Шоколадная медаль
…на второй сотне он сбился, сон не шел.
Машина остановилась. Сердце трепыхнулось от стука в стенку будки.
– Пошли, посмотрим, чего стали, – лениво произнес Шалыгин и, не услышав ответа, поинтересовался: – Спишь, что ли?
Олегов лежал не шевелясь. Дождавшись ухода Шалыгина, он вскочил, ударился лбом о крышку будки, присел, не почувствовав боли, огляделся. Заметив, что наволочка на подушке за неделю почернела от грязи, достал полотенце (тоже не первой свежести), застелил подушку и снова лег. Пошарив рукой на полке в изголовье, он нашел упаковку сахара «Аэрофлот», разорвал обертку и сунул кусочек в рот. Заныл коренной зуб слева, едва наметившаяся в прошлом году зазубрина уже превратилась в дыру.
«Зуб – это почти часть скелета, ведь это мои кости тлеют заживо», – подумал Олегов и языком перекатил уже подтаявший кусочек сахара за другую щеку. Вспомнилась чья-то байка, услышанная еще в училище в восьмидесятом году, что, мол, душманы стреляют с гор сверху вниз, поэтому военный госпиталь в Ташкенте забит раненными, у которых отстрелена нижняя челюсть…
Снова кто-то постучал в будку.
– Товарищ старший лейтенант, вас капитан Зубов зовет!
«Не раскисать, никаких слюней», – шептал себе Олегов, приближаясь к головной машине. Она стояла, тормознув всю колонну, в пятидесяти метрах от выкаченных на дорогу булыжников. Возле камней стоял Зубов, зампотех роты капитан Швец и два солдата в бронежилетах с автоматами.
– Меня прогнал, а тебя зовет, – недоуменно сказал Шалыгин, стоявший вместе с другими любопытствующими у капота головной машины.
– Засада! Щас мочить нас будут, – авторитетно произнес водитель в тельняшке, залезший для лучшего обзора на крышу кабины «Урала».
– Слезь, обезьяна, – отозвался кто-то.
Зубов сидел на камне посреди дороги и задумчиво глядел на Олегова.
– На шестьдесят первой ты ехал?
– Я…
– Ну и как?
– Ничего особенного.
Зубов широко улыбнулся, покрутил головой, как бы чему-то дивясь, повернулся к зампотеху и сказал:
– Прочти, Боря.
Тот поднял к глазам тонкий, полупрозрачный лист бумаги с какими-то вензелями и старательно прочел:
– «Заплатите за бачу. Его убила 12—61 АО, колонна 142. Если не заплатите, будем вас убивать. Десять мешков муки, мешок сахара, четыре чайника…» – Швец сокрушенно покачал головой и поднял глаза. – Тут еще написано, перечислять страшно…
– Товарищ капитан, водитель двенадцать – шестьдесят один гвардии рядовой Тарасов прибыл, – бодро отчеканил за спиной у Олегова знакомый голос.
– Давил кого-нибудь? – громко спросил Зубов.
– Никак нет! – Олегов позавидовал выдержке водителя.
– Отец, они говорят, что не давили, – развел руками Зубов.
Только сейчас Олегов заметил сидящего у скалы, в небольшой нише, дряхлого старика в белой чалме. Тот в ответ не пошевелился, безучастно глядя сквозь стоящих перед ним солдат и офицеров.
Зубов помолчал немного, повернулся к Олегову и с непонятным тому злорадством сказал:
– А ведь никому ничего не докажешь, и прокурору не пожалуешься. Плати, дружок. Мне здесь еще долго ездить. Если за каждую колонну буду терять хотя бы по одному солдату, по одной машине… Думаешь, в штабе не заинтересуются, почему всех здесь пропускают, а меня нет?
У Олегова пересохло в горле.
– Это же бешеные деньги.
– Видать, пацан не простой был. Плати.
– Чем?!
– Плати.
Олегов схватил Зубова за запястье:
– У вас есть лишнее. Дайте!
– А ты считал? – Зубов зло выдернул руку. – У меня норма, мешок к мешку!
Швец, до сих пор безучастно стоявший рядом и задумчиво разглядывавший гребень нависавших над дорогой скал, вдруг оживился:
– Товарищ капитан, а может, дать ему под расписку во временное пользование, в присутствии свидетелей?
