Постоянная должность
Первая и вторая тетради содержали описания многих опытов, которые противоречили теории Ральфа, и в комментариях начало сквозить раздражение. Появились замечания вроде: «Нужно улучшить контроль температуры. Поговорить с Брэйдом относительно приличного термостата для того, чтобы работа имела хоть какой-то смысл». Отсутствие слова «профессор», которое раньше везде с дотошностью вставлялось, казалось Брэйду самым характерным признаком раздражения (или ненависти?). Но ведь Ральф умел владеть собой при гораздо более напряженных отношениях когда работал с Рейнком. Может быть, причина в том, что Рейнк, даже когда он не соглашался с Ральфом, был его оплотом, скалой, о которую можно было опереться, тогда как Брэйд — лишь пустым местом?
Тогда-то копии записей стали попадать к Брэйду изредка и большими партиями сразу, он уже не узнавал страницы или припоминал их смутно. (Это его вина, его! Брэйд поклялся себе, что в будущем ни один аспирант не будет проводить исследовании без него.)
В самом начале третьей тетради положение вещей неожиданно улучшилось. Прежде всего Ральф наметил четкое направление проведения экспериментов, которое впоследствии оказалось плодотворным. Брэйд перевернул страницу, и… подскочил на стуле. Тщательно и подробно Ральф описал здесь метод проведения эксперимента, включая заблаговременную подготовку аликвот ацетата натрия в десяти колбах. У Брэйда забегали по спине мурашки: любой враг Ральфа, мало-мальски компетентный химик, прочитав именно эту страницу, получал точное руководство, как отправить юношу на тот свет. Как отравить его именно тем способом, каким он и был, очевидно, отравлен. Брэйд взял себя в руки: не думать об этом сейчас! К черту убийство и всех убийц! В данный момент следовало оценить свои собственные шансы на то, сможет ли он самостоятельно продолжить эти исследования.
Эксперименты продолжали идти хорошо. Брэйд почувствовал облегчение. Его зашита прошлым вечером работы Ральфа перед Рейнком во многом была блефом, но здесь, в тетрадях, убеждали графики, уравнения — все, от А до Z. Каждый мог их проверить и убедиться, что работа Ральфа шла хорошо, что его теории подтверждались. Даже Рейнк мог это сделать.
Брэйд остановился, чтобы разглядеть какие-то черновые вычисления на обратной стороне листов. Они были стерты. Брэйд нахмурился. Теоретически предполагалось, что в тетрадях не должно быть никаких подчисток. Все неправильное, все ошибочное следовало только слегка перечеркнуть, оставляя разборчивым для будущих справок. (Даже ошибки могут быть полезны!) Конечно, подчистки на обратной стороне листа были простительны: эта сторона формально не была деловой частью тетради. Он более внимательно изучил цифры и нахмурился сильнее. Немного подумал, перелистал несколько страниц и натолкнулся на другие подчистки. Он долго сидел в кресле, не глядя в тетради. День клонился к вечеру…
Это казалось невероятным. За всю свою практическую деятельность как химик-исследователь он никогда не сталкивался ни с чем подобным. И все же нет, здесь не было никакого сомнения.
Никакого сомнения! Чарли Эмит был прав. Ральф должен был смертельно бояться Брэйда, и Брэйд теперь знал, почему.
ГЛАВА 12
Потребовалось некоторое время, чтобы Брэйд полностью проникся значением своего открытия. Он был оглушен обрушившимися на него ударами. Продолжать работу Ральфа теперь было бессмысленно. Не будет ни потрясающей статьи, ни значительного вклада в науку — словом, ничего, чем можно было бы поразить факультет и весь химический мир. Кэп Энсон оказался прав. Отто Рейнк тоже был прав. А Брэйд ошибался.
Стук в дверь повторился трижды, прежде чем дошел до него. Брэйд встал, чтобы открыть. Ему казалось, что двигается не он, а кто-то другой. В его голове не оставалось места для раздумья о том, кто мог находиться за этой дверью в воскресный день, он даже не удивился, когда увидел детектива Джека Доуни, в том же темно-синем костюме в узкую светлую полоску, который был на нем в четверг вечером, когда они впервые встретились возле тела Ральфа Ньюфелда. Доуни небрежно осмотрелся и сказал:
— Надеюсь, вы не откажетесь немного поговорить со мной, профессор.
