их с графика, но сам строго придерживался своего плана бега.
И все шло хорошо. Как раньше. Только еще острее, жестче, Первым сник Макогоненко. Но в это время рванулся вперед Кибальник, отбросив Пожилкова в хвост пятерки. Но Пожилков снова пошел вперед мощным удлиненным шагом. Занял второе, потом третье место — отсюда виднее, как с дирижерского пульта. А дальше отодвигаться уже было нельзя — шестой круг. Потом начался цирк.
Они вошли в поворот, когда по стадиону разнеслось:
— Лорд, Лорд, Лорд!
Лидирующая группа бежит в том же порядке — плотно друг за дружкой. Но вот та, что сзади, основная, из тех, кто ни на что не претендует, теперь разорвалась пополам. И вдруг из задней группы крепкий, на коротких мощных волосатых ногах Лордкипанадзе делает рывок, обходит одного, второго…
Он на полпути к лидерам. Он бежит как-то нелепо, точно за трамваем, разбрасывая руки, но быстро и очень решительно.
— Лорд, Лорд, Лорд!.. — кричат ему.
«Ах ты, Лорд, Лорд, чем ты будешь бежать дальше?» — думает Пожилков.
— Лорд, Лорд, Лорд! — кричат студенты, потому что Лордкипанадзе — из «Буревестника» и, наверное, тоже студент.
Ему до лидеров двадцать, пятнадцать, десять, восемь, шесть метров…
— Лорд!.. Ай да Лорд!
…метр.
Перевозников — лидер лидеров — оборачивается и внезапно делает отворот, пропускает на первое место у бровки Пожилкова. Струсил. Решил спрятаться за широкую спину великого стайера. Пусть, мол, он, Пожилков, решает, как быть с этим шустрым Лордом.
Пожилков не возражает.
Лордкипанидзе между тем поравнялся с Пвревозниковым. Отброшен Воронин. На очереди Кибальник…
А Пожилков словно и не замечает этого — спокоен, хотя Лордкипанидзе рядом.
Но когда шустрый Лорд пытается вырваться вперед, занять место у бровки, Пожилков не пускает, и они бегут, бегут плечом к плечу. Бегут, бегут.
И вдруг рывок. Его делает Пожилков, а за ним остальные. Это неотразимо — момент выбран точно, как раз тогда, когда бедному Лорду нечем ответить.
И Лорд, бедный Лорд, катится назад. Будь здоров, Лорд!
Бой. Теперь Перевозников и Кибальник выходят вперед, но через шестьдесят метров Пожилков подступается к ним. Нажим — назад летит один, а вслед за ним второй. А Пожилков все прибавляет и прибавляет скорость.
Они входят в вираж, и тут сдает Кибальник. Он так резко сбавляет скорость, что Перевозников натыкается на него.
Пожилков уходит вперед. Разрыв увеличивается.
Перевозников, оправившись, бросается в бой, таща, как на длинной «сцепке», Кибальника, который бежит из последних сил. Их отделяет от лидера метров восемь, не больше.
Темп невероятно велик. Они входят в последний круг.
Приближается развязка. Еще один бросок на последней прямой, и бой выигран.
И тут атакует Перевозников. Пожилков отвечает атакой. Но слабой. Расстояние между ними быстро сокращается.
Последняя прямая. Сейчас все решат спринтерская скорость, запас выносливости, который к финишу у Пожилкова всегда чуть-чуть был больше, чем у других.
Кибальник не выдерживает и, качаясь, как пьяный, сходит с дорожки, садится на траву футбольного поля, раскачивается, будто молится.
А Перевозников снова штурмует, подбирается к Пожилкову. До финиша чепуха, метров тридцать. Стадион на ногах. — Пожилков первый. Еще первый.
И вдруг он падает. На живот. Переворачивается на спину и снова на живот. Пытается встать и падает.
А Перевозников рвет грудью финишную ленту.
Каждый спортсмен проходит через это. У каждого наступает момент, когда не хватает сил для последнего рывка. Сначала это кажется случайностью. Потом понимаешь — это не случайность. Пришел твой черед, а смириться нет мочи. И перед каждым соревнованием никак не заснуть, все думаешь, думаешь. И выходишь на старт усталый, а иногда бывает так страшно начать бег, что ноги отказываются служить. И когда проигрываешь бой, снова по ночам думаешь, думаешь, думаешь. О том, что самое лучшее в жизни осталось позади — борьба, победы, слава. Позади. И это необратимо.