– А что, верно, – вполне дружелюбным тоном сказал Зубов. Его круглое, с подвижными губами, лицо легко меняло выражение на противоположное.
– Но с возвратом!
Олегов махнул рукой, соглашаясь. Он чувствовал, что из одной ловушки попадает в другую, но вырваться из этой именно сейчас так хотелось, что о будущем не думалось.
– Что дадите?
– Только муку, двенадцать мешков.
Олегов усмехнулся, вспомнив лейтенанта-тыловика в Хайратоне. Зубов достал из кармана широкий блокнот.
– Пиши здесь: «Старший лейтенант Олегов взял в колонне 142 во временное пользование двенадцать мешков муки. Обязуюсь вернуть до 15 июля». Ставь подпись.
– Отец, только мука…
Зубов показал пальцем в листок бумаги, затем черной китайской авторучкой с золотыми разводами переправил 10 на 12, остальное зачеркнул и вопросительно посмотрел на старика. Тот, ни на кого не глядя, еле заметно кивнул головой. Зубов, сидевший на корточках перед стариком, встал, сложил и сунул в карман листок, потер руки и повеселевшим голосом скомандовал:
– Тарасюк, ты сломался, отстанешь с зампотехом, – затем обернулся к солдатам с автоматами: – Камни с дороги убрать!
После этого для всех, зычно:
– Заводи!!!
Глава 6
…Смяв лежащий перед ним клочок бумаги, Олегов взмахнул было рукой, намереваясь бросить его в урну, но передумал, достал из кармана зажигалку и, осторожно держа бумажку за уголок, сжег ее в узком язычке горящего газа. Посидев немного, он снова вырвал из лежащей на столе тетради листок и опять принялся исписывать его рядами и колонками цифр.
Итак, сто тысяч афганей…
270 чеков в месяц – это 4500 афганей, да и то при хорошем курсе. Значит, почти двадцать месяцев надо служить только на отдачу долга, ничего не тратя на себя, а осталось служить всего шестнадцать…
Олегов откинулся на спинку складного деревянного кресла и задумался. Он вспомнил, как после колонны, рассчитавшись со своим грузом, он пытался проверить, не блефует ли Зубов, утверждая, что те двенадцать мешков не лишние.
– Задолжал двенадцать мешков, машину в полку по ошибке разгрузил. Обещал вернуть, – ответил угрюмый неразговорчивый прапорщик на дивизионном продовольственном складе.
– А накладные покажешь? – спросил тогда Олегов.
– А ты кто такой?! – рассвирепел вдруг прапорщик. – Что, раз начальник склада, значит обязательно вор?! Я вас, товарищ старший лейтенант, сейчас к оперативному дежурному отведу или в особый отдел… Кто вы такой, чтобы лезть в секретные документы?..
Олегов вздохнул и снова склонился над листком.
…30 пачек сигарет «Ростов» по 16 – это выйдет 480.
Шесть банок сгущенки по 20 афганей – это будет 120.
Итого в месяц – 600. В год почти семь тысяч. Но Зубов требует сейчас…
Передохнув минуту, Олегов опять углубился в подсчеты. Колонка цифр понемногу росла.
Куртка – 300.
Радиоприемник – 1000.
Под этой строчкой Олегов подвел черту, собрался было подсчитать сумму, но с видом решившегося на что-то человека, ниже черты написал:
Домкрат – 14 000.
Патруль —…
Домкрат – 14 000…
Он снова высек пламя из зажигалки и поджег листок. Стараясь не обжечь пальцы, он дождался, пока огонь не охватит весь лист, после чего театрально уронил его. До бетонного пола канцелярии роты долетел лишь крохотный клочок. Олегов встал и растер подошвой ботинка золу по шершавому, не шлифованному бетону.
Глава 7
…Посещая публичный дом, Сима чувствовал себя человеком европейской культуры. Доходы позволяли ему бывать лишь в заведении, где за сеанс брали не более 200 афганей. Размещалось оно в старом двухэтажном доме в районе крепости Бала- Хиссар, где начиналась старая джелалабадская дорога. Персонал там был случайный, Симу огорчало однообразие поз, но женщин можно было понять: на них давило общественное мнение. Ранг заведения был таков, что вся клиентура обслуживалась в одном общем зале.
