Дуновение смерти
Он поймал себя на том, что сидит, уставившись на редуктор, на маслянисто-влажную, несущую смерть резьбу.
Последний раз он пользовался системой в четверг, в тот день, когда погиб Ральф. По всем признакам баллон в тот день был в порядке. С тех пор он не подходил к установке, но за это время в его лаборатории мог побывать кто угодно. Но не Ральф. В лучшем случае он запирал дверь своего кабинета в пять часов, уходя домой, а иногда и вовсе забывал запереть. Отправляясь на занятия со студентами, в библиотеку или завтракать, он всегда оставлял дверь незапертой.
Конечно, в лабораторию после четверга дважды заходил Кэп Энсон. (Он на секунду представил себе, как Кэп убивает непокорного ученика, посмевшего ему возразить, и против воли улыбнулся.) Во второй раз он приводил с собой Кински. Если Роберта была в лаборатории Ральфа, она могла пройти к нему. Господи! Да кто угодно мог войти в его лабораторию!
Невольно он снова вернулся мыслями к Кински. Кински встречался с Ральфом. Ральф хвалился, что докажет своими опытами несостоятельность теории Кински. Может быть, Кински как раз из тех завзятых умников, что готовы на все ради своей репутации, даже на убийство? Вдруг это он убил Ральфа? А потом задумал прикончить и Брейда, чтобы он не смог завершить работу своего ученика. Он так встревоженно спрашивал, не собирается ли Брейд продолжать исследования, а баллон был уже смазан. Может быть, он удалил бы глицерол, если б узнал, что Брейд не будет работать над этой проблемой? Или он уже ничего не мог изменить и спрашивал просто от извращенного любопытства? Да нет! Невероятно! Правда, Кински уже был в городе, когда умер Ральф, но откуда он мог знать про его опыты, чтобы так тщательно продумать убийство?
А вдруг покушение на Брейда вовсе не связано со смертью Ральфа? (Два разных убийства за неделю? Такое совпадение невозможно!) Но, предположим, кто-нибудь хотел свести с ним счеты. Ведь в конце концов он оскорбил в субботу Фостера и… Ранке. Неужели они настолько уязвлены, что могли бы решиться на убийство?
Он с содроганием вспомнил, как необычайно приветлив был Ранке, когда они встретились сегодня на лестнице. Что, если это благодушная снисходительность убийцы к жертве? Он уже считал Брейда мертвым — стоило ли расходовать на него эмоции! А Литлби? Ведь и его Брейд щелкнул по носу, значит, сегодняшнее уведомление о лекциях по безопасности тоже снисходительная подачка убийцы? В голове у Брейда мысли вертелись с бешеной скоростью. Господи! Да он сходит с ума! Как он может допустить, что Литлби способен на подобный шаг. Хватит!
Во всяком случае нужно сейчас же сообщить обо всем Доэни — ведь теперь ясно: кто бы ни был неизвестный преступник, на этот раз заподозрить его, внештатного помощника профессора Льюиса Брейда, никак нельзя! А если убийца всего один, то с Брейда снимаются подозрения и относительно Ральфа.
Почти хладнокровно он снял трубку, набрал номер. Будничный голос отозвался:
— Девятый полицейский участок. Офицер Мартинелли.
Стараясь говорить спокойно, Брейд сказал:
— Можно попросить полицейского Доэни? А когда он будет? Понятно. Нет, нет. Мне нужен именно он. Нет, ничего срочного. Будьте добры, когда он придет, передайте, что звонил профессор Брейд. Он меня знает. Скажите, что мне нужно как можно скорее поговорить с ним. Мой номер — университет 2–1000. Добавочный 125. Да, да, спасибо.
Он повесил трубку и долго сидел, глядя на телефон. Потом подумал: пожалуй, надо поесть.
Он не поехал завтракать, а быстро, стараясь ни с кем не встречаться, сходил за бутербродами. Он не мог решиться покинуть кабинет, пока не узнает, кто на него покушался. Здесь, за закрытыми дверями…
Но ведь именно здесь, за закрытыми дверями, его подстерегала смерть.
Брейд выпил кофе прямо из банки, хотя он еще обжигал, и только потом вспомнил про сливки. Тут он заметил, что уже скоро час, и подумал: надо идти к студентам.
