37-й пост

- Выводите. 
- А как же эти..., - киваю на лежащих. 
- Сейчас организуем пустые машины и положим их туда. Когда вы утром следующего дня приедете сюда, пропустите всех перед собой в туннель. 
- Как же они здесь сначала на жаре, потом ночью в холоде, без квалифицированной пом... 
- Это не ваше дело, старший лейтенант. Вам приказано выйти последним, выходите. После вас не должно быть ни одной машины. 
- Разрешите идти. 
- Идите. 
Стало почти темно. Офицеры уныло стоят передо мной. 
- Собрать все машины, всех солдат, мы едем обратно на перекресток дорог, будем там прикрывать отступающие части. 
- Что они там, сдурели? - возмущается лейтенант Хворостов. - Опять мы. Мало нам 37 поста, так и здесь, как штрафников опять каждую гнилую дыру заталкивают. 
- А где полки прикрытия? - спросил Петров. 
- Они парадным шагом сегодня утром пройдут перед трибунами, там за хребтом. Показуха, мать ее..., а мы за это своими жизнями отдувайся 
- Показушники, хреновы, - тоже ругается Костров. - Им наплевать, что здесь столпилось столько людей и техники, больных и раненых, которым срочно нужна помощь... Ишь, что придумали, перед телеками повертеться, показать, какие мы лихие... 
И тут наш замполит вывернул такой мат, длинной в полторы минуты, что у меня даже кожу защипало под бинтами. 
- И это говорит замполит, - хмыкаю я. 
- И говорю. Ради вшивой политики, им угробить несколько тысяч человек, что скопилось здесь, раз плюнуть. Вся эта война, я признаюсь вам честно, пахнет говном, и за этот запах, мы должны погибать. 
Мы все разинув рот смотрим на разбушевавшегося старлея. 
- Хватит, - останавливаю я его, - вон там несколько машин, видишь охрана при них... Подтащи туда танк и машину, пусть получат снаряды, там же нас всех заправят горючим, тушенкой, водой и выдадут патроны. Тыловики уже получили приказ. Иди, действуй. 
Замполит, как пьяный уходит в темноту. 
- А вам, ребята, - говорю остальным, - собрать всех людей. Через два часа выезжаем. 
На броне сидят темные фигуры. Я фонариком освещаю лица. 
- Джафаров, все на месте? 
- Так точно. 
- А это кто? Ковалева? Вы что здесь делаете? Вам приказано принимать пострадавших здесь... 
- Плевала я на эти приказы. Там врачей и санитаров уже полным полно. Без меня справятся. 
- Слезайте. Оставайтесь здесь. 
- Товарищ старший лейтенант, я приписана к этой части и для того чтобы меня отсюда сняли, нужен... танк... 
- Правильно, - раздается голос Коцюбинского, - будьте танком, товарищ старший лейтенант. 
Все засмеялись. 
- Разговорчики. Черт с вами, поехали. 
Колонна в темноте идет по шоссе в обратную сторону. 
На перекрестке, звенят лопаты, слышно кряхтение и мат- пере мат. Солдаты роют укрытия, таскают камни в этой не родной противной земле. Наступает рассвет и вдруг задрожала земля. Все прервали работу. Сзади нас по шоссе с развернутыми знаменами проезжают боевые полки. Впереди, на БТР из люка торчит сам командующий, он небрежно взглянул на нас и проехал дальше. 
- Это они должны стоять здесь, а не мы, - слышен голос сержанта. 
- Прекратить треп, всем за работу, - это уже голос "свихнувшийся" Кострова. 
Ко мне подходит капитан, командир поста, он явно не доволен тем, что попал в мое подчинение, да еще к младшему по званию. 
- Товарищ старший лейтенант, на моем участке духи все прибывают и прибывают... Не боятся, сволочи. 
- Как это? 
- Подошли еще около двадцати бронетранспортеров, несколько пушек и много-много пехоты. Открыто ходят, галдят. 
- Пойдем посмотрим. 
Действительно, вид невероятный. Техники много, она стоит открыто и кучами, кругом жгут костры, вокруг них сидят духи, отдыхают или жуют. По лагерю бродят отдельные воины, дети и даже собаки. 
- Может вдарить по ним, - предлагает капитан. 
- Они в ответ с такой силой так вдарят, что сметут нас как щепку. Нам надо дождаться следующего утра, пропустить последние колонны, потом смываемся и мы. 
- Смотрите, от них отделяется человек и машет белой тряпкой. 
