Дуновение смерти

У Брейда перехватило горло. Хоть Доэни и понятия не имел о принятой в таких вопросах терминологии, доводы его были весьма убедительны.
Доэни продолжал:
— Давайте забудем о самоубийстве и подумаем, что было бы с его опытами, останься он жив. Предположим, он бы всю эту кухню закончил. Что могло случиться?
— Профессор Ранке мог разоблачить его на предварительной защите, то есть на обсуждении.
— Ну, а допустим, этот профессор ничего бы не заметил?
— Что ж, вполне возможно. Никому бы и в голову не пришло поставить его результаты под сомнение. Он получил бы степень и опубликовал свою работу. Правда, потом другие ученые могли повторить его опыты, выяснилось бы, что он не прав.
— И можно было бы обвинить его в подтасовке?
— Подобные подозрения могли возникнуть: уж слишком он был далек от истины!
— А лично для вас что бы все это значило, проф?
— Ничего хорошего, — пробормотал Брейд. Какой смысл отрицать очевидное?
— Вам бы это небось здорово повредило?
— Наверно.
— Вдруг кое-кто начал бы нашептывать, что и вы помогли ему в подтасовке. Могло такое случиться?
— Сомневаюсь, чтобы подобная чушь пришла кому-нибудь в голову! — сердито отозвался Брейд, а сам подумал о желчном Ранке. На что он способен?
Доэни спокойно наблюдал за ним.
— А может, стали бы говорить, что парень мог у вас под носом проделывать любые фокусы, все равно вы бы не заметили. Он, мол, знал, что вы в его делах мало смыслите.
Брейд вспыхнул и пробормотал что-то невнятное.
Сыщик продолжал:
— Выходит, если бы вы обнаружили подлог не сегодня, а месяц назад…
— Но я обнаружил его сегодня, — сказал Брейд.
— Я же и говорю, предположим. Я не утверждаю, что так было. Если б вы обнаружили подлог месяц назад, вы бы должны были как-то с этим покончить. Выставлять подлог на публику вам нельзя было. Верно? Вы имели бы дурацкий вид. Пожалуй, вам оставалось одно — подстроить несчастный случай, уничтожить записи парнишки и поставить на этом деле точку.
Брейд сказал:
— До сегодняшнего дня я намеревался продолжить его работу. У меня есть свидетели.
— Свидетели, которые слышали, как вы говорили о своих намерениях? Ну, а на самом деле вы будете продолжать его работу?
— Теперь это невозможно.
— А не приди я сюда сегодня, сказали бы вы кому-нибудь, из-за чего вы не будете продолжать опыты?
Брейд сидел, плотно сжав губы.
Доэни сказал:
— Теперь вам ясно, почему я говорю, что у вас есть все основания для убийства? Чем вы докажете, что только сегодня обнаружили подлог?
Брейд гневно спросил:
— Вы собираетесь меня арестовать?
— Нет.
— Почему же? Ведь все улики против меня?
Доэни улыбнулся:
— Ну, проф, я пока не уверен, что вы убийца. Я просто нащупываю почву. Но влипли вы здорово. Так что, если хотите выпутаться, помогайте мне. К примеру, если убили не вы, то кто?
— Не знаю.
— Никого не подозреваете? Ни за кем ничего не замечали?
— Как вам сказать! Обоснованных подозрений у меня нет, а бросаться именами, не подумав, представляется мне несправедливым, просто подлостью.
Доэни заерзал в кресле:
— Странный вы человек, проф! Обычно люди всегда не прочь наговорить гадостей про других, дай им только повод вести себя хуже крыс, но при этом считать, что они поступают благородно. Понятно? Ну, скажем, если они сами перед собой могут оправдаться, что помогают раскрыть страшное преступление. Откуда же вы такой взялись?
— А если б я стал впутывать других, помогло бы мне это, — спросил Брейд, — или повредило?
Улыбка на лице Доэни стала еще шире.
