Медведки

— Вот вы, простите, кем работаете?
На этот счет у меня всегда заготовлен ответ.
— Редактором.
Редактор — удобная профессия. Никакая. И близко к правде.
— Не писателем?
— Нет, — сказал я и почувствовал, что голос сделался чуть тоньше, чем обычно, как всегда бывает, когда человек врет.
— Жаль, — он вздохнул, и «дворники» эхом прошуршали по стеклу, — потому что мне нужен писатель.
Он не просто так остановился, чтобы подобрать меня.
Налоговый инспектор? Но зачем налоговому инспектору подстерегать меня на блошке? Он мог просто заявиться ко мне на дом, ну, не на дом... в общем, мог, правда, непонятно, много из меня не выдоишь, деньги по нынешним меркам, если честно, смешные. Рэкетир? Опять же, какой смысл?
Или, что еще хуже, сумасшедший заказчик.
Открыть дверцу, выскочить на повороте? На светофоре? Хрен с ней, с сумкой. Правда, тарелку валлендорфскую жалко, хорошая тарелка. Впрочем, это все ерунда. Раз за мной следил, значит, знает, где живу. Тем более мы как раз вырулили на трассу, с одной стороны железнодорожные пути, с другой — плотная серая стена городской тюрьмы с проволокой поверху и выцветшим щитом «Здесь могла быть ваша реклама!», прямая трасса и никаких светофоров. И три ряда машин.
— Тогда вам в Союз писателей надо. На Белинского. Такой домик с башенкой. Там все — писатели.
— Мне не нужен домик с башенкой, — сказал он, — мне нужны вы. А вы что, испугались? Я-то думал, неформальная обстановка, то-се. Посмотреть на вас хотелось, узнать поближе.
— Это вы зря. Я не люблю, когда на меня давят.
— Кто же на вас давит, Семен Александрович? Я просто хотел предложить вам работу. Заказ.
— Если так, вы плохой психолог, — сказал я.
— Я вообще не психолог, — он снова вздохнул, и на сей раз «дворники» не поддержали его, потому что дождь закончился и в разрывах облаков холодно сверкало небо, — это у нас вроде бы вы психолог, нет? Уникум, можно сказать.
Точно. Сумасшедший заказчик. Меня несколько раз пытались подрядить на особенное, тонкое, как они обычно говорят, но никакой тонкости там нет и в помине, просто короткое замыкание рефлексов, одного безусловного, другого условного, что-то залипает в голове.
— Я занят сейчас, — сказал я, — и заказы не беру.
— У меня спецзаказ.
Ну да, верно. Тот же Серый... Но Серый пришел ко мне через предыдущего клиента, по рекомендации, да и пристрастия у него оказались безобидные, как потом выяснилось. Зря он так стеснялся. Ну, относительно безобидные.
Черт его знает, может, и правда просто клиент. Кто его на меня навел, вот что интересно.
Была такая сценка у Ильченко и Карцева, давным-давно, в мохнатые годы. Клиент приходит к врачу, просит сшить костюм. Отрез принес. Врач, понятное дело, отнекивается (я в детстве думал, надо говорить «оттенкивается»), говорит, вы с ума сошли, я врач, я больных лечу. Клиент напирает, говорит, я же все понимаю... врач уже плачет. Под конец, когда врача уже становится сил нет как жалко, он говорит — ладно, первая примерка в пятницу. Жванецкий, наше все.
— После Нового года. Оплата по верхнему тарифу. Эротика. Не порнография. И учтите, с бэдээсэм я еще готов работать, но не больше. Зоофилия, педофилия, это не ко мне.
— Чего?
— Сейчас я занят, — сказал я терпеливо, — записывайте телефон, созвонимся и обсудим. После Нового года.
Я и правда не люблю работать по спецзаказам. Может, он к тому времени передумает. Или найдет, на что потратить деньги. Новый год затратный праздник.
— Я знаю ваш телефон, — рассеянно сказал он, — погодите... вы подумали, — он не покраснел, но пальцы на руле чуть дрогнули, — что я... извращенец, да? Что-нибудь этакое? Но я хотел... Знаете что? Тут пиццерия есть хорошая. Вы вообще-то есть хотите?
Я прислушался к внутренним ощущениям и понял, что просто ужасно хочу есть.
— Нет.
— Зато я хочу, — сказал он.