- Не стреляйте, пропустите и позовите мне переводчика 
Через двадцать минут ко мне подводят парня с редкой бороденкой в нелепой тюремной шапочке. Он заговорил и переводчик поспешно затараторил. 
- Мне нужен Бекет. 
- Это я. 
- Мой хозяин, уважаемый Максур, прислал меня сказать вам, что если к утром не уберетесь, он нарушит перемирие. Завтра утром, на нашей территории не должно быть ни одного неверного. 
- Передай ему, что я согласен. Утром я уйду. 
Парень кланяется, стреляет глазами по сторонам, солдаты выталкивают его за бруствер. 
Вечером у меня в щели собрались все офицеры. Замполит приволок две бутылки водки и торжественно выставил их на камень. 
- Откуда достал? 
- Да еще там у туннеля, достал у интендантов. Эти, гады, везли машину водки и тут же торговали... 
- Разливай. 
Мы наливаем водку по кружкам, я передаю одну Гале. 
- Будешь? 
- Буду. 
- За конец войне. 
Все выпивают, Ковалева морщится, но тянет кружку до дна. Мы спешно заедаем водку хлебом с селедкой. 
- Я все же духам не верю, - вдруг говорит Костров, - навалятся на нас ночью и все. 
- Что будет, то будет. Последняя ночь в Афгане. Слышите, за нами гул. Это идут колонны, последний шум войны. 
- Так мы и уходим, никого не победив? - вдруг спрашивает Галя. - Зачем же тогда все эти жертвы? 
- Мы выполняли интернациональный долг, - это говорит капитан, которого прикрепили ко мне. 
- Был бы ты на 37 посту, никогда бы не ляпнул таких вещей, - парирует ему Костров. - Считай, что это вторая, после войны 1905 года с Японией, самая позорная война в истории России. 
- Ну уж ты и скажешь... 
- Он прав, - это уже Хворостов, он кивает на замполита. - В войне, в которой неизвестно за что воюешь, от которой уже все устали, нет выигрыша. Докторша спрашивала зачем такие жертвы, так я скажу, непонятно зачем. Американцы ради своих амбиций, сунулись во Вьетнам и получили по морде, мы повторили тот же путь. 
Все замолчали. Вдали гудела колонна машин. 
- А вот что будет со мной? - это вдруг спросил лейтенант Петров. Попал в плен, теперь не карьеры, не армии мне не видать. 
- Я в наградные на тебя представлю, может все и образуется, - говорю ему я. 
- Ты не знаешь нашу тыловую сволоту. Это в других странах, бывший пленный - человек, а у нас нет... 
- Не скули раньше времени, - вдруг сказал замполит. - Еще до дома доехать надо. 
Опять наступила тишина. 
- Ладно ребята, - это уже говорю я, - давайте не расслабляться. Если еще выдержите по одной, давайте допьем и по своим местам. Хоть она и последняя ночь, но самая тревожная. 
Никто выпить не отказывается. Молча допивают водку и уходят по своим местам. Рядом со мной осталась докторша, она сидит на одеяле, закутавшись в теплую куртку, и прижалась к стенке окопа. 
- Галя, куда поедешь после войны? 
- К дочке, в Тамбов, она там у родителей. 
- А муж где? 
- Муж объелся груш. Нет мужа. 
Она замолчала и я понял, что она не хочет больше распространяться на эту тему. 
- Как же ты оказалась в армии? 
- Призвали. Как врача призвали, два года тому назад. 
- Но ты могла бы и не согласиться. 
- Могла бы, да муторно чего то на душе было, вот и согласилась. 
На шоссе по-прежнему шумели колонны машин. 
- Давай я тебе голову перебинтую, - вдруг сказала Галя. - Если приедешь на родину, может это будет последняя повязка войны, сделанная на Афганской земле. 
Мы выдержали до утра. Гул машин на дороге исчез и я приказал готовиться в поход. Вместе с нами просыпаются духи. Мы выезжаем на шоссе, там пусто. Теперь колонна движется к туннелю. За нами на расстоянии, примерно на метров 400, двигаются БТРы душманов. 
На нашем бронетранспортере все та же команда: Джафаров с перевязанной рукой; Коцюбинский, как то повзрослевший, со щекой, заляпанной корками высохшей крови; Королева с ободранными коленями, ее брюки явно нуждались в ремонте; лейтенант Петров, много претерпевший в плену, и теперь, с тревогой смотрящий вперед. Я тоже выгляжу не лучше и представляю какой я грязный и усталый.