«На суше и на море» - 67-68. Фантастика

Его путь лежал в Антарктиду. Эомин был главным хранителем древней планеты Земля. И желал последний раз увидеть этот цветущий сад, где был садовником и творцом, работником и хозяином. Там, в Антарктиде, раскинулся гигантский город без людей — всепланетный информарий. Миллиарды лет человеческой истории были впрессованы в микрокристаллы и видеоленты. Сгусток невообразимо долгой истории, целый космос знаний. «Ибо мозг человека тоже космос», — думал Эомин, машинально управляя биомагнитным судном. Каплевидный аппарат плыл и плыл по сонному полуденному морю. «Да, космос. Духовная бесконечность. Интеллектуальная Вселенная. Ей нет конца, как и физической Вселенной. Бессмертный луч сохранит эту Вселенную. Вечно, навсегда». Он ласково похлопал робота-рулевого:
— И ты, друг, будешь жить вместе с нами. В золотом луче.
Эомин то засыпал, то вновь просыпался. Сотканные из магнитных нолей и света стрелки Мировых Часов ослепительно мерцали в зените. Аппарат вошел в южные широты. Была ночь, пурпурно-голубая безлунная тропическая ночь. На побережье какого-то острова, темневшего справа, сверкала золотая сеть далеких огней. Великий Удав времени, раскрыв пасть, неумолимо проглатывал минуту за минутой. Их оставалось все меньше. До того мгновения, когда остановится все. И движение Удава времени, и вращение планеты, и биение мысли. Но зато будет жить луч Информации.
Город-информарий был погружен в темноту. Время здесь умерло давным-давно. Здесь жили только мысль и история. Захороненные знания человечества можно было пробудить простым усилием воли. Нельзя было лишь остановить или задержать бег стрелок, что мерцали в ночном небе.
Эомин шел бесконечными анфиладами валов, где хранились записи. Нетленная память эпох и деяний. Наконец он достиг круглого зала — программирующего центра информария. Бесшумно сдвинулись слои поляроида, лунный свет залил помещение зыбким туманом. Вспыхнули светильники. Эомин сел за пульт, уронил голову на руки. Надо было собраться с мыслями, прежде чем начинать то, ради чего он прибыл сюда. Предстояло отобрать и запрограммировать для Великой Информации узловые этапы истории Хомо.
Несколько минут Эомин сидел неподвижно. Потом поднял голову, включил главный проектор информария. И как бы растворился в возникших картинах… Строгие пейзажи полностью оцивилизованной Земли. Да, нужно начинать с этого. А затем показать мучительные тропы, по которым шел род Хомо. Собственно, это уже была не та старая, древняя планета. Скорее, до предела ухоженный, старый-престарый сад — и вечно юный. Давно исчезли девственные леса, джунгли, пустыни, полярные льды. Сгладились горные хребты… По редким заповедникам бродили ручные звери, и на их спинах катались дети… А вот следы технической цивилизации. Цифры тут мало что скажут. Хотя количество израсходованной энергии впечатляет. Ибо за миллионы лет человечество сожгло весь тяжелый водород планеты, поэтому уровень Мирового океана понизился на сотни метров против древних времен. Более чем наполовину выбраны земные недра. Планета отслужила свое. Зато дала жизнь могучему разуму «хомо галактос». А сама осталась садом, музеем, храмом поклонения. Эомин усилил мощность проектора. Толпы «галактос», никогда не видевших колыбели своих далеких предков, бродили по планете. Этот непрекращающийся поток гостей со всех уголков Млечного пути льется уже сотни веков. Да, Земля стала храмом поклонения, матерью всех, кто жил, живет и будет жить. «Будет ли? — спросил себя Эомин. — Да, будет. В золотом потоке мысли и света».
Он начал углубляться в прошлое. Дальше, все дальше. Вот здесь. Первобытные эпохи? Нет, нехарактерно. Так начинали многие, если не все. «Машинная цивилизация», — сухо произнес голос информатора. Эомину казалось, что он погрузился в какие-то мрачные дебри. Его потрясли невероятно уродливые формы, ужасающие противоречия и скачки назад, сопровождавшие эволюцию социальных форм живой материи. Но вот они медленно сползли с экрана… Нет, подожди. Эомин возвратил записи обратно. Не следует ли вложить это в главный канал информации? Для тех, кто еще не родился, — в мирах, куда придет Бессмертный Луч, где будут жить потомки Хомо. Может быть, записи послужат уроком для тех, еще не родившихся? Чтобы им не пришлось повторять тягостных ошибок и заблуждений прошлого.