— Если хотите, — ответил Брэйд почти безучастно.
— Я звонил вам домой, но ваша жена сказала, что вы здесь. Поэтому я приехал сюда. — Он опять посмотрел вокруг. — Не возражаете, если я закурю, проф?
— Валяйте!
Доуни тщательно раскурил сигару и сел в кресло в ответ на молчаливое приглашение Брэйда. Придвинув себе пепельницу, он сказал:
— Похоже, что мы оба, как нерадивые школьники, выполняем небольшое воскресное задание.
— Вы пришли сюда, чтобы задавать вопросы о Ральфе Ньюфелде, или я могу чем-нибудь еще помочь вам?
— О парне, профессор. Я, видно, не могу выбросить его из головы. Странно. Просто все это было неправильно с самого начала.
— Как это «все было неправильно с самого начала»? — осторожно спросил Брэйд.
— Видите ли, проф, я ни черта не понимаю в химии. Поэтому я чувствовал себя довольно растерянно, когда первый раз оказался здесь. Но все-таки я давно занимаюсь своим делом, так давно, что не мог не почувствовать что-то неладное, хотя и говорил себе: «Остерегайся, Джек, ты суешься туда, где ничего не смыслишь».
— Я не понимаю вас.
— Это не так легко объяснить. Смотрите, профессор, возьмем вас… Скажем так: вы получили новый химикалий в пробирке и раздумываете, на что он сгодится. Бьюсь об заклад, вы можете сделать какое-то предположение даже еще до того, как вы его испытаете. Вы говорите себе: он похож на те штуки, которые взрываются; или: с ним надо быть поосторожней, это яд; или: это станет черным, если я к нему добавлю вон того порошка.
— Несомненно, — подтвердил Брэйд. — Если мне известна структурная формула нового соединения, я могу сделать определенные заключения относительно его свойств.
— И вы будете правы чуть ли не каждый раз, а?
— Полагаю, что я буду почти всегда прав.
— Наверняка. Это дается опытом. Своего рода ощущение, которое иногда не можешь и объяснить.
— Возможно, так, — неуверенно сказал Брэйд.
— Ладно, проф. Так вот, я двадцать пять лет работаю с людьми, как вы с химикатами. Я в этом деле получил такое образование, какое и не снилось: могу заметить, если что неладно с человеком. Иногда могу идти по неверному пути, как вы иногда можете ошибаться с вашими пробирками, но ведь в большинстве-то случаев и я и вы бываем правы, так?
Брэйд чувствовал, как тревога его растет, однако сохранил еще достаточно самообладания, чтобы понимать: весь этот разговор, возможно, предназначен лишь для того, чтобы испугать его.
Он спросил решительно:
— На что вы намекаете?
— Я хочу сказать вот что: когда я разговаривал с вами в четверг, вы были не в своей тарелке.
— Несомненно. Я никогда в жизни не видел мертвого тела. А это был один из моих аспирантов. Мне было не по себе.
— Я могу понять это, профессор. Честно. Но поглядите… — Доуни не спеша занялся своей сигарой, делая методические затяжки, поворачивая ее, чтобы убедиться, что она горит ровно. — Химия очень во многом похожа на стряпню, понимаете? Вы берете составные вещества. Вы смешиваете их, нагреваете или вытворяете с ними какую-нибудь другую чертовщину. Может быть, химия — более сложное дело, но если вы представите себе повара на кухне, то получите и картину химика в лаборатории. Теперь предположим, что повар делает торт. Ему нужны мука, молоко, яйца, ваниль, сода и бог знает что еще. Он ставит их все перед собой и начинает накладывать, смешивать и все такое. Но после того, как он попользуется всем этим, он оставляет банки и бутылки на столе. Может быть, он поставит молоко в холодильник, но, во всяком случае, не кинется в кладовку прятать остатки муки или ванили. Не так ли?
— Так, мистер Доуни. Но какое отношение имеет все это к нам?
— Видите ли, ваш парень делал свой торт и добавлял (Доуни бросил быстрый взгляд на карточку, которую вынул из кармана рубашки) ацетат натрия, но только вместо него положил цианид. Так почему же на его рабочем месте не было бутылки с цианидом? Почему она была поставлена назад на полку?