Постоянная должность
— А почему самоубийство? — спросил Брэйд. — Так ли легко поверить в самоубийство? Ему оставалось самое большее полгода до защиты диссертации.
Рейнк все еще ехидно усмехался.
— Вы в этом уверены? Как у него шла работа?
— Очень хорошо! — отрезал Брэйд.
— Откуда вы знаете?
Брэйд хотел было уже ответить, как заметил поставленную ему Рейнком ловушку. Он не знал, как избежать ее, и его молчание означало только то, что Рейнку самому придется подтолкнуть его туда.
— Должно быть, — продолжав Рейнк, — это он сам говорил вам, что его работа идет хорошо.
— Конечно, говорил, — вызывающе подтвердил Брэйд.
— А откуда вам было знать, что он говорит вам правду?
— У меня есть копии его записей.
Улыбка Рейика стала шире, Фостер тоже начал улыбаться. Брэйд внезапно заметил царящую в комнате тишину, увидел небольшие группы людей, прекративших разговоры и смотревших в его сторону, заметил Дорис, которая стиснула рукой платок и прикусила нижнюю губу.
Брэйд знал, что ни одного из находящихся здесь химиков он не сможет убедить, что разбирается в кинетике настолько хорошо, чтобы судить о том, действительно ли успешно шла работа Ральфа.
Голос Рейнка стал медоточиво-приторным:
— Я знаю, каких теорий Ральф Ньюфелд придерживался вначале, и уверяю вас, что они были бессмыслицей. Я хотел предоставить ему возможность самому убедиться в этом, допуская, что ему удастся найти какой-то побочный путь, который к чему-нибудь приведет. Конечно, из этого ничего не вышло. С ним невозможно было поладить. Тогда он пошел к вам, и здесь-то было его истинное Ватерлоо. Когда аспирант занимается проблемой, подобной выбранной Ральфом, и никогда не консультируется со специалистом, он неотвратимо приближается к катастрофе.
«Для Рейнка эта ситуация должна была быть источником постоянного раздражения, — промелькнуло в сознании Брэйда. — Подумать только: Ральф никогда не консультировался у такого великого человека!»
— Вам, Рейнк, не следует отлучать его душу от церкви и обрекать ее на адские муки только за то, что он никогда не обращался к вам за помощью.
— Мне совершенно наплевать, приходил он ко мне или нет, — резко ответил Рейнк, вздернув подбородок. — Какого черта мне беспокоиться об этом? Мне просто пришла мысль, что он находился в крайне затруднительном положении. И вот что я скажу вам, Лу: ему наконец пришлось это признать. Он все кружил наобум возле своей проблемы, проводил измерения, которые осмысливал и переосмысливал до тех пор, пока не увидел, что зашел в тупик. А это означало никакой кандидатской степени. Тогда он и покончил с собой. А почему бы нет?
— Потому, — с холодной яростью возразил Брэйд, — что его работа шла хорошо. Возможно, физическая химия не моя специальность, но я все же не водопроводчик! Я всегда могу отличить вальденовское обращение от фотохимической цепной реакции. Я читал его отчеты — у него все шло хорошо.
Почему-то Брэйд не мог видеть окружающее в истинном свете, — словно туман застлал ему глаза. Все присутствующие, мужчины и женщины, казалось, обернулись к нему; в первой шеренге находились Рейнк и Фостер. А он, Брэйд, стоял на краю пропасти.
Волки! Он отбивается от волков. События истекших сорока восьми часов сконцентрировались в странно светящуюся точку. Насилие вторглось в академическую обитель и вызвало панику среди ее членов. Они мечутся в страхе и ищут способа умилостивить недружелюбных богов. Они готовы принести в жертву Брэйда, чтобы искупить свои грехи и отвратить кару. Если смерть Ньюфелда несчастный случай, то виновным окажется Брэйд. Если их заставят признать это самоубийством, они согласятся, но и в этом случае решат, что причиной послужило неквалифицированное руководство со стороны Брэйда. И, наконец (Брэйд не раз говорил себе это с холодной уверенностью), если возникнет мысль об убийстве, то подозреваемым тоже будет только один человек. Этого ведь требуют интересы факультета. Но если они считают, что он спокойно подставит под нож свою грудь, то ошибаются!