Я подумал: здесь, в машине, я заперт и полностью в его власти, а в пиццерии, по крайней мере, волен в любой момент встать и уйти. Впрочем, куда уйти-то? Он, похоже, все обо мне знает. И как меня зовут. И где я живу. И телефон.
Мы проехали мимо лужи, где лежали, развалившись и вытянув тонкие ноги, две серые, с розовыми пролысинами собаки и глядели друг на друга.
Если ехать прямо и прямо, будет спуск к морю, единственное, что осталось на своем месте, это море, когда-то за старой одноэтажной почтой, магазинчиком пляжных товаров и ларьком «Союзпечать». Сейчас — за трехэтажной частной гостиницей «Арения» (что это вообще значит?), за вычурным особняком с колоннами, за стеклянным павильоном «Мир метизов».
Может, в пиццерии будет проще, я подберу к нему нужный тон, нужный ключ. Если человек к тебе спиной, а руки держит на руле, работать практически невозможно.
Каждый раз по пути в город я проезжал мимо этой пиццерии. Так, кафешка, одна из многих. Терраса увита красноватыми сейчас плетьми дикого винограда. И Челентано поет — еще бы, как же без него.
Я прихватил сумку и прошел вперед, в самый дальний угол. Сумку я поставил на вытертый пол, рядом с ножкой стула, так, чтобы можно было быстро схватить ее и уйти.
Сейчас, осенью, кафешка была почти пуста, только за столиком у входа молодые родители деловито поглощали пиццу, а девочка лет пяти — мороженое, облитое каким-то разноцветным сиропом. Я отвел взгляд.
Когда я садился в машину, я его не разглядывал, я вообще не люблю контакта глаза в глаза. Обычно я смотрю на руки и слушаю дыхание и голос.
И правда, чем-то похож на моего последнего клиента. Подтянутый, с коротковатой шеей, тридцать пять уже исполнилось, а сорока скорее всего нет, в свитере поло и пиджаке (пиджак он снял и повесил на спинку стула), руки спокойно лежат на темных досках столешницы.
Официантка подошла сразу — они таких чуют. Он просмотрел меню, обернулся ко мне.
— Вы что будете?
— Ничего, — сказал я.
— Как, совсем ничего?
— Ну, можно кофе. Эспрессо.
Кофе — удобная отмазка. Вроде что-то заказал, а вроде и нет.
Он тоже заказал эспрессо. И пиццу с морепродуктами. Идиотское слово «морепродукты».
— Тут хорошее пиво, — сказал он с сожалением. — Я за рулем. Жаль.
Я молчал.
— Вы странный человек, Семен Александрович. И заработок у вас странный.
— Вы, похоже, много обо мне знаете.
В красной пятипалой листве, обвивающей ограду летней веранды, шуршал бражник. Вместо крыльев — размытое бледное пятно.
— Навел справки. Пришлось. Ковальчуки уехали в Швейцарию по контракту, пустили вас пожить, чтобы дача не пустовала... с условием, что девок водить не будете. Да вы и не водите. Зато принимаете клиентов. Ну, так я еще один клиент. В чем же дело?
Принесли пиццу. От нее волнами расходился запах теплого хлеба и симпатичных морских гадов. Принесли соус. Он пах лимоном и чесноком.
Я сглотнул слюну и отвернулся.
Интересно, тут можно заказать пиццу на дом?
— Вы точно не хотите? — Он кивнул на пиццу.
— Точно не хочу. И заказы сейчас не принимаю. После Нового года обращайтесь.
Может, все-таки налоговый инспектор? Кто-то из заказчиков его ко мне подослал? Кто-то недоволен работой? Нет, чушь, такое только в дешевых триллерах бывает. Блин, я же сам их и пишу.
Я полез в карман пиджака за трубкой, потом вспомнил, что забыл ее дома. Жаль. Без трубки труднее войти в образ.
— Мне нужно сейчас. — Он для убедительности похлопал ладонью по столу. Ладонь была сухая, влажного следа на столешнице не осталось. Везет же людям.
Чем больше он напирал, тем больше я упирался. Он и правда плохой психолог. На таких, как я, нельзя давить. Нельзя давить на робких людей с воображением.
Семья за соседним столиком собралась уходить, шумно двигая стульями. У мужа были слишком четкие жесты, как бы разбитые на аккуратные фрагменты. Ей наверняка будет нелегко с ним — не сразу, но будет, позже, после возрастного кризиса. Пока что он просто кажется аккуратным и хозяйственным.