— Я вижу, проф, вы мне не доверяете. Все же давайте посмотрим, кого еще тут можно взять на заметку. Это убийство заранее тщательно обдумано, так что самозащиту или состояние аффекта надо сразу отбросить. С чего же идут на преднамеренное убийство? Бывает от страха. Ну вот, если б убили вы. Вы, значит, боялись, что если подделки парня всплывут, вашей репутации конец. Другой раз убивают от жадности, только у парнишки за душой не было ни цента и на смерти его никто бы не разжился, разве что гробовщик! Бывает, идут на убийство из-за любви или от ненависти — а в таких делах, как убийство, это одно и то же. Между прочим, говорят, здесь у вас есть одна девушка, Джин Мэкрис, так будто Ральф с ней что-то имел, а потом бросил, и она очень переживает.
Брейд удивился:
— Кто это вам сказал?
— Да многие говорят, проф. Я же вам сказал — только подкинь людям мысль, что они поступают благородно, они так и начнут поливать всех грязью и с превеликим удовольствием. Ну, так как эта Джин Мэкрис, смогла бы она разобраться в препаратах? Ведь она просто секретарша, правда?
— Разобраться смогла бы, — неохотно ответил Брейд. (Неужели он делает то, что так явно ждет от него Доэни, — пытается выгородить себя, намеренно очернив другого?) — Секретарша в университете должна иметь примерное представление о том, с чем она ежедневно сталкивается. Думаю, она могла бы отличить цианид от ацетата.
— Это надо учесть. А насчет алиби беспокоиться нечего — ведь подменить ацетат цианидом можно было когда угодно, за несколько дней?
— Да.
— Так. Но, говорят, есть еще одна девушка, у которой была с ним любовь. Между прочим, одна из ваших аспиранток.
— Моя единственная аспирантка. Я узнал, что у них роман, только позавчера.
— Только? Что же они, скрывали?
— Видимо, были известные сомнения, как к этому отнесется мать Ральфа.
Доэни усмехнулся:
— Вот и видно, что молодежь ничего не смыслит. Мать все давно знала. Она-то мне и рассказала. Если, говорит, девушка иногда заходит к парню поговорить о химии, это может и точно химия. Но если девушка ходит насчет химии через день, тут уж ясно, о какой химии разговор.
Брейд осторожно проговорил:
— Любовь вряд ли может толкнуть на убийство, разве что намечался… разрыв…
Доэни сказал:
— Я тоже сперва так подумал. Но мать говорит, что на это непохоже. Она сказала, что видела их за день до убийства и между ними был полный порядок. Кстати, я и это проверил. Они, оказывается, любили заходить в соседнюю кондитерскую и брали там мороженое и содовую воду. Продавец их знает. Он говорит, они были у него за неделю до убийства и страшно ругались шепотом.
— Вот как! — внезапно встрепенулся Брейд.
— Интересно, да? Но спорили-то они только из-за того, какое мороженое заказать. — Сыщик улыбнулся. — Продавец считает, что Ральф уговаривал девушку не брать слишком жирное.
— Она действительно полновата, — сказал Брейд.
— Во всяком случае, победила она. Продавец говорит, она все твердила про взбитый крем и добилась своего, заказала порцию мороженого с кремом. Он это твердо помнит, поскольку постарался взбить крем полегче, чтоб наутро она себя не ругала. Ну, о чем это говорит?
— А это должно о чем-то говорить?
— Факт! Если влюбленные ругаются из-за того, какое взять мороженое, разрывом между ними не пахнет. Если б он собирался ее бросить (а убить его она могла только из-за этого), ему было бы наплевать, сколько лишних калорий она проглотит. Потому я и считаю, что мать права, — расставаться они не собирались.
— Меня это не убеждает, — сказал Брейд. — Ральф мог просто воспользоваться любым предлогом для ссоры, чтобы отделаться от Роберты.
— Конечно, для присяжных это не доказательство, — охотно согласился Доэни. — Я и не скидываю ее со счетов. Ну, а кого еще мы могли бы подозревать, проф?
Больше Брейд не мог этого вынести. С непривычной для него резкостью он выпалил:
— Зря вы стараетесь, хватит!
— Что?
— Я отлично понимаю, зачем вы явились. Напрасно вы считаете меня болваном! Вы меня подозреваете, но доказательств «для присяжных», как вы выражаетесь, у вас нет. Вот вы и надеетесь, что, играя в откровенность, сможете вытянуть из меня в дружеской беседе какие-нибудь неосторожные признания.
— Вроде того, что записи подделаны.