Утопический роман XVI-XVII веков
В 1647—1650 годах Сирано погрузился в работу над утопией-памфлетом, полное название которого звучит так: «Иной свет, или Комическая история о государствах и империях Луны». Было задумано и продолжение — «Государства Солнца», завершить которое автору пе удалось. Оба произведения вышли в свет уже после его смерти.
На современников они произвели впечатление значительно большое, чем все другие произведения «гасконца».
Сюжет «Иного света» поистине необычаен. Что там неизвестные острова прежних утопии,— у Сирано человек вырывается за пределы Земли! Автор, от лица которого ведется рассказ, пожелал, «подобно Прометею», освободиться от пут земного тяготения. Обвешавшись склянками с росой, он под воздействием солнца поднимается выше облаков н опускается в Канаде. Иезуиты обвинили его в колдовстве, и привязанный к ракете Сирано случайно попадает на Лупу. Он обнаруживает там земной рай, откуда были изгнаны Адам п Ева п поныне живут Енох, пророк Илия и другие патриархи. Изгнанный отсюда Илией, возмущенным его атеистическими суждениями, Сирано попадает в страну четвероногих разумных существ, которые принимают его «за самку зверька королевы» и водят напоказ на веревке. После множества смешных и нелепых перипетий Сирано встречает бессмертного Демона Сократа, который был когда-то невидимым советником древнегреческого мыслителя. Он разъясняет земному жителю особенности общества лунян, и в разговорах между ними выявляется сокровенная суть новой утопии.
О полетах на Луну писали и раньше. При желании можно найти многочисленные параллели между «Иным светом» Сирано и «Правдивой историей» римского сатирика Лукиана (II в. п. о.) пли приключенческой повестью шотландского епископа Годуина «Человек на Луне» (1038), переведенной и изданной во Франции в 1648 году. Лунный мир Лукиана столь же парадоксален, как и у Сирано: тамошние жители потеют молоком, а сморкаются медом, детей рожают мужчины, вынашивая их в икрах ног н т. п. Подробности повести Годуина, героя которого уносят на Лупу дикие лебеди, тоже использованы в «Ином свете»: луняне, например, переговариваются музыкальными звуками. Оба произведения (неравноценные во многих отношениях) дали, однако, только повод, только внешнее обрамление совершенно иному смыслу утопического памфлета французского писателя. Фантазии Сирано и самому не занимать стать. Среди всякой чепуховины, напоминающей о будущем бароне Мюнхаузене, на Луне, например, принято завтракать жаворонками, убитыми, ощипанными и изжаренными одним выстрелом из ружья,— просто поражают некоторые рациональные естественнонаучные и технические идеи: о том, что человек и животные состоят из множества мелких организмов (клеток! — Л. В.), или о полете на Луну с помощью многоступенчатой ракеты. «Как только пламя уничтожало один ряд ракет,— они были расположены но шесть штук,— благодаря запалу, помещенному в конце каждого ряда, загорался другой ряд». Сирано, безусловно, должен быть назван автором этой идеи, и глубина догадки особенно разительна потому, что он не обладал специальными знаниями Кампанеллы и Бэкона.
Основной сатирический прием Сирано можно определить как «все наоборот». На Земле люди двуноги, так пусть на Луне они ходят на четвереньках; за еду и жилье здесь расплачиваются деньгами, а там стихами; исход войн определяется не на поле боя, а в ученых диспутах. Наконец, в лунном мн.ре не молодые оказывают почтение старикам, а родители повинуются детям, ибо «только молодежи дано действовать» и только ей присущи «благородные порывы к справедливости». И мы видим, как сын, чтобы не быть слишком жестоким, тузит палкой чучело отца за непослушание и тупость. Одним словом, восклицает сам Сирано, «мир вверх ногами»! При чтении «Иного света» невольны догадки, а не дурачит ли пас автор п ость ли в мире вещи, к которым он относится серьезно? Не пародия ли это иа утопические мечтания его предшественников? Элементы пародирования утопий в «Ином свете», конечно, налицо, но ошибется тот, кто за смехачеством, за желчью пе увидит весьма глубоких мыслей. Принцип «все наоборот» доводится до атеистической ереси: на Земле люди живут в тенетах религии, а лунные обитатели — неверующие по природе. Псевдо-мистические элементы у Сирано есть действительное и уже ничем не ограниченное пародирование религиозного мистицизма, с которым его предшественники-утописты, даже Кампанелла, пе смогли полностью расстаться. И чтобы до конца оценить смелость Сирано, стоит вспомнить, что в те времена инквизиция отправляла на костер и за проступки, несравненно меньшие.
