Правда о смерти Эрнеста Вальдемара

  
Эдгар Аллан По
 
Правда о смерти Эрнеста Вальдемара
 
(Рассказ Эдгара Поэ)
Эрнест Вальдемар, постоянно живший в Горлеме, в Нью-Йорке, был известен в литературе под псевдонимом Иссахара Маркса, в жизни же славился и обращал на себя всеобщее внимание своей необыкновенной худобой и замечательно русыми бакенбардами, которые представляли разительный контраст с его черными волосами на голове, всеми принимаемыми за парик. Вальдемар темперамента был очень нервного и потому представлял собою прекрасный субъект для магнетических опытов. После первых двух-трех испытаний я довольно легко мог заставить его заснуть, но мне не удавалось одно: воля его ни разу не подчинялась вполне моему влиянию. Это я мог приписать только расстройству его здоровья. Надо заметить, что еще за несколько месяцев до моего знакомства доктора констатировали в нем сильную степень чахотки, и теперь он совершенно равнодушно ожидал своей смерти, как явления неизбежного и нисколько его не пугавшего.
В это же время я сильно заинтересовался магнетизмом и меня особенно назойливо преследовал один вопрос. До сих пор ни кого еще не магнетизировали при наступлении смерти, и мне хотелось знать, имеет ли в подобном случае магнетизм какое-либо влияние и, при утвердительном решении, на сколько времени может остановить он разрушительное действие смерти.
Когда пришла мне в голову эта мысль, – естественно я тотчас же подумал о Вальдемаре. Я откровенно передал ему все эти интересовавшие меня, последнее время, вопросы и, к моему крайнему удивлению, он, всегда так индифферентно относившийся к вопросам магнетизма, на этот раз очень живо заинтересовался. Мы условились, что он непременно позовет меня за сутки до того времени, когда, по определению докторов, наступит конечный срок его жизни. Болезнь его была одна из тех, которые допускают приблизительно точное определение времени их развязки.
И вот я получил как-то от Вальдемара записку, написанную им самим:
 
Дорогой Поэ,
 
Вы можете придти теперь . Д. и Ф. единогласно утверждают, что я протяну не более, как до полночи завтрашнего дня; мне кажется, что они определили верно, а есть ошибка, так очень незначительная.
 
