Однажды весенней порой
Обломок был серый и рябоватый снизу, как кусок лавы, но на срезе поблескивал на солнце, словно розовые льдинки. И когда она стояла там среди тачек с фруктами и початками кукурузы, ей неожиданно подумалось, что самое лучшее применение, которое можно дать дару крестной, - это потратить ее деньги каким-нибудь необычным, из ряда вон выходящим способом, как, к примеру, сделала та женщина, что вылила из сосуда драгоценные притирания. Она должна подарить что-нибудь Бену - не какой-то там дорогой предмет, а просто что-то такое, что можно хранить, держать в руках и любоваться. Однако по дороге домой ею овладело беспокойство, страх, что Бен высмеет ее, не найдет ничего хорошего в этом камне. Может, она купила его просто для себя, для собственного удовольствия? Она то и дело запускала руку в корзину, где он покоился на самом дне, завернутый в газету, и нащупывала острые углы, похожие на пики крошечного горного кряжа. Когда, уже ближе к вечеру, она, свернув с главной дороги, поднималась оставшиеся ей две мили по холму, погода внезапно изменилась, и стало похоже на раннюю весну, стало даже теплее. На пригорках акониты и чистотелы уже высовывали цветущие головки из своих зеленых трубчатых ножек. Слишком рано, сказал бы Бен. В марте и даже в апреле может снова выпасть снег. Леса и рощи стояли еще безлистные, в паутине оголенных веток или торчали к небу тонкими черными остриями на фоне блекло-голубого неба, и между редких стволов берез далеко видны были раскинувшиеся внизу поля.
И все же что-то ощущалось в воздухе, что-то новое, аромат зарождавшейся зелени, и с каждым шагом Рут все сильнее чувствовала, как в ней растет ощущение огромного счастья, и все вокруг представлялось прекрасным, каждая мелочь, каждая травинка, каждая жилка листка выступали чисто и остро, и ей казалось, что она словно родилась заново в новом мире. И свет тоже стал каким-то новым, и от этого резче обозначились и словно преобразились овражки и вымоины, видные ей в просветах изгороди, когда она поднималась вверх по тропинке к выгону, и все изменило свой цвет - папоротники стали нежно-зелеными, как мох, а земля отливала золотисто-табачным блеском. А вчера она была тусклой, как торф.
Ей захотелось петь. Потому что у нее было все, чего она могла себе пожелать; вся земля принадлежала ей, и, когда в конце тропинки впереди показался дом, она потрясла головой, прогоняя одурманенность счастьем. Она заставила себя вспомнить, что ничего же, в сущности, не произошло - разве нет? - все еще была зима, и над лесом - последнее тепло и свет закатного солнца.
Она медленно распаковывала корзину, но чувство головокружения не покидало ее, и даже здесь, в доме, все являлось ее взору словно увиденное впервые. К тому же теперь на деревянной столешнице лежал кусок розоватого кварца.
Бен не посмеялся над ней. Он долго, внимательно разглядывал кристалл, не прикасаясь к нему, потом достал из письменного стола лупу, подаренную ему когда-то его дедушкой, и, стоя рядышком у окна, они вместе любовались блестящими поверхностями и острыми гранями кристалла.
- Джо мог бы все про него рассказать. Где он добывается и почему у него такая форма. Да, Джо такие вещи знает.
Она сказала:
- Это стоило недорого, и я заплатила из своих денег. Мне захотелось купить это для тебя.
Но Бен, казалось, не слышал ее. Для него всегда было непросто отзываться на ласку или говорить о своих чувствах.
- Куда ты его положишь?
Он раздумывал. Потом покачал головой:
- Я еще не решил.
Итак, пока что кристалл остался лежать на столе, и она то и дело поглядывала на него, занимаясь стряпней.
В тот вечер у Бена не нашлось никакой работы ни по дому, ни в саду. Поужинав, он взялся за газету, которую она захватила из города, а потом стал читать книгу, которую одолжил ему аптекарь Томкин - о звонарном деле.
Года два назад, как раз перед самой его женитьбой на Рут, ему предложили испытать себя в звонарном деле - занять место старого звонаря Риддека; поначалу Бен усомнился, справится ли он с этим новым и совсем непривычным для него ремеслом. Но звонари, по-видимому, считали, что у него дело должно пойти на лад. Томкин сказал, что у Бена есть выдержка и он привык работать руками и к тому же он молод и силен и с пеленок привык к звону колоколов, который должен быть созвучен его душе. И так оно и было. Старики учились звонарному делу на практике, годами работали совместно единой группой и так сплотились, что у них выработалась общая манера и звон их был слаженным и гармоничным. Однако Томкин изучал звонарное дело по книге и считал, что Бен должен заняться тем же.
Бен читал эту книгу около часу, а Рут посматривала на него и от души радовалась этому необычному для него покою и неподвижности - они были чем-то сродни тому чувству счастья, которое она испытала, подымаясь на холм.
В комнате похолодало. Бен растопил очаг последними оставшимися у них каштановыми поленьями.
- Пока еще не весна на дворе. Помни это.
Но она не поверила ему.
Не верилось ей в это и утром, когда он, стоя, пил чай из кружки, а с полей и из сада вползал в окна рассвет - серовато-белый, словно привидение.
- Подмораживает, - сказал Бен, указывая на тускло поблескивавшие побеги. Пар от чая застилал его лицо.
Когда он собрался уходить, небо приобрело малиновый оттенок - вставало солнце.
- Весна, - сказала Рут, - вот увидишь.
Бен покачал головой, рассмеялся, и, когда он отворил дверь, ее окатило струей воздуха, холодной, как стекло. Она смотрела Бену вслед: он не спеша удалялся с перекинутой через левое плечо сумкой с едой, и снова ощущение счастья разлилось по ее жилам, словно хмель, и ей показалось, что она может все на свете.
Она отрезала ломоть черствого хлеба и кусок сала, затем насыпала зерна в ведерко и стала спускаться по тропинке с холма, чтобы покормить сначала синиц и черных дроздов, а потом кур. Был последний день февраля. Значит, завтра март. Весна, подумала она вслух.
За изгородью негромко прокричал осел, а на ветках яблонь и над стеной из боярышника было полным-полно птиц, и они все пели, пели.
Ближе к полудню снова потеплело, изморозь на траве, растаяв, превратилась в мелкие, как булавочные головки, капельки воды, поблескивавшие на солнце.