Сирано справедливо называют учеником Пьера Гассенди, который подвергался преследованию со стороны иезуитов за апологию этического учения Эпикура и борьбу против схоластической философии. Но утверждать, будто Сирано только пропагандирует идеи Гассенди, не внося в них ничего оригинального, это значит пе разобраться в деле по существу. Непоследовательность Гассенди выразилась, как замечает К. Маркс, в стремлении «...примирить свою католическую совесть со своим языческим знанием, Эпикура — с церковью» [3]. Философские догадки Сирано идут значительно дальше, он отвергает не только религию, по даже пантеизм Кампанеллы, произведениями которого увлекался с ранней юности и которого поместил на почетное место в своем «царстве философов» на Солнце. «Вы, люди,— говорит он устами Демона Сократа,— воображаете, будто то, чего вы не понимаете, имеют духовную природу или же что оно вовсе не существует». Это — замечательное указание на гносеологические корни религии и идеализма, путь к атеизму. Пародируя пантеизм в образе «мыслящей капусты», Сирано приходит к ясным заключениям о единстве и вечности материального мира (это, заметим в скобках, но наша модернизация, а его собственная терминология), о том, что рациональное мышление присуще только человеку и, самое важное, о смертности человеческой души и фиктивности понятия «бог». Признание системы Коперника было весьма затруднительным для Кампанеллы п Бэкона, а у Сирано это вполне органично, хотя и сюда он вносит элемент комизма. «...Предполагать, что огромное раскаленное светило,— говорит он, доказывая справедливость гелиоцентрической системы губернатору Канады,— вертится вокруг точки, до которой ему нет решительно никакого дела, столь же нелепо, как при виде зажаренного жаворонка думать, что его приготовили, вращая вокруг него плиту». Сирано знает только разум и материю, больше в мире ничего нет, и отсюда — особенности его утопических желаний.
Именно желаний. Сирано не строит идеальной системы государственного и общественного устройства, он меньше всего озабочен политическими и экономическими преобразованиями. В «Ином свете» упоминается лишь вскользь, что на Луне существует государство. Есть король, есть знатные и незнатные люди и прочие прелести земного мира: они оставлены в неприкосновенности. Сердце Сирано принадлежит другой утопии, так сказать, утопии интеллектуальной неограниченности. Вечная весна, цветы, птицы, ручьи, соловьи и т. п., изобилие всяческих благ есть только декорации, на фоне которых выступает главное завоевание лунян — свобода мысли. «...А живу я здесь потому,— говорит Демон Сократа,— что тут люди любят правду, тут нет педантов, тут философа можно убедить только доводами разума, авторитет же ученого, так же как и авторитет большинства, ценится не выше, чем мнение простого молотобойца, если он рассуждает здраво». На Земле нет страны, где хотя бы воображение было свободно, н Сирано рисует картину торжества разума на Луне. Это самоцель, и все остальное должно быть этому подчинено.
Сирано недаром переносит свою утопию в космические просторы. Дальние острова Мора, Кампанеллы и Бэкона давали ограниченность и защиту от грубой реальности, по они принадлежали земному миру, были символом его возможного процветания. Лунный мир Сирано — это антиземля, то, чего иа Земле никогда не будет. Утопия фактически снята, и наглядно демонстрируется неосуществимость утопических желаний. Кризис утопии у Сирано есть результат изолированности от действительной жизни. В известном смысле здесь подводится художественный и логический итог всему развитию ранних утопий. Если Мор и Кампанелла, если Бэкон рассматривали народ как пассивный материал разумных преобразований, то у Сирано тема народа отсутствует. Его утопия как бы абстрагирована от больших социальных движений. В «Ином свете» выразилось мужество п отчаяние атеиста-одиночки, вставшего перед лицом бесконечного н безразличного космоса. Какая моральная основа должна заменить религиозную? Трудно вынести груз материализма, опираясь только на эпикурейскую этику удовольствий, п тогда, уходя в небытие, остается погрозить кулаком всем задержавшимся на жизненном пиру.