— Вы, профессор Рейнк, видимо, настолько уверены, что Ральф убил себя, что я не могу не задавать себе вопроса: а не движет ли вами сознание внутренней вины?
— Внутренней вины? — высокомерно переспросил Рейнк.
— Вот именно! Вы вышвырнули его из своей группы. Вы обрекли его на работу под руководством человека, которого считаете малокомпетентным. Вы дали ему совершенно ясно понять, что не одобряли его теорий, еще до того, как он начал экспериментировать (Брэйд повысил голос, чтобы не дать возразить собеседнику, нисколько не обеспокоенный тем, что вся комната слушает его слова), и что он вам крайне неприятен. Возможно, Ральф чувствовал, что вы разорвете его вместе с диссертацией в клочья во время защиты, независимо от того, какую ценность может представить его работа. Возможно, в минуту депрессии он не смог вынести мысли о необходимости смело выступить против мелочного тирана, неизлечимо больного тщеславием!
Рейнк, побледнев, прохрипел что-то невнятное. Фостер сказал:
— Мне кажется, нам следует предоставить это полиции.
Но Брэйд еще не кончил. Он круто повернулся к Фостеру.
— А может быть, его прикончила отметка, которую ты поставил ему по синтетической органике?
— О чем ты говоришь? — с неожиданным беспокойством спросил Фостер. — Мне пришлось поставить ему то, что он заслужил.
— А он заслуживал низкой оценки? Я видел его экзаменационную работу. Я химик-органик, с этим ты согласишься, и позволь мне судить о заключительной экзаменационной работе по курсу органической химии.
Фостер разволновался.
— Здесь учитывается не только заключительная работа. Сюда входят лабораторные занятия, сюда входит его поведение на лекциях…
Брэйд со злостью прервал его:
— Чертовски жаль, что никто не ставит оценок твоему поведению на лекциях или не задается вопросом, какое ты получаешь удовольствие, изводя студентов, которые не могут дать тебе сдачи. Я не удивлюсь, если как-нибудь один из них встретит тебя в узком переулке и сведет с тобой счеты.
Взволнованная миссис Литтлби подошла к ним и безнадежно мягким голосом объявила:
— Будьте любезны, пожалуйста… Теперь всем надо покушать, не так ли?
Когда Брэйд машинально двинулся в столовую, он обнаружил, что вокруг него образовался некий вакуум. К нему поспешно приблизилась Дорис.
— Что случилось? — спросила она напряженным тихим голосом. — С чего все это началось?
Сквозь сжатые зубы Брэйд проговорил:
— Оставь пока это, Дорис. Я рад, что все так произошло.
И он действительно был рад. Работы он лишился — это ясно. И теперь, когда ему нечего было больше терять, у него появилось ощущение свободы, он испытывал какое-то облегчение. То время, пока он еще пробудет в университете, фостеры, рейнки и все это племя честолюбцев не смогут больше притеснять его, не почувствовав на себе его зубов.
Он продолжал ощущать, что его избегают. Поэтому он разыскал Литтлби.
— Профессор Литтлби!
— А, Брэйд! — Механическая улыбка декана факультета была беспокойной.
— Я хотел бы предложить, сэр, чтобы лекции по технике безопасности были обязательным предметом, поскольку факультет отвечает за безопасность. Если, как вы предложили, личная ответственность за них возлагается на меня, я хотел бы, чтобы данное обстоятельство повлияло на улучшение моего служебного положения.
Он отрывисто кивнул головой и ушел, не ожидая, что ответит ему Литтлби. Это также помогло ему почувствовать себя лучше — и ничего ему не стоило. Вот что значило потерять все: никакие потери больше не страшны.
Брэйд и Дорис ушли домой настолько рано, насколько это позволяло приличие. Брэйд боролся с потоком автомобилей так, будто каждая встречная машина олицетворяла Рейнка, а каждая догонявшая — Фостера: он пробивался вперед, оттесняя тех, кто не давал ему дорогу.
— Вот так, — сказал он. — Я никогда больше не пойду ни на одну из этих вечеринок, даже если… — Он хотел докончить: «…даже если меня оставят», но не сказал этого.