«На суше и на море» - 67-68. Фантастика
Липатов тоже мечтал о дальних полетах. Он решил стать — со временем, конечно, — командором антиграва экстра-класса и всю жизнь бороздить просторы Галактики, лишь иногда навещая старушку Землю… Правилом жизни Валерия было: тот, кто посвятил себя Космосу, должен возвышаться над обычными человеческими страстями. Но когда Липатов слушал рассуждения друга, он часто терял уравновешенность.
— Вселенная далеко не такова, какой мы ее представляем, понимаешь? — прижимая к груди крепко стиснутый худой кулак, с жаром говорил Странников, шагая из угла в угол каюты. — Мы думаем, это — пространство, в котором невообразимыми взрывами разбросаны галактики, метагалактики, где неслышимо бушуют моря, океаны гравитации, мчатся потоки света… Но мы порой забываем, что Вселенная — Материя едина, едина в любом из своих бесчисленных проявлений! И стало быть, все мы — люди системы Солнца, как и разумные существа других бесчисленных звездных систем, как и все мыслимые и немыслимые формы познающей материи, — связаны нерасторжимым Нечто… Единый бесконечный Круг мышления, Разума — вот в чем суть! Не просто Великое Кольцо цивилизаций, обменивающихся информацией…
— И мыслящая плесень, распластанная на камнях, — она тоже едина со мной? — иронически спросил Липатов. — Нет, покорно благодарю! Предпочитаю лучше иметь прародителями мохнатых обезьян, даже каких-нибудь безмозглых тиранозавров.
— Мыслящая плесень — скорее смелая, но нереальная фантазия, — возразил Юлий. — Формы высокоразвитого разума предполагают сложнейшую организацию. Что же касается обезьян… неужели ты все еще веришь, что землянин — не более чем потомок четверорукого зверя? Теория Дарвина была необходима для своего времени. Но разве эволюция от простейших через обезьяну до человека — единственная и самая вероятная возможность возникновения высокоорганизованных цивилизаций?
Юлий подошел к другу, положил руку ему на плечо.
— Материя, как мы знаем, — неуничтожимое и бесконечное Нечто, она может существовать, лишь постоянно проявляясь в каких-то формах и сущностях, иначе ее нет. Так вот — Жизнь и Разум такие же непременные атрибуты материи, как ее реальность, движение, протяженность…
— Что же из этого следует? — скептически спросил Липатов.
— А то следует, что разум — в любых его проявлениях — так же вечен и — главное — непременен, как Вселенная, ибо разум — та же материя, правда в одном из ее очень сложных проявлений.
— Постой, Ю, ты полагаешь?…
— Я хочу сказать, что Жизнь, цивилизации, Разум, наконец, Человек (не на Земле, так где-то на миллионах миров) были всегда, вечно! Даже более того: однажды случившееся в бесконечной Вселенной должно с необходимостью повториться еще и еще — бесчисленное количество раз! Значит, в каких-то очень сходных с нами, теперешними, вариантах были, есть и будут всегда — ты, я, Стахов, Эйнштейн, Шекспир…
— Ну, ото уж слишком… того… — махнул рукой Липатов.
— Нет, не того! И если эти сложные проявления материи (я имею в виду хотя бы цивилизации) исчезали в одной — пусть колоссальной — области Вселенной, они продолжали и продолжают существовать в бесчисленном множестве других метагалактик, сверхметагалактик, где условия для их развития подходящи…
* * *— Женский пол я вообще не допускал бы на «Стройсолнце», Ю, — хмуро пробормотал как-то Липатов, провожая неприязненным взглядом стайку девчат, бегущих в гимнастический зал. Друзья сидели в Салоне питания, на защищенной невидимым куполом оранжерейной террасе «Дворца», в двух шагах от космической бездны.
— Даже если это любовь? — улыбнулся Странников.
— Любовь? Здесь, на высоте? Ю, ты меня изумляешь!
— Если б ты видел, какие глаза были у Лины, когда она только что посмотрела на твой равнодушный затылок.
— Ю, ни слова более! — быстро сказал Липатов. — Знай; я проглотил твой намек лишь потому, что ты мне друг.
— Неужели скоро и на Плутоне настанет весна?… Первая за всю его миллиардолетнюю историю? — переменил тему Юлий. — Побегут странные ручьи и реки, засверкают облака в небе, которого никогда не было?
— Ты спрашиваешь, зажжем ли мы солнце? — уточнил Липатов, задумчиво расправляясь со второй порцией бифштекса. — Разве возникли сомнения? За дело взялась наука, Ю! Что может устоять перед ней?
— Когда через много лет мы вернемся сюда из полета, тут будет уже совсем как на Земле, — мечтал Юлий.