Вальдемар
 
Минут пятнадцать после получения этой записки я был уже в комнате умирающего. До этого я не видел его дней десять и был поражен теперь такой страшной переменой, какая произошла в нем за этот короткий промежуток времени. Лицо его было покрыто свинцовой бледностью, глаза совсем потухли, а худоба настолько поразительна, что скулы ясно выдавались под кожей. Дыхание его было усиленно, пульс же почти нечувствителен. Тем не менее, больной еще сохранял, видимо, душевные способности, и силы еще не совсем его покинули. Он говорил отчетливо и ясно и, когда я вошел к нему в комнату, что-то вносил в свою записную книжку. Обложенные вокруг него подушки поддерживали его в сидячем положении. Доктора Д. и Ф. стояли подле него, оказывая ему всевозможную заботливость.
Пожав руку Вальдемара, я отвел докторов в сторону и тщательно стал расспрашивать их о состоянии его здоровья. Оказалось, что его левое легкое уже целых полтора года не действовало вовсе, а правое – еще месяц назад совершенно здоровое – теперь разлагалось с удивительною быстротой. Единогласное мнение докторов было таково, что Вальдемар умрет в воскресенье, не позже полночи. Это было в субботу, в 7 часов вечера.
Когда доктора удалились, обещавшись вернуться к десяти часам ночи, я заговорил с Вальдемаром о том опыте, который полагал я произвести. Он так же сочувственно, как и прежде, отнесся к этому опыту и даже просил меня тотчас же начать его. Двое слуг, бывших при нем, должны были помогать мне. Но в деле такой серьезной важности в присутствии только таких малоавторитетных свидетелей я не мог не чувствовать некоторой неуверенности и потому старался, по возможности, отдалить исполнение моего плана. Приход Теодора Л., медицинского студента, вывел меня из этого затруднения. Я был несколько знаком с Л. и объявил ему о своем намерении. Я спросил его внимательно замечать все, что будет происходить на его глазах и теперь, передавая этот рассказ, я привожу только его же собственные слова.
Сначала я думал подождать докторов, но настояния самого Вальдемара и убеждение, что времени терять нельзя, так как больной, видимо, таял, как свечка – все это заставило меня приступить к делу тотчас же.
Было около 8 часов, когда я, взяв руку Вальдемара, просил его подтвердить Л., что я действую по его собственному желанию.
Он слабо, но отчетливо проговорил:
– Да, я хочу быть замагнетизирован.
И тотчас затем прибавил:
– Я боюсь только, не надолго ли вы откладываете?
В то время, как он говорил это, я начал пассы, которые как я знал, особенно скоро его усыпляли. При первом же мановении руки, направленном поперек лба, он, видимо, сразу впал в гипнотическое состояние, но, хотя я употреблял все мое влияние, я не добился более никакого видимого результата вплоть до десяти минут одиннадцатого, когда вернулись доктора Д. и Ф. В немногих словах я объяснил им свое намерение и затем продолжал начатое, попеременно заменяя пассы горизонтальные, пассами вертикальными, и пристально сосредоточив взгляд свой на глазах умирающего.
Во все продолжение этого времени, пульс Вальдемара был вовсе нечувствителен, дыханье же тяжелое и с промежутками в полминуты.
Такое состояние длилось четверть часа, почти без перемены. Затем из груди умирающего вырвался вздох, вздох естественный и в тоже время ужасающе – глубокий. Тяжелое дыхание прекратилось, оно стало не слышно, хотя и продолжалось с теми же промежутками. Оконечности умирающего словно окоченели.
Около 11 часов я, наконец, заметил признаки, обличавшие наступление действия магнетической силы. Взгляд глаз стал обращен как-то вовнутрь, в себя, – выражение, встречающееся только в случаях сомнамбулизма. Быстрыми горизонтальными пассами я заставил больного замигать ресницами, и минуту спустя он совершенно закрыл глаза. Но всего этого для меня было еще недостаточно. Я продолжал мои пассы до тех пор, пока все члены больного не улеглись в возможно удобное положение. Ноги были совершенно протянуты, руки свободно раскинулись на постели, голова слегка приподнята.
Когда я все это окончил, я пригласил присутствовавших исследовать больного. Доктора нашли, что он находится в состоянии магнетической каталепсии. Они очень заинтересовались. Один из них, Д., даже решил остаться с нами на всю ночь.
До трех часов утра мы оставили Вальдемара в покое. Когда же затем я подошел к нему, он находился все в том же положении и состояние его нисколько не изменилось. Пульс был нечувствителен, дыхание тихое, заметное только тогда, когда ко рту подносили зеркало, все же члены – холодные, как мрамор. Подойдя к Вальдемару, я сделал небольшое усилие, чтобы заставить его правую руку следовать за моей в движении, описанном над его головою. До сих пор эти опыты с ним мне плохо удавались, а потому и на этот раз я имел мало надежды. Но, к моему величайшему удивлению, рука его вдруг тихо и слабо поднялась и последовала по направлениям, указываемым мною. Тогда я решил попробовать заговорить с ним.
– Вальдемар, – сказал я, – вы спите?
Он не отвечал, но я заметил дрожание его губ и потому повторил вопрос во второй и в третий раз. При третьем – легкая дрожь вдруг пробежала по всему его телу, веки сами собой полуприподнялись, губы лениво открылись и тихим, едва понятным шепотом произнесли следующие слова:
– Да, я сплю теперь. Не будите меня. Дайте мне так умереть.
Я коснулся его членов, – они были так же холодны. Его правая рука все так же послушно повиновалась моей. Я снова стал спрашивать:
– Вальдемар, чувствуете ли вы все еще боль в груди?
Ответ последовал не тотчас; он был еще менее ясен.
– Боль? – нет… Я умираю…