Однажды весенней порой
Она вдруг поняла, что именно здесь, в лесу, и должен был Бен найти свою смерть. Это был его дом, он знал его с детства, он был лесным жителем. Она почувствовала благодарность. Она не хотела бы видеть его больным, месяцами прикованным к постели в какой-нибудь неизвестной больнице. Все было правильно.
Острый луч солнца пробился между ветвями, упал на паутину, свисавшую с куста боярышника, и она заискрилась крошечными бусинками влаги. Рут совсем окоченела, стоя на коленях; она чувствовала, как сырость проникает сквозь одежду, но не двигалась с места; она прижалась лицом к упавшему дереву, черпая в нем что-то похожее на мужество и надежду. Она, казалось, задремала, и какие-то картины замелькали перед ее глазами, сменяя друг друга, словно игральные карты; она слышала щебетанье птиц, а потом в него вплелись отрывочные звуки голосов, и ей почудилось, что это пришли за ней сюда, в лес, и окружают ее со всех сторон.
Когда она снова открыла глаза, ей стало понятно еще и другое. Это хорошее место, потому что здесь умер Бен, а он был хороший. И стоит ей только прийти сюда, и она будет обретать покой, и все страхи развеются, потому что здесь с ней не может случиться ничего плохого. Ведь если дурная смерть оставляет на месте, которое она посетила, злой след, то разве хорошая смерть не может оставить позади себя добрый след?
Прошло немало времени, прежде чем она поднялась с колен и принялась растирать свои затекшие ноги.
Туман, подобно пуховой перине, лежал на слое слой в низине Лоу-Филд. Рут попадались грибы - с нежной розовато-коричневой бахромой снизу и замшево-бархатистыми белыми головками; их набралось больше дюжины, и она рассовала их по карманам, а оставшиеся понесла в сложенных ковшиком ладонях, взобралась с ними обратно на холм, пересекла выгон и у ворот увидела Джо, который ждал ее, исполненный тревоги. Она издали окликнула его, желая успокоить, и осел, услышав ее крик, закричал тоже.
- Рут...
- Все в порядке.
- Грибы!
- Я собрала их в Лоу-Филд.
Он метнул на нее быстрый взгляд.
- Я ходила туда. В Хелм-Боттом. Я не могла не пойти.
- Понятно.
- Я должна была пойти одна.
- Все в порядке?
- Да.
Да, потому что теперь ей есть на что опереться, и она найдет в себе силы пройти через этот день. Она страшилась конца и боялась заглянуть туда, потому что знала: самое страшное настанет для нее тогда, когда для остальных все будет кончено.
3
Когда она свернула к Фосс-Лейн и увидела дом, ей снова стало казаться, что она существует как бы отдельно от своего тела и наблюдает себя со стороны - с любопытством, но без волнения. У входа толпились люди; они немного подались назад, переговариваясь между собой, но, увидев ее, замолчали. Она была в коричневой юбке и жакете, но без шляпы, потому что шляпы у нее не было, а она не догадалась приобрести ее специально к похоронам. К тому же шляпа изменит ее, и она станет не такой, какой привык видеть ее Бен.
В дверях она приостановилась; сердце ее колотилось бешено, и она судорожно сцепила руки.
Они были там. Все они - и все в черном; женщины в шляпах, а мужчины в костюмах и с нарукавными повязками - строгие, непохожие на себя. И когда она вошла в маленькую прихожую, они тоже замолчали. Никто не подошел к ней.
Дора Брайс сидела в кресле у очага, прижимая платок к глазам. В комнате было жарко. Рут казалось, что она задохнется, ей хотелось убежать от этих мертвенно-бледных, погребальных лиц. Какое отношение имеют они все к ней или к Бену? Ей вспомнилось, что Джо рассказывал ей, как на заре христианства люди на похоронах одевались в белые одежды и предавались радости.
- Рут...
Артур Брайс взял ее руку, потом неловко отпустил. Шея у него стала красной, и вены вздулись над белым воротничком.
Быть может, он не испытывал к ней неприязни, быть может, если бы не женская половина семьи, он мог бы стать ей другом. Но он присоединился к ним - Дора и Элис знали свое дело.
А кто все эти люди? Они выглядели странно - все на одно лицо; вероятно, это дяди, тетки и кузины Брайсов. Никто из них не был с ней в родстве. Одни вскидывали на нее глаза и тут же отводили взгляд, другие упорно глядели на нее с хмурым видом. Она думала: вы все слышали обо мне и верили тому, что слышали, а уж чего-чего только не говорили вам обо мне.
Где Джо? Хоть бы появился Джо. Никогда еще не чувствовала она себя такой одинокой, такой отчужденной от всех, и ей оставалось только рассчитывать на свою гордость и мужество.
- Ты, верно, хочешь подняться наверх?
Артур Брайс стоял у подножья лестницы, и в первую минуту она ничего не поняла. А когда смысл его слов дошел до ее сознания, она попятилась, комната поплыла у нее перед глазами и в ушах зазвенело.
- О нет, - сказала она. - Нет.
Дора Брайс подняла голову:
- Ты не хочешь отдать ему последний долг? Ты не хочешь даже проститься с ним?
- Не надо бояться. Я поднимусь с тобой, детка. - Артур Брайс оттянул воротничок. - Он выглядит так...
- Нет!
Она увидела выражение лица Элис, вспомнила, что та сказала ей прошлой ночью: "Ты бесчувственная, не можешь даже плакать". Но она не могла заставить себя подняться наверх, увидеть его тело, лежащее в гробу, который скоро будет заколочен навек, - это было выше ее сил. И какое это имело значение теперь? Она окинула взглядом комнату. Значит, все они уже побывали там, наверху? Да. Ей представилась длинная вереница черных фигур, взбирающихся на лестницу и заглядывающих в гроб. Где лежит Бен. Бен. Как они могут? Как это возможно, что столько людей смотрели на него, касались его, мертвого, а она - нет?
Но так даже лучше. Она думала: Бен не принадлежит им. Когда я в последний раз видела его, он был жив, он удалялся по тропинке ранним утром одного из самых обычных дней, и мы оба были счастливы, и это я и сохраню в памяти и не хочу, чтобы мертвая маска заслонила от меня этот его облик.
Дора Брайс что-то говорила, но голова ее была опущена, слезы мешали ей говорить, и слова звучали невнятно.
- Мы приготовили для тебя постель. На сегодняшнюю ночь.
- Нет. Я вернусь домой.
- Туда, к себе наверх? Ты хочешь быть там одна в сегодняшнюю ночь?
О господи боже, все, похоже, начинается сначала! Ей захотелось крикнуть им: оставьте меня в покое, оставьте меня в покое!