Уходя, он запер дверь, несколько раз проверил замок (интересно, сможет ли он когда-нибудь еще оставить свою дверь незапертой?) и направился через весь коридор к студенческой лаборатории.
Чарльз Эммит готовился к демонстрации образования семикарбазона под давлением. Брейд взглянул на часы. Без пяти час. Через пять минут лабораторию заполнят студенты.
Он грустно размышлял о том, как вся жизнь преподавателя подчинена часам, разбита на лекции, семинары, лабораторные занятия, заседания.
Минутная стрелка приблизилась к двенадцати. В лабораторию, надевая через голову черный резиновый фартук, вошел студент, вежливо сказал: «Здравствуйте, профессор Брейд!», положил на стол свои тетради и книги, открыл обожженный кислотой учебник.
В этот момент из его книги вывалилась пачка листов. Посмотрев на нее сначала недоуменно, а потом озабоченно, студент направился в конец лаборатории к Эммиту.
— Мистер Эммит, — сказал он, — я, оказывается, забыл вам отдать отчет о моем первом самостоятельном опыте в пятницу. Ничего, если я сдам сейчас?
Он выглядел встревоженным.
Эммит, видимо чувствуя на себе взгляд Брейда, грубовато распорядился:
— Хорошо, положите. Я потом взгляну. Но больше не забывайте.
Брейд рассеянно наблюдал, как студент отдает Эммиту свои записи.
В лабораторию быстро входили остальные студенты. Стрелки показывали час. Стрелки, которые дробят весь день преподавателя на куски и пригвождают его к часам, словно распятого.
Да, часы, время… Впрочем, что это он сейчас наблюдал?
«Боже!» — подумал Брейд… И студенты, и лаборатория вдруг исчезли, он остался один — наедине с невозможной, дикой догадкой.
Он круто повернулся и поспешил в свой кабинет. Несколько пар глаз с любопытством уставились ему вслед, но он уже ничего не замечал.
Он снова держал в руке телефонную трубку, только на этот раз ему пришлось поискать номер по справочнику.
— Но мне необходимо, — доказывал он уверенному молодому голосу, который ему ответил. — Разговор совершенно безотлагательный и займет не более двух минут. Нет, нет, я никак не могу ждать до трех.
Он действительно не мог. Он должен был узнать все сейчас же. Сию минуту.
Ожидание было невыносимо и, стараясь отвлечься, он представлял себе, какое смущение и страх вызвал его звонок.
Тихий, запыхавшийся голос, раздавшийся в трубке, и в самом деле звучал испуганно.
— Это точно? — настойчиво спрашивал Брейд. — Так оно и было? Слово в слово?
Он переспрашивал снова и снова, пока не испугался, что его настойчивость может довести до истерики. Спросив в последний раз: «Это точно?» — он повесил трубку. Теперь он знал. Знал все — причину, план, последовательность событий. Во всяком случае, думал, что знает.
Но ведь он не полицейский, опыта у него нет. Как доказать свои подозрения? Или, что вернее для данного случая, как доказать истину?
Он сидел, погрузившись в размышления, пока солнце, спускаясь все ниже, не начало светить ему прямо в глаза. Пришлось встать, чтобы опустить штору. И тут в дверь негромко постучали.
На этот раз Брейд сразу же узнал приземистую фигуру за матовым стеклом и поспешно распахнул дверь.
— Входите, мистер Доэни. — Он тщательно запер дверь снова.
Доэни сказал:
— Привет, проф! Мне передали, что вы звонили, да было уже вроде поздно, вот я и решил зайти прямо сюда. Жаль, что меня не было на месте.
— Ничего.
— Я не помешаю вашим занятиям?
— Нет.
— Ну ладно. Что случилось, проф? Я ведь понимаю, такой человек, как вы, зря звонить в полицию не станет — не иначе что-то стряслось.
— Боюсь, что вы правы. — Брейд подождал, пока коренастый сыщик плотно уселся напротив него. — Знаете, на меня совершено покушение.
И вдруг Доэни, собиравшийся достать сигару из кармана пиджака, застыл как вкопанный. С лица его сразу сошло добродушное выражение, взгляд стал холодным, и он сказал:
— Вот оно что! Вы не пострадали?
— Нет. Мне удалось предотвратить несчастье. Но еще минута, и меня бы не было.
— Ясно. Что называется, «спаслись чудом»?