Краткое пособие по собаководству
Мама снимает с себя куртку и начинает заворачивать туда эту тварь. На улице, между прочим, плюс пять.
Поймали машину.
В машине Тимочка опять уписался. Причем фундаментально — сиденье обмочил и коврик. Водитель потребовал компенсации. Я, опять же, больше чем уверена, что их тут целая банда так промышляет, у птичьего рынка. Потому что коврик был рваный. А запросил он как за новый.
Стали расплачиваться, выяснилось, что денег-то и нет. Никаких. Их у папы вырезали вместе с карманом.
Отдали в залог паспорт. Папин. Его карманники не взяли.
Пошли домой — сестра целует Тимочку, посрамленный папа виновато молчит, а мама чихает. К вечеру у нее поднимается температура. Тимочка спит у нее в ногах и мама уверяет, что ей, маме, от этого гораздо легче. Хотя сначала она говорила, что собаке в постели места нет. Но пассаран, типа. Через две недели мама выздоравливает, а к Тимочке вызывают ветеринара делать прививки. Ветеринар говорит, что это, вроде бы, жесткошерстная такса, но как-то неуверенно. Но берет как за породистую — стандартная цена, говорит, зато прививки практически от всего. Обоссанный водитель приносит папин паспорт и просит примерно столько же.
Моя поездка в Питер накрывается медным тазом.
Папа с мамой очень кроток, но нужна же ему какая-то компенсация? Даже гиперкомпенсация! В общем, выясняется, что я в Питер не поехала не просто по его, папиной клинической дури. А потому, что учебу запустила. В воспитательных, значит, целях… А у меня, извиняюсь, трудный возраст…
Опять я не о том.
* * *Если коротко, ничего плохого о Тимочке я сказать не могу. Собака как собака. Ласковый. Даже я к нему как-то привязалась, хотя он и сгрыз мои парадные туфли. Вообще, если он сделает какую-то гадость, то потом стесняется очень, морду отворачивает свою бородатую, снизу вверх смотрит, и стукнула бы, да рука не поднимается.
А уж мама в нем и вовсе души не чает, трет ему сырую морковку и капает туда витамин «А» и кальция глюконат толчет, потому что это полезно. Добровольно. Я что-то не помню, чтобы мне она сырую морковку терла. Или даже, страшно сказать, рыбочке…Мясо Тимочке она, между прочим, покупает на рынке. Тимочка ее любит, сил нет. Когда она с работы приходит, от радости даже лужу пускает.
Да, забыла совсем, ветеринар-то сказал, что Тимочка — девочка.
В общем, зима прошла спокойно, если не считать того, что у Тимочки был конъюктивит и тот же ветеринар прописал ей какие-то дорогущие капли, и мама, чтобы их капать, взяла на работе отпуск за свой счет. Правда, ненадолго — на недельку всего. Потом ее сменила рыбочка, которая теперь за мной не таскается, сидит дома, лижется с Тимочкой, по часам ее гулять выводит, очень стала ответственной, мама не нарадуется. В книжке про воспитание собаки, которую они купили за восемьдесят рэ, так и сказано — собака учит вашего ребенка ответственности.
Так вот, весной как-то в солнечный и мокрый день, когда вспоминаешь, что на свете есть еще и зоны отдыха, приходит домой папа, дико гордый сам собой. Оказывается, ему на работе за верную службу дали путевки всей семье в санаторий-профилакторий у самого синего моря. Причем практически бесплатно дали, с совершенно фантастической скидкой, а у папы, надо сказать, после того похода на птичий рынок развился сильный комплекс вины, который мама в нем умело поддерживает, потому что это выгодно. И я убеждаюсь, что стратегия мамина себя оправдала, поскольку папа за эти путевки боролся как лев с неким многосемейным Кикиморовым и этого Кикиморова в страшной битве интеллектов победил.
И вот папа машет у нас перед мордами этими путевками, и мама всплескивает руками и говорит, что уже давно хотела себе новое платье, а моря не видела с тех пор, как они с папой ездили в свадебное путешествие, — помнишь, дорогой? — и рыбочка прыгает и визжит, и Тимочка соответственно, тоже прыгает и визжит, и лижет всем носы, и тут они все разом замолкают и начинают смотреть на Тимочку. И у рыбочки начинает морщиться лицо, и мама молча смотрит на нее, а потом берет эту путевку, ищет на ней телефонный номер и звонит по межгороду.
Собак туда не берут, а как же.
Вой начинается такой, что слушать противно, поскольку рыбочка воет, обнимает Тимочку и обливает ее слезами, а Тимочка за компанию тоже воет, задрав вверх бородатую морду.
Мама не плачет, а напротив, держится очень мужественно.
— Ладно, — говорит она, — мы попросим тетю Катю.
— Я не отда-ам Тимо-очку тете Кате, — рыдает рыбочка, — те-тя Ка-атя ее не лю-уубит!
А Тимочка прыгает и лижет ее в нос, потому что думает, что это такая игра.
— Ну что же, — говорит мама, — ну что же…
И тут они все начинают смотреть на меня.
— Дорогая, — говорит мама, — у тебя ведь скоро экзамены… Тебе готовиться надо…
Вы уже поняли?
Нет, все получилось не так плохо, как вы подумали. Потому что они обе вернулись с полвины срока. И сказали, что теперь могу поехать и я. Потому что они! Соскучились! По! Тимочке!
Я поехала, а как же!
И что вы думаете? Папа подцепил за то время, что остался без присмотра, шикарную блондинку, ноги от шеи, и домой больше не вернулся. Погрузил меня в поезд, а сам стоял с блондинкой на перроне и долго махал мне рукой. Такая вот история.
Мама, надо сказать, пережила этот удар мужественно. И стала кормить Тимочку парным мясом. Причем, вырезкой.
* * *Я уже, понятное дело, в институт поступать не стала, хотя папа, надо отдать ему должное, деньги время от времени посылал. Он там хорошо устроился — купил пару водных велосипедов и стал сдавать их в аренду. А я пошла курьером в одну такую фирму, а потом познакомилась с Васькой, который там тоже работал курьером. Потом Ваську забрали в армию, потому что отмазать его было некому, а я перебралась опять к своим — не могу сказать, что мы со свекровью так уж ладили. Тем более, она завела собаку.
В общем, сижу я дома, ноги гудят сил нет, и тут прибегает рыбочка, такая довольная (а она, надо сказать, за последнее время очень вытянулась и похорошела, наверное оттого, что часто на свежем воздухе и еще от той тертой морковки — поскольку мама уже трет на двоих). Бежит, значит, рыбочка, розовая, глаза блестят, и Тимочка на поводке гарцует. И размахивает рыбочка какой-то бумагой.