— Так что ж? Закономерный процесс расселения мыслящей жизни. Кто-кто, а ты знаешь, что еще Циолковский…
— Представь, — нетерпеливо перебил Странников, — есть в глубинах Вселенной цивилизации, у которых за плечами не жалких 15–20 тысяч, как у нас, а десятки, может быть, сотни миллионов лет сознательной истории! Каковы они — эти полубоги пли сверхбоги? Какова их наука? Да и можно ли назвать это наукой?…
— Ю, прости, ты вновь оседлал своего конька, — возмутился Валерий. — Право же, это скучно! Что будет через тысячу, через десять тысяч, через миллион лет? Да будет так же обычно — для прапотомков, как сегодня для нас. Мы делаем солнце Плутона, они же этот Плутон и прочие планеты переплавят на плиты и соорудят из них… сферу Дайсона. То-то скучища — жить в такой скорлупе!
Юлий вспыхнул, сказал с досадой:
— И что ты за человек, Валерий! Скептик унылый.
— О чем спор, братья по разуму? — спросил кто-то из строителей за соседним столом.
— Юлий вот интересуется, что будет с Плутоном через миллион лет, — хладнокровно отозвался Липатов. — Я ему и объясняю: состряпают из этой милой планетки Дайсонов шар. Расселятся в нем потомки: кругом все приглажено — ни тебе океанов, ни гор, ни бугорка даже плюгавого! Звезд совсем не увидишь, разве в люк будут выпускать по выходным дням…
Монтажники хохотали. Странников молчал, только щурился страдальчески.
— Да и теперь ненамного интереснее, — входил в раж Липатов. — За нас ведь все великие люди измыслили, машины рассчитали. Солнце изготовить — пожалуйста! Плутон во вторую или там девятую Землю превратить — извольте! Тут тебе и киберов армия, и энергии океан, и сверх того — всяческие меры предосторожности, чтобы ребро нечаянно но помял или не уплыл случайно в космос по свободной параболе… Нет, ребята, не в тот век я родился! Вот бы жить в то время, когда изобрести паршивый каменный топор было уже гениальным открытием. Я серьезно, не смейтесь. И уж пусть лучше моим прародичем будет считаться заурядная мохнатая земная обезьяна, чем…
Липатов умолк, заметив, что стул Юлия пуст.
Странников, уединившись в безлюдной в этот час кристаллотеке, машинально просматривал экран-каталог. «Почему порой все так нескладно устроено, — с тяжелым сердцем размышлял он. — Один человек любит другого, тот же вовсе к любви безразличен. Зато есть третий… впрочем, не то. Валерий — чудесный, чуткий… тем более, зачем он — про сферу Дайсона и каменный топор?…»
В двери показался Липатов.
— Ю, насилу запеленговал тебя. Ладно, повинную голову меч не сечет, а?
Он сел рядом с пасмурным Юлием.
— Винюсь, ну! Но и ты хорош: намек на известную особу — раз, брошенное вслух обвинение в бесплодном скептицизме — два.
— Не будут Дайсонову сферу строить, — желчно сказал Странников. — Сама идея эта — чушь.
— Допустим. А куда людей девать? Придет время — планет в нашей системе мало станет для человечества.
Юлий порывисто встал, сцепил руки за спиной. Неторопливо прошелся вдоль стереобюстов великих людей прошлого. Остановился перед сурово, даже надменно взиравшим Гегелем.
— Не так скоро придет это время. И вообще — придет ли? Не надуманные ли это страхи? Ведь в гармонически устроенном обществе, какого никогда, понимаешь — никогда! — не знали раньше на Земле, станет возможным регулировать любые сложные процессы, в том числе стихийный пока процесс воспроизводства самого человечества. Коммунистическая цивилизация Солнца обязательно станет полностью самоуправляемой и самоконтролируемой! Идеологи, философы, экономисты старых формаций исходили из убеждения, что есть в обществе процессы, которые не могут быть подчинены контролю коллективного разума цивилизации и потому всегда будут развиваться стихийно. При капитализме, например, такой стихией было производство материальных благ. Во второй половине XX века некоторые западные демографы, социологи, экономисты, а за ними и политики подняли тревогу что на Землю якобы надвигается «потоп из живых человеческих тел» и что это грозит цивилизации гибелью. Зловещие прорицатели не видели выхода, так как судили о тенденциях развития человечества с позиций традиционного, но уже бесперспективного мировоззрения. Кассандры из стана деградирующих формаций полагали, что прогресс цивилизации в будущем, как и прежде, будет основан главным образом на анархии, игре случая. Нет, нет и нет! Коммунизм — вот цивилизация, которая со временем будет целиком регулироваться законами разума, целесообразности! Это будет касаться даже таких наиболее трудно управляемых сфер жизни общества, как воспроизводство его членов.