Тихо вращался блок памятной системы, укладывая в короткие импульсы то, что тянулось долгие века. Мучительно лениво тащилась колымага истории… Изредка всплывали из мрака фигуры титанов мысли, как вехи на пути восхождения. Но впереди еще была непроницаемая темнота. Внезапно в фокусе проектора возникла яркая вспышка света. Что это?… «Октябрь», — прозвучал голос памятной машины. Эомину казалось, что в черном мраке вспыхнула Сверхновая звезда. От нее исходил ослепительный поток мысли. Прорвавшись сквозь тьму миллионолетий, сиял в недрах истории образ знакомого человека. «Ленин, ленинизм», — бесстрастно отстучал информатор. «Ленин» — эхом отдалось в сознании Эомина. Он почувствовал волнение. Светоносный луч словно согрел его усталое сердце, наполнил горячей кровью, новой силой. Эомин с изумлением ощутил, что хотел бы вечно впитывать этот луч мысли, ибо от него исходило чудесное тепло.
Неожиданно загорелся экран всепланетной связи. Эомин повернул голову.
— Это я, — сказал Динос. В его голосе звучала странная решимость.
— Ты включился преждевременно, — недовольно заметил Эомин.
— Не имеет значения! Я хотел… проститься с тобой.
— Проститься?
— Да. Я решил отказаться. Пусть другой готовит аннигиляцию. Слишком это тяжело. Кто-нибудь другой.
Эомин удивленно смотрел на него, выжидая.
— Пусть кто-нибудь. Не я, — упрямо твердил Динос. — Попробую пробиться через океан Дирака… Антиракета ждет меня на спутнике.
— Ты хорошо обдумал? — поднялся Эомин. — Ведь это называется… трусость. Эгоизм. Так, кажется? — Он быстро справился по каналу историко-лингвистической машины. — Да, верно. Эгоизм. Никто, кроме тебя, не сможет в короткий срок, отпущенный Советом Галактики, — он взглянул на сияющий круг Мировых Часов, видимый сквозь купол зала, — организовать последнее Действие. И ты хочешь бежать? Кто же подготовит аннигиляцию?
— Не уверен, что она удастся, — в зрачках Диноса плескались растерянность и страх.
— Тогда не родится Луч! Великая Информация умрет вместе с нами. Это ты понимаешь?
— Кто может знать? — безнадежно махнул рукой Динос. Эомин вдруг успокоился. Сел за пульт. Он понял, что Динос ослабел духом.
— Явись сюда, в информарий, — сказал Эомин напряженным голосом. — Хотя бы на пять минут. Это моя последняя просьба.
— Зачем еще? Могу проститься и так.
— Прошу, — настойчиво повторил Эомин.
Видимо, в его голосе прозвучало нечто такое, что сразу убедило Диноса. Поколебавшись несколько мгновений, он пожал плечами и сказал:
— Хорошо.
… Вновь, теперь уже вместе с Диносом, Эомин впитывал тепло вспышки света во мраке истории. И Динос тоже, забыв свои страхи, ловил сердцем и мыслью чудесный луч. Его лицо утратило выражение холодного безразличия, подобрело, смягчилось.
— Это ты хорошо сделал… — прошептал он. — Ты мудр, Эомин.
— Те, еще не родившиеся в сходных мирах, — медленно говорил Эомин, — должны знать об этом. И они будут знать! Если только луч Великой Информации уйдет в намеченный путь. Верно?
— Ты прав, — ответил Динос, не глядя на него. — Как всегда, прав. Я иду. Спасибо, друг.
Динос уже скрывался в полутьме длинного коридора. Эомин вскочил на ноги, крикнул ему вслед:
— Прощай, Динос!
Тот не обернулся, только поднял вверх руку, медленно повел ею справа налево и обратно.
Эомин знал, что видит его в последний раз. Вот так, живого, а не на экране всепланетной связи. Но грусти не было. «Мы еще увидимся, Динос. Там, в сходных мирах. Хотя это случится не скоро», — подумал он со вздохом.